1. Я ухожу из кухни через белую дверь листа От стола, от кухонной утвари и кухонного чада. В спину меня подталкивает маленькая мечта, Уши мои настроены на волну листопада. Я ухожу из кухни по мосту стихотворных строк И бормочу суеверно: "Не рухни, не рухни, не рухни…" Я не бегу от реальности. Просто приходит срок Не разбрасывать камни, а уходить из кухни. Чайник свистит отчаянно, и холодильник в углу Трясется так основательно, что обязательно рухнет. Сквозняк теребит занавески, тени ползут по столу. Но это меня не касается - я ухожу из кухни. Позади меня остается невымытый мной стакан, Баночка из-под кофе и крошки белого хлеба. Клубы сигаретного дыма сгущаются, как туман, И вместе со мной уплывают в предрассветное небо. Я ухожу из кухни, не попрощавшись ни с кем, И даже впервые в жизни не расплатившись за ужин Взглядом, вежливым словом. Мост на моем листке Все прочнее и шире, а кухня - все меньше и уже. Мне остается сделать всего 15 шагов. Да не кончится паста в ручке, да не иссякнет бумага! Я ухожу из кухни, где из моих мозгов Варится каждый вечер мозголомная брага, Где на стене красуется выцветший натюрморт, Где дрожжевое тесто у батареи пухнет, Где чужая гитара берет неверный аккорд. В общем, ариведерчи! Я ухожу из кухни. 2. Последний шаг необычайно труден, Как выход в осень раннею весной, Как переход из вологодских буден В один сплошной иркутский выходной. Здесь ни при чем умения и опыт, Почерпнутый из взбаломошных книг: Порой дверь в осень отворяет шепот, Порой не открывает даже крик. Цепочка рифм, венчающая строчки, Ямб, амфибрахий, дактиль и хорей Бывают посильней дверной цепочки. А иногда у запертых дверей Толчешься час, другой безрезультатно, И в маленькую скважину замка Ты видишь только световые пятна И кляксы на обочине листка. (Не дай вам Бог хоть раз увидеть это Сжигаемое пламенем потерь Бессильное безумие Поэта, Разбитое о запертую дверь…) Последний шаг. И вот я у порога. Привет тебе, знакомый дермантин! Я не один, со мной - моя тревога. Хотя когда я приходил один?… Да ты, конечно, помнишь, как вначале, Пытаясь обозначить рубежи, Я, как дурак, таскал сюда печали, Сомнения, обиды, миражи, Иллюзии, надежды, умиленья, Пустые обещанья и дела. Они вошли в мои стихотворенья, А молодость… А молодость ушла. Я стал мудрей. И в дальнюю дорогу По жизни стихотворно-кочевой Отныне я беру одну тревогу. На всякий случай. Мало ли чего… 3. Как домохозяйка В ожидании следующей серии "Мыльного" сериала, я никогда не знаю, что увижу за дверью поэтического астрала. За то время, Что я занимаюсь поэзией Осознанно и постоянно, Мои темы То скользили по лезвию, То скакали по барабану. Мои строчки То расползались вширь, То сжимались отточенно. Слева - кочки, Справа - Сибирь, Впереди - Вологодчина. Я и сам могу Заблудиться в этом Полубезумном развале, Утонуть в снегу, Захлебнуться светом, Задохнуться в шали. Когда-то Я писал о войне, А потом стал пацифистом. Но мои солдаты До сих пор во мне Осуществляют конкисту. А сколько ненужных И глупых слов Выпалил я в запале, И в центре южных Цветущих краев Стало холодно, как на Ямале. Впрочем, Если обойти холода И не наткнуться на конкистадоров, Можно до ночи Бродить у пруда Или во мраке поэтических коридоров. Трудно сказать, что я создал мир замечательный и безупречный, но если дышать этим воздухом, то можно прожить вечно… 4. Урок истории мира, которого нет. Преподаватель без штанов, но во фраке Шагами меряет пустой кабинет Где-нибудь на филфаке. 15 шагов от стены до стены (Совсем как от кухни до имени-отчества…). "Товарищи студенты, вы непременно должны разобраться в феномене Одиночества. Потому что даже бездарь, когда одинок И весь в комплексах и сомнениях, Способен создать небольшой мирок. А что говорить о гениях…" Урок географии. "Перед вами Карта Мечты, один к сорока. Видите - горы, а между горами Петляет извилистая река. Горы носят названье Удачи, Река именуется - Время-Не-Ждет. Записывайте условия задачи: Что будет раньше - речка заплачет, Или гора упадет?" Урок биологии. У доски - скелет. На доске - тема урока: "Млекопитающийся поэт в разрезе судьбы и рока". Остальные уроки отменены, По домам разошлась шебутная продленка По причине отсутствия моей страны В чужих головенках. 