Он был художником - из молодых, да ранних. Знаток кубизма и обратных перспектив. То - загонял в ломбард прабабкин подстаканник, то брал в натурщицы фотомодельных див. Богемный хлыщ, авангардист, безбожник, - мечтал о славе, как и многие из нас. Он к тридцати годам вдруг понял, что Художник всегда в какой-то мере - Богомаз. И день пришёл (кто провиденьем, кто проклятьем, а кто и блажью до сих пор считает всё), - он замахнулся написать Распятье, связав иконопись с безумством Пикассо. В его работе плоскости и грани, продуманно ложась на ткань холста, являли нужный Образ при слиянье... Не получалась только кровь Христа. Год пролетел. В бессилии и скорби художник чуть ли не молился на мольберт: картина кончена, лишь рана алчет крови, мешая киноварь с краплаком в ложный цвет... Отчаявшись, он обратился в веру. Стал самым набожным средь братьев во Христе. Но кровь из раны от копья легионера упрямо не давалась на холсте... И вот, на Пасху, разговевшийся и пьяный наш богомаз, собрав остаток сил, над местом выскобленным, где должна быть рана в хмельном угаре вены отворил. И всё шептал: "Вот... То, что надо... Coda...", - покуда взгляд не затянула смерти мгла... ...Картину взяли братья из прихода. Без рамы, на мольберте - как была. И ежегодно выносили к черни глупой... И каждый раз - на ране - из холста мироточила кровь четвёртой группы – кровь Живописца... А народ считал - Христа. 05.08.04