Он укатил за моря, прихватив сломанный многогранник моей судьбы. Море шумит, и потихоньку начнёт сбываться всё, о чём говорилось в стихах и прозе. Душа рассыплется, как истончённый временем дагерротип, другой уже негде взять, и косоглазые девки, льстивые как шакалки — услада последних дней, загогочут вслух, учуяв неладное. А море будет шуметь, сине-зелёная Адриатика, где мы останавливались у каких-то немыслимых старух, угощающих постояльцев вином — налейте ему в тёмный стакан, чтобы он не знал, что пьёт.