...а Германн где? - на прикупе страдает... ...вибро-звонок помог сегодня кончить... ...вы перепили, позвольте уточнить... ...журчит вода в испорченном бачке... ...и опьянев от ласк, его стошнило... ...и пили пиво, запивая водкой... ...каков пароль! опять его сменили?... ...лобок побрит и я готова к бою... ...люблю омлет - он очень эротичен... ...меня затрахал ты своими эсэмэс... ...мой ласковый и нежный анус... ...он кончил, но продолжим дело мы... ...отполируй мою печальную натуру... ...подлейте мне виагры вместо пива... ...подлили масло - и пошло по маслу... ...помочимся в сортире, наш президент не взыщет... ...постскриптум - проскрипел и канул.... ...презумпцию невинности я докажу сполна... ...связавши руки, Отелло взяли на поруки... ...тебя люблю, а ты меня опять... ...тебя хочу! ...орально или как?... ...фу, как разит от вас шанелью номер пять... ...я вас люблю! а вы меня за что?... ...я перед сном молилась.

кончим вместе?! я спросила, нет, меня не жди, уныло ты ответил, под тобой стало грустно мне одной. "кончим вместе" - это ж просто, здесь не надо знаний госта, вправо, влево, сверху вниз - революции девиз. точно так же "кончим вместе" пел джон леннон в своей песне, главное - движенья в такт, мы ж запутались в словах. сбился песни нашей ритм, кто поёт, а кто молчит, незаряжена стихия - виновата энтропия? кончим вместе?! ты спросил, где ж ты раньше, милый, был? я давно уже скончалась, под тобой любовь осталась.

мужчины, коим я не дала, их список длинен и угрюм, в нём нет конца и нет начала, нет сокращений и купюр. их имена как сельди в банке, одно другого красивей, пылятся в гордом беспорядке в глубинах памяти моей. я виновата перед ними, оставить надо все дела, на вычислительной машине пересчитать их имена, чтоб каждый знал свой номер ныне средь тех, кому я не дала.

голосуй, не голосуй! всё останется, как было, два с полтиной или пиво, или легкое мальборо, пачка чипсов, это клёво! голосуй, не голосуй! а надежда!? не надейся, дура баба, больше смейся над собою, над другими, и херь с ними! голосуй, не голосуй! мысли!? те же, что и были, новых мыслей нет в помине, лучше попою крути, не суши мозги! голосуй, не голосуй! всё останется, как было, смотришь в зеркало, уныло, та же морда, та же грива, эх! красиво! © Алисса Флинт 2006 март

Завтра снова вторник будет, ты опять придёшь ко мне, перепрыгивая лужи с мокрым зонтиком в руке. Ты войдёшь и звонко скажешь: "вся промокла, чёрт возьми! зонт поставь скорей сушиться и сними-ка сапоги". Подмигнув мне левым глазом, ты залезишь на диван, станешь дико возмущаться, когда ж кофе я подам. Сразу жадными глотками выпьешь, щёлкнишь языком: "включи музыку погромче, чтоб услышал управдом". И, поднявши к верху руки, тут же сдамся я тебе, будут только песен звуки, только дождь стучать в окне.

Поищем запись, если нужно, зафрахтуем чьё-то судно и отправимся на поиск по просторам голубым, но забудем дома совесть, чтоб не быть собой самим. Если запись не найдём мы, путаясь по дебрям тёмным, лучший способ - воздержанье, быстрый поиск утомит, несмотря на все старанья и на наш пиратский вид. Если запись нужна очень, лучше как-нибудь под осень нам залесть к соседу в сад, только делать это скрытно, так как будет вряд ли рад он от нашего визита. Ну, а запись осторожно отыскать на древе можно, только главное, чтоб листья соразмерностью своей не нарушили девичьей топологии ветвей. Если записи все дружно друг за дружкою прижмутся, словно девушки в постели, я уверена - за миг - мы из самой дальней щели извлечём одну из них.

