Привокзальная территория - особый мир. Здесь жизнь бежит быстрее, чувства становятся обостреннее, характеры вырисовываются ярче... Я скорее, почувствовала его, чем увидела. Амбре, сопровождающее этого немолодого, попавшего под жизненный каток человека, было гораздо шире его собственной ауры. Все живое, находившееся в зале ожидания, непроизвольно повернуло головы ко входу, где уже появилась фигура нарушевшего обонятельное спокойствие человека. Худой, с большой кудлатой головой и лицом, на котором из-за многолетней поросли видны были только глаза, он нерешительно топтался у двери, не зная, в какую сторону направиться. Глубоко вздохнув, человек сделал первый шаг, выставив вперед видавший виды ботинок, перевязанный веревкой, дабы избежать потери подошвы. В правой руке он держал что-то круглое и блестящее, а левая плетью свисала вдоль затертого до дыр пальто. В зал ожидания впорхнула стайка школьниц, и наткнувшись на дурно пахнущего мужчину, рассыпалась по сторонам, жеманно зажав носики. Поняв, что мешает движению, бомж обронил в пустоту слова извинения и торопливо двинулся вдоль рядов ожидающих. Сидевшая с краю дородная бабка, резво подхватила стоявшую на полу сумку и прижала ее к необъятной груди. Мужчина подошел к пассажиру средних лет: - Простите, уважаемый, не могли бы вы помочь мне открыть ее? - и протянул тому круглую штуковину, оказавшуюся банкой консервов. Ответа не последовало. Взгляд сидевшего был устремлен в параллельный мир, ему удалось довольно правдоподобно сыграть глухого, слепого и немого одновременно. Не дождавшись помощи, отверженный шагнул к миловидной брюнетке, но та, даже не дождавшись просьбы, мгновенно встала и пересела в кресло на другом ряду. Фыркнули и две подружки поодаль. Мужчина потерянно остановился около окна, тихонько повторяя: - Извините... - Давайте я вам помогу! - мои слова в зале вызвали шок. Тишина воцарилась такая, что, казалось, ее можно было пощупать. Сосредоточившись на консервной банке, кольцо которой сопротивлялось моим усилиям, я не сразу поняла, откуда полились знакомые и любимые с детства есенинские строки: - Не жалею, не зову, не плачу, Все пройдет, как с белых яблонь дым... Мое удивление не осталось незамеченным этим странным человеком: - Знаете, а я ведь не всегда был таким. Когда-то я работал в школе, учил детей понимать и любить великую русскую литературу. После перестройки школу закрыли, другой работы я не нашел, а квартиру забрали за долги по коммунальным платежам. Хотите, я вам еще стихи почитаю? И он стал декламировать Пушкина, Есенина, Бродского... Глаза его наполнились таким внутренним светом, что окружающая действительность перестала существовать. Я слушала бессмертные строки в исполнении несчастного, обездоленного человека, и только в этот миг поняла, что он, отрешенный от суетности жизни, и есть самый счастливый, самый близкий Богу. И так стыдно стало мне перед ним за сморщенные носики, за невидящие взгляды, за фырканье и брезгливость, адресованные такому же, как и мы, человеку. Кто из нас может с уверенностью сказать, что никогда не попадет в жернова жизни? Я знаю лишь одно: судьба не оставляет без внимания ни один сморщенный носик. Она обязательно когда-нибудь ударит по нему.