Глава 1. Первое знакомство. -- Элен? Если бы в окне ее кондоминиума вдруг показалась чешуйчатая морда тиранозавра с немигающими, все понимающими глазами, она содрогнулась бы, наверное, меньше. Впрочем, гамма чувств, мгновенно пролетевшая в ее мозгу и пронзившая затем все тело, вряд ли была страхом и его различными производными -- скорее, неожиданностью и неизвестностью будущего, вечными спутниками разумного существа, этой расплатой за интеллект... Механическим движением Элен схватила пульт телевизора и включила экран домофона. Вторгшаяся в ее существование пришелица из далекого прошлого менее всего походила на представителя давно вымерших семейств таинственных гигантов. Нервно топтавшаяся перед стеклянной дверью подъезда незваная гостья обладала двумя качествами, которые могли быть как крайне приятны, так и неимоверно опасны, в зависимости от различных обстоятельств и пола собеседника: она была очень хороша и очень молода. Недвусмысленный загар четко говорил о ней, как о жительнице одного из южных штатов, а весьма бесцеремонное, несмотря на очевидную нервозность, выражение лица -- еще и о ее принадлежности к той социальной группе, которая философски относится к любым финансовым затруднениям и дифференциации общества. -- Я не займу у Вас много времени, -- мягкий голос шантажистки (а так сознание Элен уже автоматически и, практически, окончательно классифицировало девушку) не вызывал никаких опасений, что, впрочем, в данной ситуации и было весьма подозрительно. -- Это вряд ли, -- ответила Элен одними губами, слушая при этом свой собственный голос, неожиданно ставший почти чужим, и впустила южанку. Входящее через минуту в ее квартиру существо еще более соответствовало своему экранному образу, чем даже кошачий голос и походка, что бывает, кажется, только с действительно красивыми экземплярами самок вида сапиенс. Вымогательница и впрямь немного напоминала пантеру перед прыжком, и эти нервные движения скорее вызывали страх, чем желание успокоить. -- Прошу вас в гостиную, -- Элен старалась придавать своим словам как можно меньше эмоций, но это все же ей плохо удавалось.-- Хотите чаю? Вошедшая неожиданно расхохоталась, словно пытаясь сбросить взаимное напряжение и разрядить витающее в воздухе электричество беспредельного недоверия. -- Я думаю, нам лучше сразу перейти к делам, ведь правда, Вы так тоже думаете? -- и она прищурилась, уютно устраиваясь в одном из бездонных кожаных кресел и окончательно превращаясь в кошку. -- Чего Вы хотите? Кстати, неплохо бы и представиться, раз уж Вам известно мое настоящее имя, уж не знаю, насколько настоящим будет Ваше, но должна же я Вас как-то называть, раз уж Вы в моем доме, а не просто "Леди, Похожая на Вымогательницу", -- Элен совершенно не ожидала, что она все это выпалит злобной скороговоркой, она просто хотела придать своим вопросам как можно больше холода, а получилось так, что стала извергать кипящую лаву. Гостья немного побледнела, или, скорее, покраснела. -- Саманта, -- прошипела она ангельским дискантом. -- Да Вы успокойтесь, или, может, мне лучше уйти? -- Нет, уж, сидите! -- Элен едва сдержалась, чтобы не схватить ее за плечи и не начать трясти. Пока что трясало ее саму, против воли и любых доводов разума. Саманта и впрямь, казалось, собиралась ретироваться, очевидно, начиная сожалеть о том, что ввязалась в этот эксперимент, грозящий непредсказуемым результатом. Видя, что ее неконтролируемое бешенство может привести к немедленному уходу единственного источника информации о потенциальной слежке за ней все эти сумасшедшие 10 лет, Элен напрягла остатки воли и всего, что только могло быть похожим на волю в ее душе. -- Итак, откуда Вам известно мое настоящее имя и кто за Вами стоит, я хочу знать правду немедленно,-- сказала она ледяным тоном взбешенного робота. -- Я сильно подозреваю, что это Смитсонберг, -- и она заглянула в слегка уже затянутые влажным туманом небесно-голубые глаза Саманты, словно пытаясь увидеть там тень Смитсонберга. -- Я рискую быть выгнанной вами, Элен, без малейшего промедления, -- тихо залепетала Саманта, внимательно наблюдая за реакцией, которую производят ее слова на хозяйку квартиры, -- но я не знаю никакого Смитсонберга. Боже, что за странная фамилия! -- закончила она практически сквозь слезы. Элен молча села в кресло напротив, стиснув зубы и прожигая нахалку лазерным взглядом. -- Так я продолжу? -- замурлыкала Саманта голосом укравшего мясо котенка. -- Скажите, Вы верите в инопланетян? К удивлению