хочу умереть молодой! с распущенной рыжей косой улечься на смертном одре, а душу продать сатане. и в сине-дождливую ночь отсюда отправиться прочь туда, где совсем нет любви, темно и не видно ни зги. хочу умереть и забыть кого не смогла долюбить, пусть недруги скажут - она любви предавалася зря. пусть скажут - ей было под стать стихами бумагу марать, поэтому этой весной она пусть умрёт молодой! узнают знакомые - в крик, потом прослезятся лишь миг и песню про серую моль сыграют мне в ритме бемоль.

Чувство странное, не скрою, появилося, поверьте, удивившись новизною, я забыла всё на свете. Лишь минутное виденье: алый цвет в зеленом поле, запах розы и безделье юной девы в капюшоне. Пыл сменился ожиданьем зафиксировать навечно дивный мир с манящей тайной, где пронесся миг беспечно.

Ты вновь ко мне сегодня не пришёл, напрасно я надеялась и ждала, звонок раздастся, отопру засов, и ты войдёшь с бутылкою чинзано. Её поставишь на краю стола, откроешь молча и нальёшь в стаканы, желание остаться до утра, в твоих глазах я прочитаю карих. И по привычке бросишь ты перчатки, промокшие, на улице дождит, я так промёрз, ты скажешь, ёлки-палки, ты меня любишь, отвечу, может быть. Протянешь мне озябшие ладони, и я возьму их с нежностью такой, как летний ветер обнимает розы и расцелую каждый пальчик твой. Но ты ко мне сегодня не пришёл, напрасно я надеялась и ждала, звонок раздастся, отопру засов, впущу тебя с бутылкою чинзано.

Вот сижу у окна я печально плаксива, а снаружи луна вертикально ленива, там кладбищенский двор расположен, пустынно, никого нету в нём только старая псина, силы нет ей брехать, уж, здоровьё не очень, жёлтых листьев печать, закружила их осень, осень - время тоски и в любви воздержанье, не погладить руки дорогого созданья. Светит молча луна за окном вертикально, я сегодня одна, мне сегодня печально...

Он жил положительным типом, исправно стирая портки, и был исключительно милым с женой и своими детьми. Но горе подкралось внезапно, в обличии автомашин, был сбит, а затем многократно раздавлен резиною шин. Прохожие просто рыдали, принёс даже кто-то цветы, потом на кладбище в печали его провели, и кранты. Никто не узнал его имя, и есть у него ли родня, жена же решила: "вот, гнида, к другой убежал от меня!"

В тесных улочках Гурзуфа я бродил. Была лишь скука верным спутником моим. Над Гурзуфом стлался дым, становилося темнее, ночь вступила на аллеи, и тоска меня погнала в дебри старого квартала. Там напившись чечевичной, с поведеньем неприличным, стал смущать я всех прохожих, отдыхавших здесь быть может. Где-то в темных переулках, в тупиках и закоулках тискал я меня не знавших девок все давно познавших. Говорят, что Пушкин тоже на меня тут был похожий. Помнят это все как-будто. Ну, а я уехал утром.

Ты спала сегодня, я знаю, не дома, я слышал как скрипнула дверь, но радости мало досталось герою, делившем с тобою постель. Румянец на щечках исчез вдруг беследно, виною - обилие ласк, наверно, рыдала потом безутешно, и слезы текли на матрас. Да, что говорить, дурака ведь сваляла, готовся к последствиям.

Я медленно читаю адрес на конверте твоего письма, я долго всматриваюсь в буквы, ведь ты писала их сама. Ждал я так долго этой вести, много дней пришлось прожить. Смотрю на голубой конверт я и нерешаюся открыть. Не знаю, что ты написала, но верю в лучший твой ответ, и радостно сердцу от слова, которого быть может нет.

