Косматые серые псы осени несутся по небосклону, взлаивая от возбуждения мелким дождичком: гонят августовского зайца. Их шкуры трепещут в сыром воздухе, постоянно изменяясь и струясь, как вода, коей они, вне всякого сомнения, и являются. Рука Зимы спустила их со сворки и уже вновь прячется в меховой муфте недалекого будущего, которое, несомненно, воспоследует, невзирая на результат охоты. Заяц же мчится, не разбирая пути; вот он постепенно удаляется от родной норы, вот минует, походя прощаясь с, родные места, где провел большую часть жизни, места, где остаются, навсегда уже в прошлом, его зайчихи с его зайчатами. Он бежит, и душа утрачивает ту, прежнюю, жизнь его, в которой было все: И веселье, И похмелье, И рожденье, И прощанье, И прощенье, И венчанье, И постель, И коростель. Бежит он, бежит, значит, себе в новую жизнь... но пока она еще не начата, а старая уже закончена, на их месте в маленькой и тесной, как нора, душе зайца - погоня!