Марена не бежала, как делают обычные маленькие школьницы, а плелась, натянув поглубже капюшон и опустив пониже голову. Сегодня ей опять указали на ее место. Марешка иногда забывала, где оно это место, а добрые люди подсказывали: «Ты черножопая тварь, сиди в углу и помалкивай, там твое место». Бабушка говорит, что такими красивыми как Маря бывают только самые богатые африканские принцессы, и что в Москве очень много таких замечательных девочек и мальчиков. Но то в Москве.… А здесь Марена одна такая. Дома с каждым днем становилось все грустней и тише, бабуля заболела. Раньше только жаловалась иногда на ноги, а теперь все больше лежит. - Бабуля, а моя мама красивая? – Спрашивает, а сама брови нахмурила заранее. - Конечно.

Солнце уже садилось. Я гуляла на детской площадке со своими пацанами. Маленький Миша – ему два года скоро, радостно носился от качелей к горкам и обратно. Даня уже большой – в сентябре в первый класс. Ему качели не к чему, он сидел на лавке и хрумкал выпрошенные сухарики. Мы были на площадке одни, пока из-за угла не появилась еще одна родительница с маленькой девочкой. Сначала я обратила внимание только на открытые ушки ребенка, и уже хотела ненавязчиво пожурить маму – все-таки прохладно. А потом я рассмотрела лицо девочки. Деформированный череп, уродующий детскую мордашку, бессмысленный взгляд, открытый ротик. Ее мама выглядела усталой, раздраженной, и, кажется, все время ожидала очередного взгляда на ее ребенка. Много их уже было, я думаю. Жалостливых или брезгливых, понимающих или равнодушных. Сколько лет она уже живет под этими взглядами, разоблачающими ее несчастье? -Сколько вашему?

Тш-ш-ш…. Бай-бай-бай…..тш-ш-ш…бай-бай-бай….. Ночь. Сладкая, тяжелая чернота. Наконец-то тело мучительно-нежно вытягивается, расправляет косточки в последний раз, перед тем как ухнуть в забытье. Сосунок ровно дышит под боком, ты только что прислушалась, приблизив ухо совсем вплотную к крошечному носику. Да, ровно дышит, хорошо. И вот полетели последние обрывки мыслей: постирала, не развес…, мама звонила, спрашивала, что же спраш…, завтра надо сразу….., и картинки, яркие, и такие же обкромсанные. Все пролетает мимо. Вот же белье, ну да, надо развесить. Только тут, в поликлинике двери все время закрывают, подцеплю пеленку на краешек, а они - бац! И хлопают дверью. Как хорошо, как легко бежать, и летний ветер по телу, и стебли хлещут по ногам! И конца краю… -.А-а-а-а!!! Как резко врывается темнота и глаза не желают открываться, только если на секундочку… -А-а-а-а!! Тш-ш-ш-ш-ш…. Рука сама находит теплую спинку, надо чуть-чуть покачать.

В небесную канцелярию. В отдел по обеспечению Населения жизненным опытом. ОБРАЩЕНИЕ Я знаю, как стремно можно жить. Вы, там, наверху, многому меня научили.

Привычно расплывающаяся реальность приняла меня в свои мутные объятия. Я вроде как чай пила… на кухне. Где-то рядом плавал незнакомый мужик, и я чувствовала, что это мой муж. -Ты знаешь, мне все время снится этот кошмар... -Про точный мир? -Ну да. Там люди злые и трусливые… они ходят только ногами, и все время боятся что-то потерять.. Его лицо выпало на секунду из моего поля зрения, и вернулось ко мне уже бабушкиным. -Слышишь, бабуля? Там все так необратимо. Мне снилось, что ты умерла. -Ну, так верно, мы ж еще в прошлом году мои похороны отгуляли. -Да нет, там, ты знаешь, если умирают, то навсегда. -Да что ты… приснится же. О, начинают! На сцене загорелись рампы, и элегантный Фрэнк Синатра запел: -Оооо!! Я на тебе, май диа, как на войне, соу мач.….. Разве это Синатра? Вроде баба, какая-то. Как я люблю эти концентры – всегда так неожиданно. Только слегка смущает мой голый вид, но это никого не волнует.

-Что тут ребенок делает? -Я не знаю. Какая-то путаница. Судя по документам, ему еще рано. -Не понимаю.. Ну здравствуй мальчик. -Здравствуйте. -Рассказывай, как тебя зовут? -Петенька. -Петенька? Ну да. А сколько тебе, Петенька лет? -Шесть… наверно. -Ну, рассказывай, вот что ты любишь? -Маму -Ну, это понятно, а еще? Ну, вот ты конфеты любишь? -Конфеты? Не знаю. Я пастилу люблю. И еще когда котята у Марыськи были, тоже люблю. -Кошечка? Это хорошо. А ты их не обижал? За хвосты не дергал? -Нет, не дергал.. Дядя, а где мама? -Мама? ..мм сейчас посмотрю.. так.. вот тут должно быть напис…. Да.. сорок третий.. ну конечно. А ты, Петя, кем хочешь стать, когда вырастешь? Космонавтом? - Нет, я не хочу расти, я боюсь. Когда вырастают, то потом сразу умирают от старости. -Ага… значит ты не хочешь расти? -Очень не хочу .. очень сильно. Я всегда таким буду. -Вполне возможно.. но понимаешь, Петя, тут то ты сидеть не можешь…а -Почему не могу? Я давно тут сижу.