По жизни как в тихой воде он дрейфовал безмятежно, пока вдруг не встретился мне и жизнь перестала быть прежней. Он клялся мне в вечной любви, писал и дарил мне поэмы, но только напрасно, стихи не вписывались в мои схемы. Жизнь с ним? казалося пошло, тогда я была меркантильна, это он понял, но поздно и слёзы полились обильно. Затем загрустил больше года и выпал в окно, что он мыл. Никто не заметил ухода из жизни того, кто любил.

Как-то в полночь ты нагая и уставшая от ласк, прислонившись к стенке, лгала, я ж хотел уйти во мрак. Не хотела, не желала отпускать меня ты в ночь, но остаться мне мешала спящая за стенкой дочь. Кухня, ванна с коридором - все пространство для любви. Я признаюсь перед богом - мне приелась эта жизнь. И к тому же подозренья. С кем еще ночуешь ты? Ссоры, ревность и презренье - результат двойной игры. Кто ты? Ведьма или шлюха? Карусель в тиши ночной. Будет мне теперь наука путаться с чужой женой!

Мы обожали каждый вечер влезать к соседям на чердак и зажигать в потёмках свечи, присев на старую кровать. И сказки страшные и злые про колдунов и дикарей друг другу сообщали тихо, боясь услышать скрип дверей. Нам становилось очень страшно, порой мерещилось во тьме: Кощей Бессмертный громогласно ругался с Бабой на метле. Но наши сказки все кончались, и побеждало в них добро, и ничего мы не боялись, становилось нам смешно. Увлёкшись, позабыв о страхе, о злой соседке с кочергой, примятое поправив платье, кружилась в танце я с тобой. Мы были вместе, во всём мире одни на этом чердаке, лишь свечи тускло и лениво чертили в белом потолке. Смеясь, будили мы соседа, кричали песни под Луной, и с крыши прыгали в стог сена, чтоб не достали кочергой. Потом бежали, задыхаясь, дорогой пыльной и пустой, с разбега мертвыми бросались в траву над тёмною рекой. Мы расставались, поздно было, здоровый воздух, тишина, ты на прощанье говорил мне: "пока! а завтра как всегда!"

( Раннееопубликованная первая часть: Талисман Ты мне подарил талисман, завернул в тряпочку, сунул в карман: пусть полежит там внутри, уеду, тогда посмотри. И уехал в заморскую даль, мне так стало саму себя жаль, ты оставил меня без надежд, подарил талисман и исчез. Не смертельно, выжить смогу, время вылечит боль и тоску, Пролетели недели как миг, и я перестала грустить. Тут и вспомнила про талисман, может, был это только обман, решила: взгляну, куда деться. Развернула, а там твое СЕРДЦЕ... ) Талисман - 2 Я храню твоё сердце в конверте, оно высохло как на мольберте высыхали все краски Дали, нет в нём больше огня и любви. Ты уехал, а сердце забыл, бессердечный ты мой командир, и ничто не волнует, не злит, только сердце в конверте хрустит. На конверте поставлю клеймо, чтоб все знали, что сердце твоё по наследству досталося мне, теперь рядом всегда и везде!

Я не ждала, явился ты, а за окном стояла ночь, в руках принёс ты мне цветы, букет колючих алых роз. Цветы любви, опасный цвет, чтоб не сойти совсем с ума, тобой подаренный букет в камине я сожгла дотла. И после ночи роковой, проливши много горьких слёз, я избегаю встреч с тобой и не люблю колючих роз.

Как возбуждает горьковатый запах, и пенное шипение волнует, поверьте, ведь хочется заплакать, когда в пив-баре угол мой пустует. Солёные бока копченой воблы, гранёные бокалы в полулитр мне салютуют звонким воплем, и предлагают жажду утолить. Ах, боже мой, какое это чудо водопадом льющееся внутрь, не страшны ни кашель, ни простуда, здоровеет молодая грудь, и желанье соблазняет как иуда на скамейке где-нибудь вздремнуть.