5. Дверь позади. И кухня позади. Дела, работа пропитанья ради. Реальны только клеточки тетради И сладкое волнение в груди. Все остальное - только глупый сон. Он снится мне так долго, что порою Мне кажется: не я разрушил Трою, Не я построил древний Вавилон, Не я придумал плуг и колесо, Не я внедрил в футбол удар коронный, А кто-то совершенно посторонний: Ахилл, Пеле, Эрнандес, Пикассо. Но это бред! Мой сон - не про меня. Не мог же Одиссей, любитель танцев, Так виртуозно обмануть троянцев, Подсунув им коварного коня. Конечно, нет. Я помню этот миг: Мы вышли строем у коня из брюха, И началась такая заваруха Под звон мечей, рыдания и крик. Переплелись трагедия и драма. Ну а когда повеяло концом, Мой вымпел первым взмыл перед дворцом Заносчивого старого Приама. А Вавилон… А славный Карфаген Под тяжестью латинской колесницы… Нет, я там был. И это только снится, Что я никто и звать меня никем… 6. На кухне лишь качнулась шторка И чайник тихо засвистел, А я уже шагнул с пригорка - И полетел. Как много дел Я должен сделать в этом мире, Пока эфирная струя Листы разносит по квартире И из осколков бытия Кроит мне призрачные крылья. Мне не понятен этот крой, Но из житейского бессилья Он помогает мне порой Взметнуться ввысь, ловя губами Запойный воздух горних сфер… А там, внизу, присел на камень Усталый старый Агасфер. Когда-то я, не зная броду, Совался в воду - всех спасти, И обещал ему свободу, И предрекал конец пути. Он ждет. А я взлетаю выше, Чтоб не нарваться на упрек… - Прости, но Он меня не слышит, И путь по-прежнему далек. А впереди заумный Толкин Ведет эльфийские полки (я столько лет убил без толку, уча чужие языки…). Они рассеются не скоро, Ведь защищают их мирок Не злая клятва Феанора, А столбики моих же строк. Прощайте, сказочные дети И ты, филологов кумир! Вы нынче, как и я, в ответе За этот беспокойный мир. Я не ковал кольцо всевластья. Я просто нес через года Мечту о радости и счастье. Но на пороге, как всегда, Она рассыпалась на части. 7. Дом под горою - итог вдохновения - смотрит нескромно на демиурга-ваятеля: лирические герои имеют обыкновение жить автономно от своего создателя. Мне уже нечего им предложить - ныне опальным за прошлые изречения. Но этой встречи не отложить: она ритуальна по обозначению. Солнышко светит. Резвый ручей рифмы и даты диктует тревожно. Здравствуйте, дети бессонных ночей, истин, когда-то понятых ложно. Здравствуйте, внуки моих миражей, пасынки черных, тяжелых мгновений. Я к вам из муки кухонных ножей, я к вам из вздорных пустых воскресений. Кристалики льда - это ваши глаза, слез порошок рассыпаю горстями. Вам никогда не простить меня за то, что ушел я иными путями. Впрочем, прощения я не прошу, поскольку сам перенес вместе с вами участок лущения, снеговую паршу и ранний мороз по полной программе. Это было в Саянах, когла на паях с Вовкой в кедах и с Мишкой на таежных делянах в диких краях мы с кедров сбивали шишки. Эй, парнишка, ты тоже здесь - в зеленой штормовке и с фляжкою у ремня? Что-то от Мишки в тебе неуловимое есть. И от Вовки. И от меня. А ты, обитающий в ножеточке, пропустивший по случаю и ушедший в астрал, наизусть читающий строчки, может быть лучшие, которые я написал, Ты тоже меня упрекнешь в измене, поймаешь попутку и умчишься в тартарары? Или, былое храня, подогнешь колени и протянешь мне самокрутку из дешевой махры? Дом под горою забыл о создателе, словесный парад отменила гроза... Лирические герои - такие предатели - привычно молчат, опустивши глаза... 8. Пора возвращаться. И так уже встреч было больше, чем нужно. Я слышу, как микроволновая печь звонком приглашает к ужину. Прости, мой мирок, я уже не хочу бродить по твоим тропинкам. Устало взлетаю и тихо лечу, покачивая ботинком. На кухню. Сквозь толщу придуманных сфер. Туда, где шкафы - образами. Задумчивый Толкин и злой Агасфер меня провожают глазами. Ни тот, ни другой не пытаются встать и крикнуть вослед: «Куда ты!?» А мимо уже маршируют опять придуманные солдаты. Они не достигнут великих побед, о них не напишет Гаршин, поскольку однажды беспутый поэт их бросил одних на марше. Вдали догорают остатки села. Разбита трофейная рухлядь... Расчетливо спрятав под майку крыла, я возвращаюсь на кухню. В душе просыпается раненый зверь, разбуженный старшим сыном. Он тоже повадился шастать в дверь, подбитую дермантином. Он тоже умеет ключом строки справляться с замком иллюзий. Щелчок - и уже маршируют полки и Толкин лежит в джакузи. Щелчок - и доверчивый Вечный Жид опять обретает надежду и в Стиксе бессмысленно норовит свою постирать одежду. Щелчок - и мертвеют его глаза, как стерлядь, на грязной Сухоне. В момент, когда я возвращаюсь назад, он уходит из кухни...