южанки, этот не имеющий никакого отношения к ситуации (и к тому же абсолютно идиотский) вопрос не вызвал нового приступа полуистерии у ее собеседницы, а, напротив, впервые за все время их недолгой, но столь уже насыщенной эмоциями беседы, привел ее в печально-задумчивое состояние, как бы близкое даже к пониманию. -- Да, -- ответила Элен на полувыдохе, -- я догадывалась, что этим все закончится. -- Это были не те каштаны, вытаскивая которых, можно не обжечься. Я думаю, Вы прекрасно понимаете, Саманта, что за каштаны я тут имею в виду. -- Да не переживайте Вы ни о чем, никто не собирается причинять вам вреда, -- и Саманта тут же пожалела, что употребила слово "вред". Она вдруг радостно подумала, что надо просто тщательнее следить за речью, и все будет хорошо. -- Вы не обращайте внимания, если я что-то не так скажу или путано буду объяснять, я не большая мастерица в этом деле, в объяснениях-то. Да, я вправду все о Вас знаю, ну, то есть все то, что Вы ото всех уж десять лет скрываете, и, самую, главное, большую тайну -- что Вам 45 лет, а не 17, как написано у Вас в документах, которые Вы предоставили в колледж Святого Патрика. И я знаю примерно суть Вашей этой, ну как же ее называют, -- глаза девушки немного округлились от напряжения и теперь она стала похожей не просто на кошку, а на сытую кошку, видящую мышь, -- технологии, или как уж вы там все это называете. О, Боже. Да, -- она провела узкой ладонью по лбу, словно вытирая невидимый пот, -- Пэт мне все объяснила, но, честно сказать, я мало что поняла, потому что я дура. Элен едва сдержала улыбку на последнем опусе про интеллект, практически гениальном своей простотой. -- Так, значит там есть какая-то Патрисия, я так сразу и поняла, что такая как Вы – ну, Вы же только что сами блестяще сделали верхнюю и нижнюю оценки своего IQ – не способны провернуть такое дельце сами, я имею в виду всю эту гнусную слежку и вторжение в частную жизнь, что, вообще говоря, является этим, -- она мягко улыбнулась и снова одарила Саманту прожигающими лучами своих овальных глаз, -- ну, в смысле… уголовным преступлением. Про уголовный кодекс Вам объяснить? Не бойтесь, это не эти-которые-как-их-там-называют технологии, Вы поймете, несмотря на неудачный дизайн двух невидимых полушарий. Элен еще что-то хотела добавить про полицию и вообще немного удариться в сарказм, но мгновенно поняла, что все это не имеет ни малейшего смысла, какое-либо запугивание Саманты-дуры в ее планы абсолютно не входило. -- Я уж не знаю, что там за Патриция-Пэт, но, видится мне, без Смитсонберга в этой истории явно не обошлось, а я точно … -- Да подождите же, -- вдруг перебила ее Саманта, -- я Вас же спросила: Вы в инопланетян как, верите? Верите или как? -- Ответь мне на один интимный вопрос, Саманта, -- снова стала распаляться Элен, на этот раз от осознания того факта, что дело придется иметь не просто с вымогательницей или кем-то в этом роде, но с сумасшедшей вымогательницей, а еще точнее, с сумасшедшей дурой-вымогательницей (или кем-то в этом роде), что превращало всю историю в неразрешимый клубок и лабиринт в полном тумане и т.п., а она уже как-то отвыкла греть мозги с бессмысленными целями, и, вообще, утром она была в бассейне и на теннисном корте, и организм явно тащил ее в койку. –Только один вопросик, но крайне интимный: ты дура или как? А, впрочем, ты на него ответила еще прежде, чем я его задала, извини. Так вот: конечно, верю, но я совсем не верю, что ты их сейчас представляешь, ты как-то очень слабо смахиваешь на человека в черном, нет, я вовсе не имею внешность, внешность, оно разумеется, может быть любой, но они – Они! – она быстрым неуловимым движением взглянула на потолок, брезгливо успев при этом заметить муху на люстре, -- – могли бы прислать кого-нибудь, как бы подипломатичнее выразиться, … пообразованней. Хотя бы из уважения. Я, в конце концов, не Ай-фоун изобрела, и даже не мужской бюстгальтер, а эликсир бессмертия. Глава 1. Три красотки. Элен быстро ходила из одного угла комнаты в другой, прикрыв груди руками, словно фотомодель на снимке топлес. -- Итак, Саманта, -- сказала она почти дружески и почти игривым голосом, -- Вы утверждаете, что являетесь представителем внеземных цивилизаций и посланы ими ко мне с определенной миссией, связанной с моим изобретением? К концу этой фразы ее голос превратился в плохую пародию на официоз, она вдруг представила, как бы все это стали обыгрывать дикторы CNN. Наверно, они так бы и не смогли прочесть это