«Что нового покажет мне Москва» (Чацкий)

«В Москве всё не по мне. Праздность, роскошь, не сопряжённые ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему» - говорил Грибоедов ещё задолго до своего Чацкого. Через год будет аж двести лет, как тому…

Москва. Не буду пересказывать известные факты, теряя время, ведь всё это и многое-многое другое можно запросто посмотреть в интернете. Очень сильно меня поразило, как любопытного человека, любящего всё сравнивать, например, с законами Техаса, так это постановление Московского правительства от тысяча девятьсот девяносто четвертого года, запрещающее собакам гавкать в период от двадцати трёх часов ночи до семи часов утра, иначе штраф. Только сейчас начинаю понимать, что постановление это в обязательном порядке действует. Потому, что часто мне приходилось выходить в Москве в два часа ночи и ждать открытия метро, и именно в этот период собаки точно не гавкали, честное слово.

Ещё хочу донести своё личное мнение по поводу образования древнего города. Москва по сути своей «сырость» или «мокро», если взять древнеславянский язык. Конечно, нам говорят, что по-фински это «мокрый медведь», но я больше склоняюсь к древнеславянскому, который мне намного ближе и милее. Сейчас, после раскопок в Кремле, обнаруживаются предметы, указывающие на всё более и более старые даты, возникших когда-то на этом месте поселений, очень даже задолго до великого основателя. Вот, если здраво мыслить, то в те далёкие времена, какой дурак пойдёт в сорокаградусный мороз Москву основывать? Значит тогда, в тот незапамятный период, было мокро, сыро, но тепло. Был удобный природный климат, комфортный для проживания наших предков.

Москва. Все к ней относятся по-разному. Для кого-то она любима с детства потому, что родился и вырос в этом прекрасном городе, кто-то её чтит из чисто патриотических соображений, а есть те, типа меня, кто не уважает этот мегаполис из-за быстрого ритма жизни, излишней суеты, да, хотя бы, пробок на дорогах.

Однажды летом приехали отдохнуть на Дон, порыбачить да водки попить полковники полицейские из стольного града. Сами-то они местные выходцы, когда-то оставшиеся после армии ещё юнцами в Москве для работы в милиции, да так там и прижились совсем на новом месте. Две тысячи долларов, как с куста, потратили на виски, катера, женщин лёгкого поведения… Мне бы этих денег хватило на месячный отдых в пятизвёздочном отеле Туниса. Но, не в этом собственно дело, каждый отдыхает по средствам и способностям. Глубокий в сердце след оставил их ответ на моё откровение простое…

- Как вы там живёте, господа? – Начал я учить гостей уму-разуму в похмельной эйфории. – Как можно жизнь свою в пробках этих прожигать ни за что? Ведь вы там до работы два часа и после столько же болтаетесь, словно неприкаянные, а иногда и больше! Посчитай-ка за всё время проживания, сколько вы месяцев под землёй находились в метро и сколько в пробках? Из двадцати пяти - пять лет наберётся, не иначе… Выкинь их из жизни, Боже мой!

- Может и плохо, что пробки, - ответил мне самый старший из них по возрасту. - Но, лучше так, чем как ты – в огороде в позе зверя того стоять, что свистит на горе, от зари до зари за копеешные рубли деревянные! И лучше отдыхать приезжать сюда, да покуралесить, в места дивные, чем наблюдать красоты окружающие собственной задницей, торчащей кверху на очередной грядке, вдыхая ею же аромат цветов благоухающих на бескрайней равнине!

Поставили на место вашего покорного слугу, который так же, как они, в своё время смог бы сделать подобную карьеру, но нутром вовремя видно почувствовал, что не по сердцу будет. И очень рад теперь тому, что как случилось, так оно и сделалось.

И всё-таки Москва. Кто-то приехал в столицу в поисках лучшей жизни, кто-то смог покорить её, а кто-то уехал разочарованный. В душе, наверное, любого из нас этот огромный город оставляет след, и для каждого свой. Лично для меня он явился тем самым основным судьбоносным перекрёстком, где я сам, собственной персоной, выбрал единственное главное жизненное направление. Но это совершенно другая история, которую, конечно же расскажу в следующий раз, а пока… А я иду, шагаю по Москве…

Арбат. Удивительное место, когда-то обвораживающее и покоряющее высотными домами-книжками и старой пешеходной улицей. В кинотеатре «Художественный» не был ни разу, а вот «Октябрьский» посещал и неоднократно. Стерео кино, на сегодняшний манер 3D, уже тогда удивительное зрелище, не прижившееся даже в перестроечные времена. «Ученик лекаря» смотрели мы с подружкой в специальных очках, и радости нашей не было предела. Здесь же видел премьеру «Блондинка за углом» и «Зимний вечер в Гаграх». Теперь каким-то маленьким кажется, тот кинотеатр, и проспект совсем уже не ошарашивает своими громадинами, только белая церквушка махонькая, среди них спрятавшись, выглядит милой, родной, долгожданной.

