Утихомирить баню первым захожу всегда я. Первым на своей озябшей шкуре опробываю каждый раз её радостный оскал. Я-то хорошо знаю, как заждалась она меня сегодня, родимая. Долго ждала и теперь ей не терпится, ой, как не терпится нашей встречи. Знаю, но всё равно до сих пор никак не могу привыкнуть к её бурным полного восторга приёмам. Знаю, и очень этому всякий раз радуюсь. И входя на полати, запирая за собою тяжёлую дверь, глаза от смущённой радости прячу. - Да, погоди же ты, постой родная. Ей-ей, никуда от тебя далеко не денусь. Даже не боись, не сбегу. А она, чумная, всё никак не верит. Обниматься уже сразу лезет. Пятернёй за голову вцепилась, и в лицо дышит. В охапку всего сгребла, скрутила в объятиях крепко, и отпустить боится. Аж, дух напрочь перехватило. Рот раскрыл и еле в руку дышу. - Ну, ладно уж тебе, будет. Вижу, как сильно соскучилась, пожалей. А она, продолжает, всем темпераментом своим ненасытным бушует. Задирает всего от ног до ноздрей. По спине ознобом прошлась. Потом глубоко вздохнула, вобрала в себя зною, за плечи схватила, яростно обняла, и так сдавила чугунными ручищами, раскалёнными от жара. Изгнала из меня нынче банька, из самого потаённого нутра, скопившуюся октябрьскую стужу.