сухим, лишенным эмоций тоном, а все равно прибавили бы перца легкого юмора и буффонады, которым привыкли посыпать почти все свои информационные блюда. -- Так, что ли? Все правильно я излагаю? -- Элен еще раз попыталась вложить в свой голос максимум цинизма. -- Элен, если Вы собираетесь тут поиздеваться немного надо мной, так я лучше пойду. Зачем тратить время, если Вы не собираетесь верить ни одному моему слову... Короче, я не инопланетянка, но я ... Словом, Вы правы, как бы Вы к этому ни относились... С миссией, вот именно, что с миссией... Ее зовут Патрисия, как я уже говорила. И мы познакомились во сне. Ну, то есть это был не совсем сон. Как Вам объяснить. Представьте, что Вы ложитесь спать и видите сон, который начинается с того, что Вы просыпаетесь в той же самой кровати, в той же квартире, в том же мире... Та же самая жизнь, словом, только некоторые факты и события другие... и ... ощущения такие же яркие, как в реальной жизни... Вы там живете, живете, а потом устаете, Вам хочется спать, Вы засыпаете... И просыпаетесь уже в этом мире, обычно там же, где и заснули. Хотя бывают всякие эти, ну... Вариации.. Так я, что-ли, обьяснила ... Я же говорила, плохая из меня объяснительница... Негодная... --Да, отличный, я бы даже сказала, крайне оригинальный принцип для фантастического рассказа. Вы мне предлагаете его написать и стать соавтором, а деньги пополам? Вам вед;ь нужны деньги, правда? -- и неожиданно Элен убежала на кухню, возвратясь через несколько секунд с толстой пачкой стодолларовых банкнот. -- Вот, возьмите, тут у меня кое-что припасено на черный день. Однако на Саманту деньги не произвели ни малейшего впечатления. -- Это называется гиперсном. Такие штуковины организуют они... Те самые... Мне уйти наконец, или Вы все-таки собираетесь меня слушать серьезно? -- она подняла свои чудесные глазки на Элен, как бы пытаясь наконец усадить ее обратно в кресло и таким образом постараться вернуть беседе, все более скатывавшейся к спектаклю неопределенного жанра, своего рода регулярный характер обмена информацией. Словно повинуясь, Элен грохнулась в кожаные объятья, мысленно пообещав себе выслушать любой бред до конца и уже потом решить, что делать с этим утренним подарком, мило хлопающим ресницами и поворачивающим очаровательную головку напротив нее. -- Так вот, там я как раз и познакомилась с Патрисией, а она как раз и инопланетянка, самая настоящая, со своей тарелочкой. Все, как в фильмах. Признаться, когда первый раз в гиперсон попала, гиперснулась, как я сейчас это дело называю, здорово струхнула, думала, ну, все, перезанималась я алгеброй... А еще я подумала, может, бренди, этот чертов бренди, я же вообще не пила раньше, это все Джеймс меня уговорил... Только это все к делу не относится... Вы не подумайте только.. Пара рюмок бренди ... Да я с тех пор и капли в рот не... А Джеймс -- и впрямь полный кретин, он меня тут же бросил, идиот, как я ему стала про гиперсны-то говорить... Решил, верно, что ... А хоть бы и так, какая разница, с ненормальной еще прикольнее трахаться... Вот с нормальной мымрой сложнее в сто раз... За мной весь факультет строем ходит... Придурок... Ох, придурок... -- Саманта, да Вы не отчаивайтесь, я же не собираюсь Вас выгонять, честное слово, я уже близка к тому, чтобы начать Вам верить... Раз уж мне удалось в 45 лет выдать себя за 17-летнюю, любые другие чудеса для меня так ... Коперфильд и спецэффекты, не более. Хотите выпить чего-нибудь? И, кстати, нельзя ли поподробнее про эту Вашу неземную Пэт. Где ее тарелка-то, Вы хоть летали на ней? -- Летала, Элен. Летала, представьте, но только там... Есть у вас лимонад с содовой? -- Где это там, -- весело улыбнулась Элен, наливая ей маняще-прозрачную жидкость в искрящийся лучами полнокровного Нью-Йоркского солнца золотисто-оранжевый бокал. -- В гиперсне, что-ли, Вашем? -- Ага, -- Саманта жадно набросилась на лимонад, как бы решив одну крайне важную задачу в своей жизни. -- Жаль, что только там, значит, и Пэт эта тоже -- только там... Не придется поболтать, разузнать, чего ей, собственно, от меня надо. -- Ошибаетесь, -- спокойным тембром заявила Саманта, ставя бокал на стеклянный столик, стоящий между креслами. -- Она как раз крайне хочет с Вами познакомиться, прямо сегодня, если согласитесь. -- Так, -- произнесла Элен, снова чувствуя в себе легкое клокотание потухшего вулкана. -- Больше никаких пунктов программы на сегодняшний день у нас не запланировано, надеюсь? Она на тарелке прилетит? Может, тогда