Именно здесь, на Арбате, я вкусил впервые в жизни настоящих оливок, выстояв сорокаминутную очередь, и был совершеннейшим образом озадачен чёрного цвета дядей африканским, уплетающего эти кислые шарики с необыкновенной скоростью. Мне достаточно было попробовать всего лишь две штучки, чтобы скривить свое неудовлетворенное лицо. Хотел ему отдать свою порцию, но как-то постеснялся. Теперь Старый Арбат мне показался совсем не гостеприимным после такой же улицы, расположенной за ГУМом, на которой побывал буквально час назад.

А тогда… В Горбачёвские времена, когда полились рекой западные манеры в русские умы, пивной бар «Жигули» встречал меня, молодого и озорного, с распростёртыми объятиями и легким воздушным азартом заведения подобного типа. В загадочных чёрных фраках, на фоне которых удивительным контрастом выделялись бабочки, красивые официанты с белоснежными полотенцами разносили на ажурных подносах пиво в очаровательных бокалах, с красной рыбой и икрой, аккуратно разложенных на специальные тарелочки. Но не этот вычурный контраст поразил меня, а немного другой, впоследствии, когда всё замечательное и хорошее существовало вместе с помойной дрянью и мерзостью и ничего почти не было посередине. Вернее было, но тот, кто посередине, должен был выбирать ту или иную сторону, иначе оставался не удел, в роли послушной овцы из государственного стада.

Всё предложенное официантом было совсем недорого, как раз по зарплате, которую я получал на фабрике, триста-четыреста рублей. Можно было заказать отдельный столик, попросить любую газету или журнал.

- Что ещё желаете? – Журчало над столом, обдавая нас дорогим парфюмом вместе с чистотой и ухоженностью.

- Шахматы и карты, - спросил просто в шутку, ваш рассказчик, выпив перед этим достаточное количество чудесного напитка.

К большому удивлению моему и моего товарища, их незамедлительно принесли. Друзья детства, Сергей и я, были страстными картёжниками с малолетства, знали кучу фокусов и понимали при игре друг друга с одного только взгляда. Мы сразу почувствовали, в чём дело, когда к нам стали клеятся интеллигентного вида картёжные аферисты, но не отказались от приключений, зовущих хмельным азартом, и положили на кон червонец. Когда мы выиграли первые две партии, то переглянулись, мол, затягивают специально, раскручивая на дальнейшую игру. Но, когда мы выиграли ещё два раза, и в руках зашелестела внушительная денежная сумма, один из аферистов, через чур удивлённый таким положением дела, предложил мне отойти в сторону. Закуривая сигарету, он попросил представиться и назвать своих покровителей, а если таковых не было, то нужно было проиграть по честному, чтобы вернуть всю взятку, иначе наступят большие неприятности, очень возможно при помощи ног, и даже знаменитой, но страшной заточки. Следом я увидел неприятного вида публику, сидящую в углу заведения, и, ни сколько не прекословя, в душе уже дрожа на полную катушку, одной рукой поддерживая выскакивающее сердце, другой выложил на новый кон всю выигранную сумму вместе со своим червонцем. Сергей непонимающе моргал подвыпившими глазёнками, а я только и успел шепнуть ему, что нужно выйти в туалет. Один плохой друг с кривым носом из той злой компании поплёлся нехотя за нами. Через минуту мы уже неслись по пешеходной улице сломя голову, тем более, что имели разряды по лёгкой атлетике, пока не свернули в сторону Нового Арбата, а у догонявшего перекрыло дыхание на первых ста метрах удивительно скорого пробега. Про червонец забыли совсем, когда опомнились, что не заплатили в баре за пиво и красную икру. Мы могли бы возвратиться, точно вам говорю, но обременённые непредвиденными обстоятельствами, вынужденно радостно ретировались и, наконец, расхохотались на всё подземное метро, в котором, несомненно, давно уже затерялись и полностью до самых мозгов успокоились.

Метро. Самое глубокое и красивое метро в мире. Если едешь к центру города, то станции объявляются мужским голосом, если от центра к окраинам, то женским. Но и в ту и другую сторону, всегда обитают нищие попрошайки в переходах. Вот и в данный момент, машинальным образом гляжу по сторонам, даже не думая про них, но подсознательно предчувствуя.

