Большая… По натуре она была стервой. Не вертлява была — егозлива. Как же сильно мотала мне нервы! Хищный взгляд и мордашка смазлива. Она строила в кухне мне глазки - на беду мою, или на горе. Не жалела ни тела, ни ласки, прижимая, порой, в коридоре. И мужчин по ночам приводила. (Та квартира была коммуналкой). Заходилася и голосила сквозь фанеру. Ох, ёлка-моталка! В ванной долго шуршала одеждой, дверь щеколдою не припирая… И запретной светила надеждой неприкрытая дверца от рая… Всё дразнила. Вот чёртова кукла! И халатик носила короткий. И однажды к ней робко я стукнул. Колотило. И пьян, как от водки. Довела меня бедного стерва! Долго так не могло продолжаться. Стала женщиной мне самой первой. Было тридцать ей. Мне же — пятнадцать. ********************** Маленькая… Гудит квартира коммунальная - сосед с соседкою в запое - пьют самогон суицидальный, дешёвый, злой — почти помои! Они к обеду так наквасятся - дым — коромыслом за стеною! Стук в дверь. Их дочь — десятиклассница: мол, в доме спички ни одной нет. Ну и, быть может, коль не жалко мне, одну бы, скажем, сигаретку… Глазами серыми ужалила… Разведчик прям, а не нимфетка! Коленки не прикрыты голые. Мужская, в клеточку, рубашка. В запое предки — не до школы ей. Зато — уложены кудряшки! Ресницы двухсантиметровые - их чуть коснулась синька туши. Давить пытаюсь мысль бредовую! Но разве разум кто-то слушал?! Прикрыта дверь рукою тонкою - замка послушная личина… Дыханье жаркое бесёнка… Нет оправданья… Есть причина… Мелькают ногти перламутрово, Меж двух сосков — дуга подковки… Меня в ребро субботним утром (во!) ткнул грудью бес смазливый ловко… А за стеной, почти картонною - соседей пьяных перекличка… Два серых блюдечка (бездонные!) на, тушью вымазанном, личике… В ладошке у бесёнка — спички…