лучше ночью? Боюсь, мне предстоит нелегкий разговор с соседями, если они увидят, что я тут контактирую с пилотами НЛО... Я эту квартиру снимаю, так что возражения могут быть и у хозяина, кстати. Это я так говорю, просто к сведению, а согласиться -- я естественно соглашусь. Тем более, какой у меня выбор? Что-то я мало читала историй, когда НЛО-навты спрашивали разрешение на посадку. Как-то все обычно явочным порядком делается. -- Элен, я за вашим юмором не больно следую, давайте как деловые люди подойдем к предстоящему разговору, у Пэт к Вам предложение будет, деловое предложение, а вы все острите... Она, Пэт, кстати, в гиперсне как раз и не спрашивала разрешения никакого, шлепнулась своей здоровенной бандурой прямо у меня перед домом в Лос-Анджелесе, я чуть с катушек не слетела.... Просыпаюсь -- оно рядом стоит, хоть в Голливуд звони, чтоб оператора прислали... Просто "Ангар-18" какой-то ... Так что все по правилам... -- Ясно. Она хоть выглядит-то, надеюсь, по-человечески? -- Не волнуйтесь, Элен, -- Саманта стала вдруг безудержно хохотать, завалившись на спинку кресла и совсем по-детски задрав ноги. -- Не хуже нас с Вами! Кстати, здесь, в этом мире, она никакая не инопланетянка, и тарелки у нее нет, вот и весь ответ на Ваши опасения! Я ей сейчас звякну, можно! Элен только пожала плечами, предоставив Саманте самой решать, было ли это жестом согласия. -- Алло, -- пропищала Саманта, приложив темно-розовый прямоугольник к ушной раковине, почти мраморной, как и все ее тело, и оттого смутно навевающей мысли о море, -- Пэт, она согласна поговорить, приходи. Пока, ждем. -- Я так ничего и не поняла, -- пробормотала Элен. -- Пэт, она, что ж, и в гипер... сне, и наяву. -- Ну, да, -- радостно кивнула Саманта, разглядывая матовую люстру, повисшую, как центр звездной системы. -- Что тут непонятного... Гиперсон -- это простая вещь, очень простая. Если сразу не рехнешься, то быстро привыкаешь. -- А если сразу рехнешься? -- полюбопытствовала Элен. -- Понятия не имею, -- фыркнула Саманта почти обиженно, чуть прикусив коралловые губки (мгновенно навеявшие Элен воспоминания о детском своем путешествии в Лос-Анджелес, и о том, как она умоляла родителей, тогда еще не разведенных, позволить ей побыть в воде еще капельку), и скосив на нее полуприщуренные глазки, слегка потемневшие, как небо при первом приближении грозы. -- Я все-таки надеюсь, это будет не тарелка... Она хоть скоро будет, где она сейчас, или это инопланетная тайна? Хоть в пределах Солнечной системы? -- Она здесь, в Нью-Йорке, на Лон-Айленде... ... Входившая через полчаса в квартиру женщина обладала внешностью, которую можно было бы охарактеризовать как точку на границе красоты и оригинальности. Практически правильные черты ее лица имели едва уловимое отличие о того, что мы именуем каноном, но это отличие делало ее словно слепленной из горсти изюминок, призванной выделить их обладательницу в любом потоке и вихре соблазнения. Что и говорить, истинная красота -- это всегда пылающее сражение между стандартом и нестандартностью, когда ни одна из сторон не уступает поля боя. -- Привет, девчонки, -- сказала Пэт с неподдельной веселостью, протягивая руку сначала хозяйке квартиры, а затем уже ее незваной гостье. -- Не скучаете? -- С вами, инопланетными, не больно заскучаешь, -- скривив губки, прошелестела Элен. -- Так и норовите через стену войти. -- Ну, что ж поделать, -- возразила пришелица, -- Вы хотели и рыбку съесть, и ... как там дальше, не помните? -- хитро прищурилась она, слегка пританцовывая. -- Могу я сразу узнать, чего Вы добиваетесь лично от меня? -- в голове Элен вертелся один план, осуществить который ей хотелось как можно быстрее. -- Без глупых прибауток. -- И кое что не замарать, -- томно подсказала Саманта. Элен пристально взглянула на нее, потом на Пэт, и вдруг ей захотелось их обеих выпровадить в шею и потом как-то самой себе стереть память об этих двух полумифических существах. -- Да все крайне просто, Элен, -- ответила Пэт, -- Вы ведь за 10 лет так никого и не посвятили в Ваш выдающийся метод, сидите тут, как скупой рыцарь на сундуке с драгоценностями. -- Ну, так и что, Вы у меня хотите купить авторство? -- Элен и сама не знала, шутила ли она, как, впрочем, так она и не могла уяснить, что это все было -- шутка, розыгрыш, шантаж, мистика или еще что, чему и названия нет. Смешение жанров, словом, как сама жизнь. -- Вот именно, хочу. Но не за деньги. Наша сделка будет гораздо выгоднее, чем получение финансовых