- Надо же, никого, - бормочу в чистый пол, чуть ли не вслух и иду дальше. - Ага, нате вам, пожалуйста! – Вдруг увидел я старого и трезвого музыканта.

Дед, годов под семьдесят пять, убедительно выдавал красивые звуки на двух грифовой электрогитаре. Тем самым он до такой степени заворожил меня, что я положил в футляр десять рублей, которые всё равно в последнее время у меня высчитывали в свою пользу недобросовестные московские торгаши. Конечно, такое деяние приветствуется, если бы не рядом стоящая с ним бабуля в рванье, с протянутой рукой и исписанной картонкой на шее, тут же испортившая вслед моё искреннее настроение. Иду дальше – снова музыкант. На этот раз девушка молоденькая, свеженькая такая, чистенькая, с дудочкой, в которой всего-то семь дырочек, но таких сказочно захватывающих, особенно с акустикой метро, что очень мне она даже симпатична стала, но денег мелких больше не оказалось, а крупную купюру давать не захотелось. Задушила, если честно, жаба, между нами говоря.

Буквально за поворотом, чуть не остолбенел диким образом я от вида несусветного. На коленях девчонка с животом необъятной беременности стоит, годов двадцати не больше, ладонь раскрытую протянула вперёд и так жалобно смотрит, что всё имеющееся у меня внутри перевернулось раз несколько. Словно под гипнозом, тянет прям к ней все мои мозги вместе с телом и рука машинально в карман, где деньги спрятались, лезет. Глаза бездонные, в них столько печали до самого адского конца выстраданной, аж не сказать мне словами, что в душе тогда творилось и как сердце струной зазвенело от невыразимого напряжения. Влечет к ней силой неизвестной и всё тут. Но вдруг, в самый захватывающий в околдованной голове момент, выбегает из-за моей спины слева полицейский молодой, а справа девушка в полицейской же форме. И орут, чуть ли не матом:

- Тебе сколько, сука, раз говорить можно? – Кричит он.

- Пошла вон, зараза! - Орёт она.

Смотрю негодующим взглядом, стоя во вкопанном состоянии, и уже хочу броситься на защиту, но… Беременная, как оказалось понарошку, вскочила в момент на ноги, подпихнула руками то, что было под платьем, показала стражам порядка высунутую вперёд неприятного вида нижнюю губу и направилась быстрым шагом подальше насовсем. Челюсть моя вверх было подпрыгнула, но так же быстро об пол стукнулась с невероятной силой от ничего непонимания. Девица полицейская сразу на меня внимание обратила, очень чётко отреагировала и объяснила всё, чтобы я там не думал.

- Видели, за углом девчонка на дудке играет? – Спросила она.

- Да, было дело, - отвечаю.

- Так у них тут дуЕт цельный, гастролёрско слаженный, давным-давно образованный. По чётным числам она на дудке играет, а по нечётным беременную изображает, а та, что ушла - наоборот.

Не полез я расспрашивать, почему, мол, не могут с ними справиться, а только гоняют? Но не стал, до меня ли им с такой работой нервной. Просто пошёл в ещё более задумчивом состоянии, пока не вышел на свежий воздух, на проспект.

Вот она, улица 1905 года, совсем как родная тогда, в начале восьмидесятых и совсем чужая сейчас, в двух тысяча шестнадцатом. Не узнаю и всё тут. Спросил двух пожилых сограждан с удручённым видом:

- Здрасти, скажите, пожалуйста, никак сориентироваться не могу… Здесь где-то, лет тридцать тому назад универмаг стоял на углу, а теперь найти не могу, хоть тресни, и улица здоровенная какая-то. Не то, что раньше.

- Всё очень просто, - заулыбалась пожилая дама. – Универмаг, который ищете, так и стоит на углу, только перейти нужно по переходу на другую сторону. Там памятник борцам революции увидите и всё поймёте сразу. Там и старые дворы сохранились ещё.

- Конечно, как про памятник-то забыл, место любовных встреч многоразовых, - говорю про себя, а вслух: - Спасибо!

