«Серб Александр, на мой вопрос – много ли он смеялся при переводе <поэмы «Москва-Петушки»>, ответил: я больше плакал. (В. Ерофеев. Из записных книжек.) I. (Москва. На пути к Курскому вокзалу) «Увидеть Кремль и, – умереть!» – сие строение из рода привидений. «В России нет дорог, но только - направленья», – сказал мудрец… И так оно и есть. И направленья эти, как тут ни крути, как жизнь неоднократно доказала, – смыкают все возможные пути, минуя Кремль, у Курского вокзала. Что ж, Кремль – не панацея от тоски. Я вновь на Курском – редкая удача!… Предчувствую ехидные смешки: «А как же Кремль? Ты промахнулся – не иначе!» Не промахнулся я… Я еду в Петушки, – вот блажь моя… И – цель. И – сверхзадача. II. (Москва – Чухлинка) Вот блажь моя и цель, и сверхзадача: не оставаться на достигнутом, зане такие бездны открываются во мне, что, заглянув туда, я слёз не прячу. Я не умею пить, как те, вдвоём, - так отвлечённо, так транс-цен-ден-тально, и эта влага в чемоданчике моём мне не нужна. Но в высшей степени желанна… О, сколько такта в их пустых глазах! Я б мог вползти в вагон хоть на карачках – им ни упрёк не ведом, и ни страх... ...Мне дорог взор ваш безучастный и прозрачный. Я вас люблю. И, если сгину в Петушках, - О, не зовите, не жалейте и не плачьте! III. (Чухлинка – Никольское) О, не зовите, не жалейте и не плачьте! А помянуть, так это – ради Бога! – влеченье сердца и веленье долга всегда отыщут компромисс... А я, тем паче достоин буду поминального обряда там, в Петушках… Считайте, что – в раю. Там, где любовь моя всегда со мною рядом, где наш младенец научился букве «Ю». Там, где жасмину никогда не поздно и зеленеть вовсю, и пышным цветом цвесть, где круглый год порхают птахи и стрекозы, где обессмыслено тупое слово «смерть». Не ухмыляйтесь, - я вполне серьёзно! Я попросту устал ломать комедь… IV. (Никольское – Кучино) Я попросту устал ломать комедь и, величая одиночество свободой, себя считая существом иного рода, спиртовкой одинокою гореть. Там, на платформе петушинской, ждет меня, вытягивая шею с нежной жилкой, царица пошлости бесстыжая моя с косой от попы и до самого затылка. Зов плоти, крепкий дух раблезианства с годами повышается в цене, – пора оценивать, как дОлжно постоянство, комфорт в душе и в теле, и вовне… А горький яд бессмысленного пьянства я залпом выпил и познал вполне. V. (Кучино – Черное) Я залпом выпил и познал вполне закон, не поддающийся рассчётам – так дирижировать позывами икоты мог только Он, разочарованный во мне! Непостижимость пауз при иканье – Всевышней Воли несомненный знак. Смирись же, Веничка, пред Божьим наказаньем… Да будет так, Господь… Да будет так! А всё за что? – за жажду всё успеть, И просто жажду, что со мною ежечасно. “Memento mori” – рядом Жизнь и Смерть. И этот приступ дал понять мне ясно - чтоб с осторожностью рассматривал и впредь Жизнь, как коктейль, манящий и опасный. VI. (Черное – Электроугли) Жизнь – как коктейль, манящий и опасный, составленный по рецептуре Божьей... Куда уж мне с моей нетрезвой рожей соваться рылом в этот ряд калашный! Но дерзновенный дух пытливой мысли мне шепчет композитные рецепты, чтоб воспарить над суетною жизнью, быть может, горько пожалев потом об этом. Мои коктейли – это взрыв, торнадо, порох для одержимых тягой к новизне… Оговорюсь: хоть я и сам не промах, ещё ни разу не давалось мне постигнуть до конца мой «Сучий потрох», где горечь Истины покоилась на дне… VII. (Электроугли – Храпуново) Где горечь Истины покоилась? На дне? Не обольщайтесь, господа, – её там нету! Она звучит в натянутой струне строки последней у текущего сонета. Её не только надобно понять, но – сжиться с Истиной на уровне инстинкта! (В согласье с Ней, куда-то у меня початая пропала четвертинка…) Вам, человеки, эту Истину даю! Пусть вашу жизнь она пронижет нитью красной! О, я не первый в этом доблестном строю тех, кто призвал вас быть смиренным и бесстрастным. Вслед за другими я пришел и говорю: «Все сущее – не вечно и напрасно.» VIII. (Храпуново – Фрязево) Все сущее не вечно и напрасно – Кремль… Мироздание… И даже – Петушки. Так стоит ли считать себя несчастным из-за какой-нибудь пустяшной чепухи?! От четвертинки ли початой и пропавшей, иль оттого, что я уж слишком долго еду?