/Из далёкой курсантской молодости/ Анакреона непременно помяну, Катуллу вспомню, напрягая ум… Когда, сгорая в страсти, груди мну, то чёрт-те что несу я наобум; до беспредельности нахален я и нагл, и бескультурье лезет из меня, и не стесняюсь, что уже я наг и всё с подружки до серёжек снял, и ног её божественных излом на уровне моих тщедушных плеч… В делах амурных мне высокий слог годится, чтоб внимание привлечь. Потом теряют блеск и лоск слова, всё приземляется до уровня земного. Работает для тела голова! О, Господи, всё это ведь не ново! Из века в век всегда одно и тож! Чтоб как-то скрыть телесное хотенье, поэт – великий! – скажет миру ложь: «Я помню чудное мгновенье! Передо мной явилась ты»… Но он ей цену знал. Себе, конечно, тоже. … Я чушь пишу. В казарме храп и сон. По разному курсантский день итожим.