В раз всё и нашёл, что мне требовалось. Магазин «Спорт», вместо него иностранная вывеска, а вон и столовая диетическая, в которой на пятьдесят копеек я в те года обедал с удовольствием. Какие замечательные котлеты на пару, которые нужно было обязательно присолить и горчичкой приправить, так как пресно-диетными они были! Теперь тут модная парикмахерская на экстравагантный манер сделанная. Окна от асфальта до следующего этажа и во всю стену. Клиенты сидят в шикарных креслах специальных и когда их обслуживают, прохожие всё видят, что там внутри творится. Я тоже засмотрелся на одну особу, у которой волосы забрали вверх, тут же не выдержал и язык свой высунул насколько смог. Показал ей, так сказать, что в непривлекательном состоянии она находится. Девица та попыталась покрутить в ответ пальцем у виска, но, к сожалению великому, забыла совсем, что руки простынёй белоснежной скованы в своих движениях. Прошёл через старые постройки в надежде увидеть тот самый штаб, в котором прозябал адъютантом его превосходительства генерал-лейтенанта Федоровича почти целый год. Нашёл всё-таки… Помнят ножки-то, помнят. Правда еще сверху этаж один надстроили и переулок перегородили, где ещё один КПП поставили, поэтому дальше хода нет. В этом месте воспоминаний на целую книгу, будет. Поэтому остановлюсь на том, что развернулся и с ними, с воспоминаниями, побрёл обратно, но только по другой уже дороге. На месте бывшего текстильного техникума, в который к девчатам бегали, баню шикарную отгрохали. Смотрю, наслаждаюсь беспределом, как пьяные господа из баньки той выходят распаренные. Затем, все, как один, по разным машинам вспрыгнули, причем каждый за свой руль. Что поделаешь? Москва. Свои заморочки с выкрутасами.

Снова метро, уже немножечко другое, без торговых помещений и театральных касс, где я всегда покупал билеты на всевозможные представления и концерты звёзд тех необыкновенных лет. Как сейчас помню, насколько изменилось моё личное отношение к Иосифу Кобзону и Антонову, когда попал на их совместный концерт, в Кремлёвском дворце съездов. Кобзон разогревал публику в первом отделении. Да-да, разогревал, перед «выдающимся гением» всех эпох и народов, с ума сойти. Я тогда, если честно, недолюбливал Кобзона, как-то был увлечён тогдашним иностранным роком, Высоцким, Машиной времени, тем же Антоновым. Как только великий Иосиф выдал вживую «Вдоль по Питерской…» я понял и осознал раз и навсегда и на все века о том, как был раньше не прав по отношению к нему. Во втором отделении вышел пьяный Юра, всем зрителям это было заметно. Он во всех песнях пропетых позабыл по одному, а то и по два куплета, чисто спев только про крышу дома своего. С того самого момента он получил от меня полнейшее разочарование в нём самом и всей их тусовке во главе с Аллой Пугачёвой, на месте которых могли бы оказаться более талантливые клоуны того времени.

А я иду, гуляю по Москве… Да, всё уже, отгулялся, прибыл на конечную станцию «Щёлковская». С другом хотел встретиться, не виделись тридцать лет, сына желал повидать, которого бросил столько же лет назад... Нет, не вышло. Встретился лишь с воспоминаниями, но про некоторые, наиболее важные из них, пока промолчу.

Я уже говорил, что Москва, словно государство отдельное, находящееся внутри государства Российского, но Центральный автовокзал, будто маленькая Россия внутри государства Московского. Вот такие ощущения на всю мою впечатлительную голову образовались. В этом маленьком автовокзальном государстве через чур знакомые все лица, которые встречаю свободно без всякого напряжения, могу просто так заговорить и поделиться мыслями. Тут не увидишь тех самых мажоров, рассекающих по Столице на шикарных иномарках, в которые их усадили, словно в люльку с самого рождения папы с мамами, обворовавшие в своё время, изловчившись таких, как мы, стоящих у билетных касс. Совсем недавно проводился соцопрос, по которому тридцать процентов россиян высказались, что добиться собственного благополучия, скорого и уверенного, можно только посредством нарушения российского законодательства. Настоящие чиновники, по крайней мере, учились вместе с простым народом, играли, пили портвейн в подъездах, играли на гитарах, видели, как живут простые люди. Извращённое поколение их детишек уже не знают, сколько стоит хлеб, как он зарабатывается и кем он зарабатывается. Мина замедленного действия не заставит долго ждать, ведь именно они вскоре будут управлять нами, разъезжающимися из маленького государства в большую страну.

Москва. Центральный автовокзал распахнул свои большие двери, встречает дружно рамками, где дядьки в чёрной форме подозрительным зырканьем роются в сумках и провожают им же на метр от себя. Сразу за ними пивом пышет кафешка замусоленная, а в ней водку хлебают уезжающие домой работники из западной Украины, которых никто не гоняет и даже не предупреждает о запрете распития напитков на спирту, но нежно приглашают в автобус. Я с ними еду, мне по пути, только выйду чуть раньше и останусь трезвым на своей теперь уже стороне родной. Не на всегда еду, скоро вернусь… Погуляю по Москве!