Я не слушаю музыку. У меня нет любимых групп или стилей, и плясать я не хожу. Я не люблю музыку, кроме той, с которой столкнулась однажды. Это двор был почти закрытым. Три старых дома, прижавшиеся друг к дружке углами. Можно пройти мимо и попасть на большую улицу, а можно спуститься по асфальтированной горке, и оказаться внутри двора. Меня поселил там мой первый муж. Мы были очень молоды, а жизнь постепенно становилась все взрослей и взрослей. Мы так и не угнались за ней вместе - пришлось бежать отдельно друг от друга. Не знаю, как справлялся он, а мне было тяжело. Полная нищета, маленький ребенок и отсутствие перспектив, делали мое существование настолько беспросветным, что искать смысл приходилось каждый день заново. На улицу я выходила только погулять с сыном во дворе. Дальше нашего дома гулять было никак нельзя, потому что сразу за углом начиналась бурная жизнь – центр города! Я в своих домашних тапках и мужских шортах, в историческое сердце просто не вписывалась.

Мой старший сын боится смерти. Он часто думает об этом, иногда плачет. Еще он боится проиграть. Ему все равно во что. Даже если с ним никто не играет. Я подумала – а чего боялась я? Ведь мой сын так похож на меня….. С детства я жила в постоянном страхе. Видимо, это от отсутствия чувства защищенности, которое необходимо каждому ребенку как воздух. В саду я боялась не уснуть и разозлить воспитательницу. Или уснуть, не проснуться вовремя и разозлить воспитательницу. Или что на обед будут эти ужасные ежики, мне казалось, что они утыканы салом. Я знала, что когда съем эту гадость меня будет тошнить, но если не съем, то могу разозлить воспитательницу. Надо было попробовать хоть раз, может, она была не такая уж злая, но проверить я бы не решилась. Потом, в школе, я боялась, что вызовут к доске, я картавила и очень стеснялась этого. Боялась, что придут врачи и найдут у меня чесотку или вшей. И то и другое имелось в наличии.

За окном темно. Я переехала в этот военный поселок недавно, и меня пока считают городской, продвинутой девочкой. Мы сидим тесным кружком в полумраке моей первой в жизни комнаты. Мы – это я и мои новые одноклассницы. Я угощаю девок невероятной вкуснятиной - порошком для протеинового коктейля. Он почти как сухое молоко, только гораздо слаще. Если сунуть в рот полную ложку, то порошок прилипает к небу каменной глыбой и рассасывается очень медленно, маленькими порциями. Это очень полезное его свойство, потому что есть больше нечего. По крайней мере, сегодня. - Бабы, завтра у меня мать на смену идет, утром притащит супа. Наверно свекольного. - Даааа…… все равно пока мы со школы придем, ваши мужики его сожрут. - Не успеют, они послезавтра с утра за папоротником попрутся, только вечером пришлепают. - Ой, девочки, там,говорят, в « старом Дунае», мужик соседа вилами заколол, типа тот у него картошку выкопал. -Кто говорит?

Мой дед сидит в кресле окутанный клубами синего дыма папирос. Он такой маленький, что не понятно где клетчатый плед укрывает его ноги, а где просто лежит. Он редко встает. Только по нужде, или в кухню, за порцией кипятка. Чай он пьет из высокого стакана в серебряном подстаканнике – подарок в честь какого-то из его юбилеев. Когда он входит в кухню, сгорбленный, медленно шаркая ногами, все домочадцы, по несчастью оказавшиеся в этот момент там же, замирают как по команде. Он идет к чайнику. В такт шагам раскачивается седая львиная грива, такая же серебреная как ложечка, позвякивающая о подстаканник. Только это позвякивание сопровождает его в пути. Туда и обратно. Всего двадцать два шага. Дед уходит и все отмирают. Мы не смотрим в глаза друг другу. Этот непроизвольный бойкот длится уже лет восемь. И никто не знает, с чего он начался. Мой дед.

Утро… - Муська, слезь с ног! Такое солнышко….. какой свежий воздух в форточку! Но что-то гложет, в первую секунду и не вспомнишь…. -Дина! Ах ты, черт… точно... Я потягиваюсь, скидываю покрывало. Вообще то это бывшая штора, но во-первых под ней не жарко, а во вторых она такая длинная, что ноги никогда не вылезут наружу. Я ненавижу, когда ноги вылезают. Это холодно и страшно. -Дина! Ну, зайди! Ничего, поорешь. Знаю я че тебе надо-живая вода кончилась. Сегодня уже третий день, значит, осталось еще пара дней этих воплей. Потом неделю будет стоять тишина. Брр,… какая ледяная вода. Я одним пальцем аккуратно протираю глаза и мокрая иду в свою комнату за СВОИМ полотенцем. В этом доме я пользуюсь только своими личными вещами. Брезгую. Скрипит дверь. Это она дотянулась до ворот своего склепа. Ладно, лучше сразу сказать мою коронную фразу и идти пить чай. - Че тебе надо? Господи, вонища то какая. Постель заблевана, окурки, кругом, огрызки.