(ТРИЛОГИЯ - ЧАСТЬ ПЕРВАЯ) В рваных выцветших снах все стою у черты - Силюсь высмотреть свет, но лишь отблеск косы. И в застуженных потом, сырых простынях Жжет удушливым комом свинец тошноты. Рвусь из тлена, из омута. Где же ответ? В сотый раз "За" и "Против" кладу на весы И считаю, считаю слепые часы. На три века отравой завьюжил с лихвой, Таял, сыпался край: только шаг – и в аду. Я стоял перед бездной, едва ли живой, За три тысячи дней - первый раз не в бреду. Как ушел на неверных ногах в никуда? Все твердил: "Доползу… да поставлю свечу!.." Хуже этой беды, только та же беда, Я смогу, пусть от боли хриплю да кричу. Сил достанет. В прах! О стену, вдребезги муть! Я успел, я вскочил в свой последний вагон? Где ж ВЫ!? Кто?!... Кто помог мне в тот час не шагнуть? Вы, как крысы, бежали с моих похорон. За спиной миражи, глухомань по кривой, Пепелище пожарищ, как пыль не смахнуть. И озябшею ночью, с больной головой, Все смотрю в пустоту и опять не уснуть… Что ни день, то близнец: все похожи, как снег, Грязный мартовский снег на пустых площадях. Безразличья венец, да тоска – на ночлег, Я успел, но забыл, как мечтать о дождях. Жмет до хруста в груди, душит липкая мгла, Суетится старуха, колдует в тиши. Уж освоилась здесь и давно б прибрала, Только, видно, Господь ей шепнул: "Не спеши". Мне неведом ответ, мне ль гневить Небеса… Я не смею судить, даже если невмочь. Ни вчера, ни теперь… пусть моя полоса, Превратилась из серой в полярную ночь. Пусть в кармане дыра, сто недугов, что яд, Пусть друзья оказались, увы, напрокат, То озноб, то жара, то зеро невпопад… Я не смею судить ни рассвет, ни закат.