бенефитов. -- И что же это, что лучше всех сокровищ? – насмешливо спросила Элен, мысленно прикидывая, что ей все-таки придется делать, если окажется, что перед ней примитивно находятся две шизофренички, каким-то образом узнавшие ее тайну. -- Я Вам открою доступ в гиперсон, Элен. -- Так, стоп, Патриция, насколько я поняла из путаных объяснений Вашей давней подопечной, доступ в гиперсон – это такая штука, о которой, так сказать, совсем не просят, а напротив … Короче говоря, это сейчас так принято в этом районе Вселенной – без спроса залезать в чужие мозги, хозяйничать там, да еще и намекать хозяевам о манерах и чувстве благодарности, истинном качестве любой разумной твари? Я готова терпеть непрошенных гостей, раз уж на их стороне наглая сила неведомых цивилизаций, но приседать в реверансе при этом … -- Элен, я же говорю, Вы сами согласитесь, что .. -- А еще мне крайне не нравится, когда, помимо моих мозгов, залезают в мои компьютеры и другие интимные информационные ресурсы, это уже как-то совсем по-земному, совсем какое-то человеческое свинство, не находите? – Элен вдруг решила плюнуть на все выкладки разума и дать волю эмоциям. В конце концов, если это и впрямь Ино, то Ино не обижаются, а если … Ну, не будут же они ее убивать. И она почувствовала, как холодная бесцеремонная змейка пота мягко струится по ущелью между лопатками. -- Саманта, мы уходим, -- ледяным сопрано полупропела Пэт. Такой поворот событий почти устраивал Элен, но в том-то и дело, что почти. Пистолет она хранила на кухне, и требовался всего лишь совсем незначительный повод, чтобы туда удалиться, и тогда этот безумный разговор можно было бы продолжить с полным душевным спокойствием, до окончательного компромисса сторон. Она уже представила обжигающий холод стали, спрятанной под халатом, но эти двое, кажется, и впрямь решительно направились к выходу. -- Я пошутила, хватит дуться, -- Элен практически поставила подножку Саманте, и та, как бы подыгрывая, слегка спотыкнулась, мгновенно подняв на нее удивленно-негодующие солнышки глаз. Патрисия немедленно обернулась. -- Я думаю, нам лучше обойтись без каких-либо форм насилия, Элен. Тем более, нас двое. Элен только растерянно мотала головой, словно извиняясь, и глупо улыбалась. Да, хороши дела, двое, да еще одна из них -- Ино. За скольких считать Ино, Элен даже и рассуждать боялась. А за скольких считать двух потенциальных шизофреничек, и думать было противно. -- Вот, Саманта, передай. Это мой телефон. Элен, как появится желание продолжить нашу странную беседу -- позвоните. Надеюсь, к тому времени Вы успокоитесь и многое поймете об устройстве этой Вселенной. Элен схватила узкую теплую ладонь Саманты с маленьким квадратным листком и взглянула ей в глаза, показавшиеся в этот раз бездонно-голубыми пропастями. Саманта глядела дружеским полуизвиняющимся взором, как бы давая понять, что она совсем не против остаться, но ничего тут не решает... Дверь закрылась. Элен тупо смотрела на нее, как бы ожидая от этого прямоугольника ответа на все роившиеся в ее сознании вопросы, особенно на самый главный -- это вечное "что делать". Как вдруг она ясно осознала, что больше всего на свете ей сейчас охота спать, и все, что случится во Вселенной, или уже случилось, ей абсолютно безразлично. Ноги сами несли ее в спальню, а глаза предательски полузакрылись, оставив ей ровно столько визуальной информации, сколько было необходимо, чтобы добраться до спасительного острова кровати, вокруг которого это море Вселенной и должно было бушевать, пока она удалялась в страну грез. "... И многое поймете об устройстве этой Вселенной", -- эти слова последним всплеском реальности проплыли в ее засыпающем мире, уже не имеющем времени спросить, есть ли еще какие Вселенные и вообще, как это можно понять многое об ее устройстве, что за бред... Глава 3. Скандал. Ей показалось, что она проспала не более пары часов. По крайней мере, она чувствовала необычайный прилив сил жизни, все ее тело излучало одновременно упругость и нежность. Ей даже не захотелось потянуться или полузевнуть, она просто резко вскочила на пол и, босая, побежала в ванную, чуть ли не пританцовывая, так здорово это было, проснуться после столь освежающего сна. Первое странное чувство нахлынуло, когда она взглянула на свои ноги. Они выглядели так, словно она только что вернулась из фитнесс-клуба, где занималась их непосредственным совершенствованием по крайней мере пять часов кряду. Элен бросилась к зеркалу. Первое же обращение к этому