Их молчаливый диалог возник от молнии незримой, её разряд сбил мысли с ног сердца, наполнив юной силой. Под шелухой избитых фраз живёт словам он параллельно, в движеньях рук, в сиянье глаз, от окружающих келейно. Они в пространстве, средь дверей, наполненном рабочим бытом, а не на острове вдвоём, людьми и Богом позабытом. Друг друга ищут их тела, как Юг и Север на магните, толпе чужда их маета, понятна - Левину и Кити.

О если б люди не старели, до дряхлости и сохраняли ясный ум и силы и жили все без страха о пределе, табун болезней, обуздав, навеки и смерть была насильственной и только, и вызывалась к ним такси подобно, когда наскучит всё и от родни бессчётной, (дерущейся, делящей), станет дурно. Нашёл тогда, на это, кто бы силы? Вот был бы цирк и хаос беспросветный, вопрос квартирный стал тогда бы в кубе и все леса пеньками обнажились, от «саранчи», безжалостной, двуногой, религий затрещали бы догматы, а войны стали ливнем животворным, для изнурённой стонущей Земли. Устроен мудро Мир, но всё же, всё же, всё же… найти б «нору», нырнуть в Мир параллельный, где живы Все и Всем, всего, довольно…

С приятностью ветки жасмина, Едва распустившей цветы, Всё в ней притягательно мило, Ей жаждут уста сказать: Ты. С улыбкой её возникают, Лукавой Джоконды черты, Застыло у самого края, Сорваться, боясь, слово: Ты. В ту бездну сердечных волнений, Забытой давно суеты, Где ждать могут: символ олений И розы коварной – шипы. Две чаши весов – ЗА и Против ЗА – к небу, под гнётом судьбы, Но бьющий в ребро, бес – юродив, Мечтает шептать в ночи: Ты...

Лик девичий в окладе из волос, спадающих руном на свитер алый, над прозой жизни душу мне вознёс, в поход, отправив, за бессмертной славой. Тогда волной неслась по телу дрожь, страсть родилась с нежданностью цунами и в снежность горла, с силой: «невтерпёж», от губ, впеклась кровавыми следами. Недолговечным было губ «тавро», мой облик был, не для её романа - умчался поезд с ней в темным-темно, от чувств моих, от «детского» обмана. Чутьё щенком скулило: не вернуть, но сердце отступиться не давало, и тронулся состав иллюзий в путь, к той станции, где счастье обитало. Открылась дверь, шагнул я в полумрак, остолбенелость - это не то слово - явилась женщина, из уст притворство, страх и многое ещё, всего такого... Играть со мной пыталась в «дурака», краплёные грехом, кидала карты - смотрело чувство в скорби, свысока и вытекала жизнь его по капле. Лик девичий в окладе из волос, спадающих руном на свитер алый - мечты моей осколком в сердце врос, из королевы став, водою талой.

От карего, от голубого, Но лучше всё же от любого – От сглаза - сбереги меня. Пусть взгляд недобрый отразится, Ударившись невольной птицей, Не повредив души стекла, Той, что наивна и светла И этим рада поделиться. Среди житейской суеты, Где коршуном над всеми случай, Причиной стать чужой беды - Не дай товарищ мой летучий. Всё остальное ерунда, Смешны наветы и хула – Они исчезнут злобной тучей.

Где ты детство беззаботное, Средь кузнечиков и грёз, И поляна поселковая, С хороводом из берёз? Где друзья мои весёлые И собака Уголёк? Где вы бабушки и дедушки И лампады огонёк? Где трескучие морозы И тепло кривой печи? По лицу катятся слёзы От бессилия в ночи.

По мелочам вредил мне мелкий бес, А может быть не бес, а кто-то рядом... И падал я, теряв нательный крест, Под брошенным мне в спину чьим-то взглядом. Оглянешься – все внешне хороши, А ты лежишь незнамо, чем сражённый, Один неверный шаг и в теле нет души, Но жив пока и все мечты бездонны. Заняться что ли шведскою ходьбой? Да вот боюсь, что не спасут опоры, В пространстве, где играют ворожбой, Где ненавистью брызжут мыслей поры. Слепой наткнулся тростью на меня, И извинился – это ли не чудо? В толпе, давящей ноги почём зря, Расцеловать его готов средь люда. А может этому всему виной Рассудок мой болезненно-ранимый? И мнимо колдовство души чужой, И надо мной кружатся херувимы.