… О, суета дрожащей жизни нашей, подчас неотличимая от бреда! Равно в трагедии и в фарсе есть финал. И лишь Господь всё знает наперёд. Не помню, чтобы Он ко мне взывал помочь Ему избрать сюжетный поворот. Я все ходы Его смиренно принимал, и жил как жил… И был порою горд. IX. (Фрязево – Павлово-Посад) И жил, как жил, и был порою горд, порою – счастлив, а порой и – невменяем. Вздымал рабочий надо мной свой тяжкий молот, Крестьянки метили порой серпом по яйлам… Но никогда на шёпот искушенья не поддавался я… Хоть я не трус… Вот и теперь не трать, Лукавый, время, - я, если спрыгну, – непременно разобьюсь! И посрамленный сатана ушел, мерзавец, чтоб искушать других вкусить от плода, Зубовно скрежеща и чертыхаясь… А я остался у заклинившего входа, Смотря из тамбура на мир и проникаясь Особым пониманием свободы. X. (Павлово-Посад – 85-й км) Особым пониманием свободы полна моя хмельная голова. Вагон-катамаран… Четыре входа… А в трезвой ипостаси входа - два. Ты только, Веничка, не забывай – крестись! Чужое измеренье тем и гадко: то царь понтийский появляется, то Сфинкс со злою и нелепою загадкой. «Из пункта А в пункт Б…» Шалишь, паскуда! Я сразу раскусил куда он гнёт… Мне надо в Петушки, и я там буду! «Наш паровоз, вперёд лети!»… Лети вперёд! И, что мне – Сфинкс?!… Страшилка… Чудо-Юдо… Не ангел и, тем более, - не чёрт. XI. (85-й км – Воиново) Не ангел и, тем более, - не чёрт… Не царь, не раб, не червь и не Господь… Старик Державин… Блок… «Мы любим плоть»… А плоть прикончим, и - души придёт черёд... Недвижный кто-то… Чёрный кто-то… Иль это только мнится мне сквозь окон чёрную зевоту?… И, - почему черны оне? Прочистить надо… Просветлить. Сейчас… Сейчас… Пуста… Пуста… А здесь что?… Бутерброды… О, жажда!…О, тщета бессилья в нас! И эти муки - в наказанье мне, уроду, что, никогда не оставляя про запас, я превращал подчас спиртное в воду. XII. (Воиново – Петушки) Я превращал, подчас, спиртное в воду. А вот обратного мне было не дано: вода не обращается в вино по воле жаждущего водки сумасброда. Но во спасение я дорого бы дал за это чудодействие Господне… Как долго я покинутый лежал?… И что за день сейчас – вчера или сегодня?… «Встань, Веничка. Ведь ты почти у цели! Не огорчайся, что тебя никто не ждёт. Встань и иди! - мне ангелы пропели, - Ты – в Петушках. Всё прочее – не в счёт!» Я в Петушках! И – слёзы льются в землю, поддерживая вод круговорот… XIII . (Петушки. Садовое кольцо) Поддерживая вод круговорот, Холодной моросью и ветром полон вечер. «Встань, Веничка, и двигайся вперёд. Вон, видишь, - кто-то там идет навстречу…» Кто эти четверо? О, как длинны их тени! Я их узнал – они пришли за мною… Но ангелы поют: «Ах, Веня, Веня, Какая чушь тебя терзает с перепою! Встань и иди! – «Талифа куми». Будь мужчиной! Ну, мало ль ночью в Петушках какого сброду? Талифа куми! И не думай о кончине! Смелее, Веничка!… Прибавь маленько ходу…» - и я бодряще разражаюсь матерщиной, и не в укоры Небу, а – в угоду. XIV (Петушки. Кремль.) И не в укоры Небу, а в угоду, и стеклотарою, и лирою звеня, я стал вполне любезен для народа. За что же Небо отвернулось от меня?! О, эти четверо! От них не жди пощады! Наврали ангелы… И что же я смогу?… Они ведь – Всадники. Их кони где-то рядом. Бежать? Смешно… И всё же я бегу. О, эта недоплаканная жалость к себе, любимому… Скажи, Господь, ответь, - что им во мне? Зачем в глазах их – ярость? Брусчатка. Плац. Стены кирпичной твердь… Ну, вот и всё. Последнее осталось: поднять глаза, увидеть Кремль и – умереть… XV. «Увидеть Кремль и, - умереть…» - вот блажь моя. И цель. И сверхзадача. О, не зовите, не жалейте и не плачьте! – я попросту устал ломать комедь. Я залпом выпил и познал вполне жизнь, как коктейль, манящий и опасный, где горечь Истины покоилась на дне: «Всё сущее – не вечно и напрасно…» И жил, как жил. И был порою горд особым пониманием свободы. Не ангел и, тем более, не чёрт, Я превращал, подчас, спиртное в воду, поддерживая вод круговорот, и не в укоры Небу, а – в угоду. XVI. Белая кода. Еще не вечно, но уже, увы, напрасно, отлита в бронзе, на платформе ждет меня моя любовь с глазами цвета неба, с косой от попы и до самого затылка…* _____________________________________________________________ * 24 октября 1998г. на платформе ж/д станции Петушки был установлен временный памятник героине поэмы В.Ерофеева в образе девушки, с надеждою глядящей в сторону Москвы. В настоящем произведении местами использовались строки, принадлежащие Г.Державину, А.Пушкину, А.Блоку, С.Есенину и У.Черчиллю. Многие – перевраны.