самому объективному из информационных источников исторгло из ее груди крик ужаса: ее темно-карие зрачки поменяли цвет на тот самый сине-небесный, что ее первая наглая гостья еще недавно беззастенчиво демострировала как едва-ли не единственное доказательство своей тотальной вселенской невинности и принадлежности к человеческой расе. Саманта метнулась в комнату. День по-прежнему сиял в своих неоспоримых правах. Все еще надеясь, что это были лишь необъяснимые оптические эффекты (хотя и они уже, естественно, предполагались бы очевидной аномальщиной), она осторожно, на цыпочках, как к сапер к противотанковой мине, стала приближаться к большому старинному трюмо, стоявшему прямо около окна и этим своим положением поневоле ствавшему сейчас самым беспристрастным судей среди всех своих собратьев-зеркал. Наконец, зажмурившись и встав перед ним прямо и стройно, во всем блеске своей фантастической девичьей грации, словно и впрямь перед ней были двенадцать присяжных, во власти которых было отвергнуть возведенные на нее самые невиданные в истории обвинения, она набрала полную грудь показавшегося ей лимонно-горьким вином воздуха и с силой, как в прорубь ныряя, широко распахнула, будто ворота ада или рая, веки. Тяжелый и пронзительный стон снова автоматически вылетел из ее легких. Фантасмагория, начавшаяся в ванной, не кончалась. Напротив, смотревшее на нее из зазеркалья существо было каким-то ее безумным, неправдоподобным отображением в пространство сексапильности. Это была она, Элен, но вся элегантно, изысканно, утонченно накачанная, вся покрытая, как горная цепь, легким возбуждающим рельефом, призванным лишать самообладания самые хладнокровные логические мужские умы, а в женских вызывать эти противоречивые бури черной зависти, а, может, не только черной, и не только, возможно, зависти. Сомнений быть не могло, дальнейшее истязание разглядыванием себя и попытками списать неумолимую новизну в ее облике на непредсказумеые капризы воображения и прочую психологическую фрейдистскую аброкадабру привело бы лишь к истерике. Которая, впрочем, уже начиналась, кажется, сама по себе, без дополнительных стимулов. Элен села на корточки, закрыла лицо руками. Хрупкой девочки-подростка, эротично-романтичной, над появлением которой она работала столь долгие годы, этого порождения науки и гормонов, монстра юности, рассчитанного компьютером в бесчисленных непрерывных вычислениях, пропитавших эту плоть, как молоко матери младенца, -- больше не было... Элен с содроганием чувствовала ритмичную дрожь, сотрясавшую галактику ее естества. Машинально, как бы узурпировав контроль над ее телом, правая рука стала щипать, все сильнее и беспощаднее, сначала икры, потом бедра, потом живот, и вот уже гадюкой подбиралась к тяжелым планетам грудей, словно центру цивилизации, ужалить который было главной миссией, призванной прервать наваждение. Инстинктивно вытягиваясь и спасаясь от собственной взбунтовавшейся и сошедшей с ума конечности, она резко вскочила и, наконец, нечеловечески завижав от зверского щипка, которым ее правой длани-революционерке все же удалось ужалить один из беззащитных шаров, с ужасом глядевших покорными очами сосков на весь этот беспредел, Элен бросилась на кровать, растянувшись в стратегической позе Клеоптары, ожидающей корзины с фигами. Скрестив руки, опять обе покорные, как служанки гордячки-царицы, на бьющейся волнами груди. В этой позе она решила попытаться обдумать текущее развитие событий и принять решение, максимально верное изо всех отчаянных безумных порывов, что проносились, как снаряды, в ее ужаленном мозге. -- Так, -- сказала он сама себе с патологическим для ситации спокойствием или тем, что можно было бы назвать относительным спокойствием в самом центре Тихого окена во время шторма, -- эта сучка сейчас получит сполна. Я ее подергаю за сиськи. И ее правая, та самая правая, еще недавно сбрендившая и покушавшаяся ручка, предмет поклонения прыщавых придурков и упитанных, гладких и гадких, во всем на свете уверенных снобов, уже без малейшей тени колебания набирала на сотовом номер, бумажка с которым мгновенно была услужливо стянута со столика ее левой смиренной сестренкой. -- Алло, Патрисия, -- оказалось, что голос ее выглядел просто зареванным, хотя она и не чувствовала ни единой скользящей по шелку щек слезинки. -- Патрисия?! -- Что случилось? -- Голос на том конце неизвестности был или притворялся заспанным. -- Это я, Элен. Вы меня узнали? -- Угу, -- промычала сонная или притворно-сонная