В слепом младенчестве крещёный Храм, воплем страха огласив, Познаешь термин – «оглашенный», Когда ударит жизнь под дых. Тогда наденешь крест нательный, Свечу пред образом зажжёшь. И станет с ближним речь елейна, Но с губ слетит лишь благом ложь. Отведаешь тогда кагора - И каплям с ложки – будешь рад, Из рук священника – просфора - Настроит жизнь твою на лад. Отливом отойдут невзгоды, Путь указуя в благодать, Но не сорвёт душа оковы - Вновь телу станешь угождать. В довольстве, разомлев по-детски, Подумаешь, что жизнь постиг И вдруг в узоре занавески, Узришь укором божий лик.

Там огород казался садом дивным, Наполненным неведомым зверьём, Сарай убогий замком нелюдимым - Рождались страхи шорохами в нём. Там небо ежедневно трепетало Крылами белоснежных голубей, Малины спелой было вечно мало - Тянулись ручки меж листвы за ней. Вертелась там юла и мягкий мишка, Попав в объятья, помогал уснуть, И словно разукрашенный из книжки, Котёнок забирался мне на грудь. Бетоном зданий заросло то место - Кричи АУ – его не отыскать, Фантомной болью оживает детство И памятью пускает время вспять.

Когда, устав от жизни серой, От тяжести похожих лет, Себя представишь королевой, В которую влюблён поэт. Тогда помолодеет тело, Украсит Лик – оклад волос, Смотреть на жизнь Ты станешь смело, Забыв про Гамлета вопрос. И в забытьи мечты блуждая, В очах прикрытых сон тая, Увидишь, как Посланник Рая, Волшебный свет льёт на тебя. А рядом преклонив колени, Как призрак юности былой, Поклонник твой - подобный Тени- Явится, словно дух святой. Ты сможешь Тень его ударить, Ты сможешь Тень его обнять, И он, морями отдалённый, Почувствует любви печать. Преодолев разлуки дальность, В тот миг к сердцам вдруг боль придёт И нереальный мир Реальность- В слезах невольных обретёт.

Их молчаливый диалог возник от молнии незримой, её разряд сбил мысли с ног сердца, наполнив юной силой. Под шелухой избитых фраз живёт словам он параллельно, в движеньях рук, в сиянье глаз, от окружающих келейно. Они в пространстве, средь дверей, наполненном рабочим бытом, а не на острове вдвоём, людьми и Богом позабытом. Друг друга ищут их тела, как Юг и Север на магните, толпе чужда их маета, понятна – Левину и Китти.

Он ею бредил наяву: Она мерещилась в прохожих, Скакало сердце на ветру, От черт лишь издали похожих. В беседах, именем её, Других он нарекал случайно, На миг, впадая в забытьё: Рассудком раскрывалась тайна. В пути не замечал скандал, И то, что кто-то был неловок, Он годы с нею проживал, Проехав, десять остановок. При ней он телом каменел, И лава слов, в нём застывала, И бегством он спастись хотел, От той, что так околдовала. И после, проживая дни, Как узник, ждущий приговора, Срывал боязней кандалы, Для встречи с ней и разговора. Открыла дверь ему – лишь Тень, Той, что безумством его стала, Он опоздал… и ощутил: Финал рассказа «После бала». Но разум не желал принять, То, что мечта его угасла, Шептали губы слово: «Кать...» И жизнь его была прекрасна!

Собратьям стайным став немилым, Недугом сброшенный с небес, Дрожал комочком сизокрылым Под дверью, что вела в подъезд. Нахохлившись, глаза сомкнувши, Болезнью загнанный в тупик, Казалось он у ног прохожих Молил приблизить смерти миг. Но не топтали тело ноги, Собаки воротили нос, Лишь где-то ворон одинокий Летел на городской погост.

Становлюсь всё ближе к Богу, Сбросив груз вражды, обид. В невесёлую дорогу Собираться предстоит. Ручейком текут желанья, Иссыхает их исток - Тело шепчет: до свиданья, Всем страстям, что вспомнить мог. Счастьем было бы, наверно, Не вкусив телесных мук, В чан кипящий,окунувшись Возродиться Новым вдруг. Но боюсь, что наш Создатель, Эту сказку не читал И для плоти предназначил, Всем известный ритуал... Пусть я стану бестелесен И прозрачен, как эфир, Лишь бы слышать звуки песен, Видеть, как прекрасен мир. С ветром подружусь навеки, С вьюгой закручу роман - Понесёмся по планете В разноцветье разных стран.