Тайга встретила их если не с радушием, то хотя бы с положенным гостеприимством. Обледенелые лапы деревьев, казалось, приветственно махали при каждом дуновении обжигающего ветра. Лыжи скользили вверх по склону, палки хорошо закреплялись в насте. Тропа, по которой, судя по следам, минут за тридцать до них хаживала стая волков (Когда Виктор Сергеевич понял это, он взвел курок своей старенькой берданки), была столь узка, что приходилось идти по одному в ряд. Вкусно пахло морозом, но от этого запаха хотелось побыстрее дойти до избушки, затопить печь и спрятаться под одеяло. Маленький Саша впервые пошел с отцом, и теперь во все глаза любовался красотами родного края. А любоваться было на что: словно ожившие из сказок Пушкина белки, пробегавшие иногда зайцы и лениво спавшая рысь, не обратившая на людей никакого внимания, да и все остальное население этого волшебного мира словно специально заигрывали с ними, выставляя напоказ свою дикую красоту.

- Повесился, гнида. Так значит, да? Хорошо… Некогда первая красавица района стоит у заплеванного шкафа. Денег на дозу не оставалось, а уколоться ой как хочется. Но на сейчас хватит… “Падонок… Тварину свою жалко стало… Нашел бля кого жалеть. Зато мне бля легче будет не нада ждать никого и кормить. Паскуда бля дожить не мог и сдох же когда не нада бля. ” Она оглядела свои истыканные пущенными по кругу шприцами руки. Они были ужасающи – но Ольга не видела этого. Она вообще не могла видеть ни красоту, ни уродство. Она не могла любить. Она стала тенью в мире Города. Взгляд скользнул на чудом сохранившуюся фотокарточку прелестного малыша. Ее сына. “Че уставился, пидор? Хуль тебе нада? Хорошо тебе живется, пока мамка на панельке отсасывает, да? ” Малыш жил не в приюте. Он умер. Ольга оставила его как заложника у наркоторговца – вместо тысячи рублей за дозу. Он умер – от голода.

Артема на селе уважали – за стать да службу воинскую. Крепко он дудаевцев перевоспитывал, да руку в Грозном потерял. Пьяный московский журналист решил тогда пострелять из тяжелого ДРШ “по духам”, но попал в своих. Разрывные пули срубили нескольких отдыхающих на привале солдат. Война. Демобилизовали богатыря, не глядя на его протесты – куда ж ему на войну с ампутированной рукой. Тут здоровые-то пачками гибли. Вернулся усталый солдат домой – в родное село на тридцать домишек. Стал помогать больным и немощным, хулиганов местным, Яшку и Петьку, воспитывать и тренировать стал. … Огонь проголодался. С дикой исступленностью набросился он на старый дом еще досоветской постройкой. Сжирая миллиметр за миллиметром его площади, он добрался до отравившихся дымом, сплетенных в последних объятьях доярки и алкаша-бездельника, спьяну решившего запечь картофель прямо на полу прихожей… Героя посадили – заступился он однажды за первую на селе красавицу, сироту, не дал в обиду.

Философ любил своего малыша. Его жена погибла при родах, и Малыш был то единственное, что удерживало Философа в этом не самом лучшем из миров. Когда в город приехала дорогая художественная выставка, Философ повел на нее сына, зная, что мечту о новой рубахе придется отложить до лучших времен. Он работал столяром. Заплатив за билеты (ему едва хватило денег), Философ, взяв сына за руку, повел его в выставочный зал. - Пойдем, Малыш. Ты должен вырасти умным, образованным мальчиком. Первым им попался какой-то женский портрет работы Винтерхальтера. - Папочка, а мамочка такая же красивая? - Нет, сынок, она гораздо красивее? - Как Дзаконда? - Джоконда. Нет. Гооораздо… - Повезло мне, раз у меня такая мамочка. А она скоро к нам приедет? - Скоро, сынок. Скоро. “Бедный Малыш, - подумал Философ, стараясь как можно незаметней смахнуть предательскую слезинку”. Малыш это заметил. - Папа, ты плачешь, потому-что мамочку могут забрать другие дяди?

Рассказ основан на реальных событиях. Это – лишь моя первая попытка литературной обработки услышанного. Мое детство прошло в Азербайджанском селе Бадара, недалеко от Степанакерта. Село это находится в труднодоступной горной местности в десяти километрах от основных магистралей. Единственная дорога была столь узка и камениста, что лишь ишаки имели возможность до нас добраться. В Бадара, как и в любом другом горном селе, отсутствовал даже хоть какой-нибудь намек на планировку. Дома могли стоять на удалении двухсот метров друг от друга. Огородных участков почти не было. Каменистая почва и обезвоженность горной местности делали свое дело: в селе ничего съедобного не росло. А времена голодные были… Мать часто варила нам мокрицу, лебеду, крапиву на огне. По праздникам она в это же варево добавляла либо стакан ржаной муки, либо сушеные фрукты.