Надо мной – летаргический зонт, на уме желтокожая лесть Оголтелому прошлому, - Сгиньте, мол, Прошлое, сжальтесь! - То, что я потерял в этих клейких степях – никому не обресть. То, что ты получило – лежит мёртвой птицей на грязном асфальте. Пересменка широт и прообразы стран, Гринвич палеолита – Это омуты слёз, утопающие в ложке дёгтя герои, Замолкает глашатай наш ливень, наш прянично-будничный идол, Мы оденем его в сердолики сегодня и ситцем накроем… Все зонты-погремушки – налево, разводы похмелья – направо, И в светящихся коконах грёз вызревают людей поколенья, В одночасие – все поколенья, но коконы – суть – автоклавы, И вплетаются в рубленый ливень чернильные капли затменья. Ты вколи себе морфий, Земля, это будет достойным спасеньем, Знатный сон обуяет твои ледоколы и шахтные бронхи, Пускай роль роковую сыграет твоё с небом тренье, - Так и быть, в этот раз мы – в коронах серебряных – встанем в сторонке. Нам не дали спасти этот ультрамариновый лес многоногий, Альпинист, а не лес, очень жаль: эта бездна была не отвесной. Знай, Земля, лучше встать на пути, околеть и замёрзнуть в дороге, Чем на финише вспыхнуть огнём и сгореть, и навеки исчезнуть. Надо мной – летаргический зонд, и Луна – не соперник ему, Власть его принимаю и мудрость его признаю, Но пока есть дыхание прошлого в памяти вешнем дому, Ни широт, ни долгот моей юности я никому ни сдаю.