собеседница. -- А Вы, случайно, не знаете, что со мной происходит? -- и закипающее внутри нее бешенство словно вернуло ее к жизни, она опять была тигрицей-ученым, не тряпичной куклой. -- Знаю, -- ответила Пэт не менее сонным индифферентным шепотом. -- Что?!!! -- Завопила Элен во всю силу тренированных легких. -- Вы все знаете, а чего тогда спрашиваете?!!! Свинья!!! Тварь!!! Шлюха!!! Я Вас привлеку!!! Я Вас отправлю в такое местечко!!! У меня дядя служит в полиции штата, Вы знаете, какое у него звание?!!! Он Вас сначала упечет в дурдом, там Вас маленько подлечат электрошоком и антидепрессантами, а потом Вы уже сами, добровольно, уродина недооттраханная, расколетесь, что за дешевые гнусные психофокусы Вы тут проворачиваете с ублюдочной подручной!!! Равномерные, как удары холодного сердца киборга, равнодушные ко всем страстям гудки были ей ответом. "Чего она спит-то, день же еще", -- неожиданно ясно и рассудительно подумалось ей, и тут же она поняла, что уже не совсем день, хотя пока и не ночь. Элен взглянула на окно, как на экран дисплея, и это мгновенно пронесшееся в ней сравнение как бы потащило ее сознание по какому-то неведомому коридору. Ей вдруг ужасно, нестерпимо захотелось на улицу, словно хлебнуть свежего воздуха. Не прошло и минуты, так ей показалось, как она уже вышагивала по остывающему в предвкушении обволакивающей все темноты мягкому асвальту, томно купаясь в угасающей жаре июльского Нью-Йорка. Единственное, что она твердо решила, так это решительно воздерживаться от каких-либо аналогий и сравнений с художественными произведениями и фильмами, любой степени дебильности или гениальности. "ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ", -- монотонно прошептывала она про себя с каждым шагом, стараясь придавать одинаковую важность каждому из трех слов. Через некоторое время Элен ясно наконец осознала, что не имеет ни малейшего понятия, куда, собственно, она направляется. План, однако, вспыхнул молнией в ее слегка перегретом волнениями мозгу, будто стремясь разрядить накопившееся там электричество и вернуть желанное ощущение душевной прохлады. И вдруг с удивлением она увидела, что ее ноги давно уже выполняли этот только-что рожденный план, ибо она уже практически подходила к дому своей пассии, дому, где ее фантастический эксперимент обкатывался, как новый танк на танкодроме, где ее юная кожа постоянно испытывалась на прочность бронебойными снарядами похотливого созерцания восемнадцатилетнего озабоченного самца, этой пробирки с кипящими гормонами. С решимостью львицы, защищающей детенышей, она нажала на кнопку домофона. И когда смазливая физиономия ее Джеймса лукаво проявилась в расширяющейся щели дверного проема, она по-жандармски уставилась прямо в его вечно смеющиеся глаза, ловя и фиксируя малейшие оттенки реакции. -- Ты что, всю ночь под штангой провела, -- слегка испуганным полуфальцетом возгласил он, пока она вступала в привычное ей пространство их любовных утех. Без лишних коментариев она бросилась на широкое ложе (поле битвы, как она всегда называла) и, извиваясь, точь-в-точь как змея, сбрасывающая кожу, освободилась от немногочисленных одеяний. -- Только в обморок не падай, а то еще с тобой возиться. У тебя же мозги, они мне сейчас как раз нужны, давай, думай, как это все и к чему. Джеймс и впрямь был шокирован, но... не более, чем шокирован. Он упорно не впадал в ступор и не начинал трястись от страха абсолютного непонимания. И это окончательно добило Элен. -- Ну, за день так накачаться, конечно, трудновато, но, по нынешним временам, ничему особо удивляться не следует, а то удивлялка совсем испортится. Да ты и не особо-то накачана... Просто какая-то ты, как сказать ... -- Сексуальная, -- мрачно подсказала Элен. -- Угу, -- ехидно согласился Джеймс, едва не взвизгнув по-поросячьи. Ему, видимо, хотелось мило поржать, несмотря на перерабатываемый шок, но он боялся получить пощечину. Впрочем, ее-то как раз он тут же и схлопотал, причем малость озверевшая Элен умудрилась разбить ему то ли губу, то ли нос, кровь печальными каплями поскакала по благородному англосаксонскому подбородку. -- Скоро ночь, -- вдруг произнес он с тайным смыслом, как бы совсем не реагируя на избиение, хоть и равномерно пятясь от возлюбленной к ближайшей точке недосягаемости. -- И что? -- зловеще спросила Элен, постепенно понимая, что вторую щеку ей подставлять, при всей тонкости обстоятельств, никто не собирается. -- Как что? -- тоже вопросительно, но как спрашивают