В ту осень я сильно переболел и за полторы недели похудел на семь килограммов. Пролежав всё то время с температурой за тридцать восемь, я приобрёл ненормальную бледность и очки-синяки вокруг глаз, а так же заимел привычку спать чуть дольше, чем обычно. Отойдя от болезни и вернувшись к учёбе в институте, я не изменил новой привычке и старался поспать немного дольше, приходя ко второй половине лекции утром. Я придерживался этого плана пару месяцев. Но затем препод по философии тоже заимел свою привычку – читать лекцию без перерыва. Совсем не посещать их я не мог, ибо это было обязательной частью процесса обучения. И, так как я держался особняком, прикрыть меня было некому. Поэтому по средам я приходил вовремя. Каждую среду я приходил к девяти утра и следовал к самому последнему ряду в поточке, где укладывался спать. А в это время мужик с внешностью алкоголика-интеллигента и такими же очками-синяками вокруг глаз, как у меня, начитывал курс философии.

1 Я, как бумажный журавлик. Меня долго перегибали, чтобы придать нужную форму. Из отсыревшей бумаги. Вышел очень невзрачным. Неудачно сложен. После сборки на меня пролили немного из бокала с темным пивом. Пинта дешевого темного. На крылышках написано: «Хорошего дня!». Брошен на столик вместе с платой по счету и чаевыми в какой-нибудь кафешке, где можно быстро перекусить или напиться. На ваш выбор. Пить – не выход. Пить – плохо. Вот и нет, порой - только это и выход. На момент действительно забываешься. Временное самоубийство по Буковски. Спиртовой экспресс в самого себя. Поток мыслей выливается в ответы себе. Они выстраиваются более прямыми. Хотя внутри ничего вроде бы не меняется. Разве что иногда становишься чуть сентиментальнее. Последняя порция. Иначе буду долго маяться с замком. С квартал шаркаю больной ногой, прихрамывая на каждом шагу (неудачное приземление стремянки на нее утром). После – боль расходится, и походка приобретает свой обычный вид.

*** - Имя и фамилия? - Владек Златич, - и таможенник рассматривает мой паспорт, сличая фотографию в нем с моей сербской рожей. Если что-то ему не понравится – меня попросят пройти со службой охраны в дальнее помещение. Известная практика. Если же и им что-то не понравится – меня отмудохают на чистеньком белом полу прямо там, не дав попытки объясниться. - Цель прибытия в страну? – служба таможни, как всегда, не церемонится и на пустую болтовню своего времени не тратит. - Туризм, - чтобы не было лишних вопросов, какого беса ради очередной эмигрантский выродок решил пристроиться поудобнее сзади к самой свободе в обличии пятидесяти объединенных штатов и зачем им кормить очередного паразита. Умолчал и добавил доброжелательную улыбку. - Пожалуйста, пройдите в ту комнату. Сотрудники охраны проводят вас и принесут ваши документы, - и ему что-то не понравилось… Уютное помещение. Стол. Два стула с одной стороны. Один с другой. Несколько ламп дневного света. Зеркало над умывальником.

Проснувшись раньше восьми и зажевав изжогу от выпитого вчера завалявшейся в столе печенюхой, я распихал по карманам сумки спички, ручку, листок бумаги и наручные часы на которых отсутствовал ремешок. Так начиналась третья суббота августа. Единственного месяца, который был предоставлен мне на самого себя. Весь июнь растягивался конец семестра в институте. А июль заняла практика, возвращаясь после которой я безвольно валился на матрас, лежащий на полу, и просыпал остаток дня. После чего мой мозг желал пробудиться ближе к ночи. Тогда я садился за книги, благо этого добра у меня достаточно. К моим почти двадцати двум годам их наберётся больше тысячи. Это забирает значительное пространство от моей и так небольшой комнаты, но всё же я стараюсь читать по возможности на бумаге, это гораздо приятнее. По-хорошему я должен был найти работу за август, но пока всё заканчивалось лишь пролистыванием вакансий на страницах Интернета.

1 Войдя, я оставил пальто и шарф на вешалке. Надел халат. Я работаю в этой психиатрической больнице уже семь лет. И четыре из них составляет мое знакомство с одним из пациентов. Первый наш разговор выглядел приблизительно так: - Доброе утро. Меня зовут Мартин Коупленд. Я – ваш лечащий врач. - Бастер Балдуччи, - он доброжелательно протянул руку для рукопожатия и, как ни странно, я потянулся к ней. – Знаете, Бастер, как Бастер Китон. И Балдуччи, как иллюзионист Балдуччи. Он еще придумал трюк с левитацией. - Интересные познания. Как вы сегодня спали? - Ну, знаете, бывает такое, что вечером ты настолько устал, что валишься на кровать и совсем не чувствуешь своего тела, а потом просыпаешься утром от своего же мычания. - Что вы можете рассказать о себе? - Ну… я из тех, кто входит в двери с надписью «выход»… На этом моменте, сам не знаю почему, я рассмеялся. Потом я узнал еще много интересного о Бастере Балдуччи. Это был парень двадцати пяти лет. Среднего роста.

1 Глядя на ее ноги в квадрате лунного света, я думал, что говорю ей: «Зачем ты красишься? И так все хорошо». Она отвечает: «Чтобы было еще лучше». Все хотят примерять на себя красивые вещи, краски, улыбки. Никто же не пытается примерить на себя что-то плохое, проблемы других. Никто не задумывается всерьез, что бы делал, если бы завтра у него обнаружили рак. Или ваш любимый человек ушел за сигаретами и не вернулся. Середина ночи. А сон как будто снесло ветром с улицы. Пришлось встать и пройтись на кухню, чтобы покурить в форточку. Взгляду не на чем задержаться. За окном все слишком неприметное – домишки, как будто их делали под копирку. Высота в пять этажей уже давно не кажется хоть капю большой. Крыши, будто все их ровнял под один и тот же горшок военный парикмахер. Даже мусорные бачки везде одинаковые. Только у фонаря фокусировка прямо на кухню, отчего я стою в мягком свете и чуть щурюсь, глядя из окна.