детей, почему нужно чистить зубки, ответил Джеймс. -- А ночь -- время инопланетян. Глава 4. Ночь -- время инопланетян. Догадка, все это время вызревавшая в чреве ее сознания, наконец постучалась цыпленком, долбящим изнутри родное яйцо в виду наступившей тесноты прежних рамок. -- Э... эт-то ... ги... это гип-пер ... гиперсон?!! -- отчаянно издала она, сильно заикаясь впервые в жизни. -- Угу, -- равнодушно промычал Джеймс все тем же придурковатым полусмешком, приклеивая где-то раздобытый пластырь к поврежденной плоти. -- Так, -- Элен обессиленно опустилась обратно на сексодром кровати, -- и что будет? -- Последние слова почти потонули в невыносимой тишине. -- Сейчас Пэт звякнем, она скажет, чем сегодня займемся, -- с ледяным спокойствием проинформировал юноша, скептически разглядывая свою заплатанную физиономию в овальное зеркало на стене. -- Так, -- еще раз повторила Элен, уже не предпринимая никаких попыток перехвата интеллектуальной инициативы. -- Сегодня -- это, в смысле, сегодня ночью, -- поставил он одну из последних жирных точек над i. Элен только уставилась на него полубезумным взглядом, ровно бьющим как ледяная струя фонтана. -- Алло, Пэт, -- как сквозь сон услышала она легкий половозрелый басок Джеймса, сжимающего пластинку сотового, -- Вы сегодня скоро? Тут у меня Элен, хотите ее с собой взять? Нет, совершенно спокойна, я Вам гарантирую, уже все знает. Правда, успела меня чуток поцарапать... Ничего смешного, между прочим... Ты к перелетам как относишься, не тошнит? -- обратился он уже к подружке, завершив переговоры с космическим разумом. -- Нет? Тогда все в порядке -- сам ответил он за Элен, которая едва ли способна была к дальнейшей дискуссии. Впрочем, легкое ощущение стремительного превращения в зомби быстро вернуло ее в активное состояние и, вскочив прыжком кенгуру, она молниеносно направилась к двери. -- Элен, карета подана, только не надо утверждать,что ты никогда не смотрела кино, -- эту фразу ее мозг впитал, когда она уже бралась за ручку двери, намереваясь навсегда покинуть дом двурушника. Вся квартира резко залилась темно фиолетовым светом, а ручка совершенно не желала поворачиваться. В ее сознании проносились все когда-либо виденные ей фильмы, изображающие тарелки и похищения, и все такое прочее, и единственное чувство, которое она еще могла ощущать внутри себя, было страхом. -- А что, все будет как в кино? -- --спросила она, не поворачиваясь и продолжая тупо концентрироваться на упрямой рукоятке, отделяющей ее от гипотетической свободы от надвигающегося кошмара. -- В точности, -- лекторским тоном заявил Джеймс и тут же все-таки захрюкал наконец визгливым ублюдочным смехом, таким, впрочем, человеческим, что спокойствие даже стало понемногу возвращаться к ней. Медленно и плавно, как отвертывая пробку на бутылке с Кока-Колой, она стала поворачивать голову, при этом сохраняя остальную часть организма в той же позиции безнадежной борьбы с восставшей дверью. Окно залы было широко раздвинуто, но ни неба, ни улицы, -- ничего за ним не было. А был длинный сверкающий металлический (или кажущийся металлическим) коридор, почти как в пассажирских самолетах. Да, пожалуй, сходство с посадкой на небесный лайнер было столь велико, что ... Что, как разумный человек, понимающий бессмысленность сопротивления, с гордым видом проигравшего войну фельдмаршала она направилась в плен, рассчитывая на соблюдение все галактических конвенций, о которых, впрочем, имела нулевое представление. Ей было так глубоко и истинно страшно, что ее даже не трясло. И страх был каким-то ровным, мистическим и .... философским... Подойдя к низкому подоконнику и уже намереваясь сделать первый шаг через него, тем самым как бы переступая черту реальности, она лишь по-гадючьи прошипела: -- Ты первый... Джеймс без колебаний перешагнул и уже шел по тоннелеобразному коридору, гулко звенящему при каждом ступании. Этот звон делал всю происходящую фантасмагорию сверхъестественно-реальной, но страх.... Страх не желал уступать пальму первенства в сражении, которое разыгрывалось в подсознании Элен между различными чувствами, идеями, мыслями и прочими вихрями в океане ее "я". Джеймс уже дошел до того конца тоннеля и открывал серебристые круглые ворота (хотя, вряд ли можно было назвать эту входную систему воротами), а она все еще стояла в оцепенении, занеся одну ногу на подоконник. -- Ну, ты там долго еще копаться будешь? -- спросил он почти удивленно, полуобернувшись. -- Ведь ты же этого всю жизнь, типа, хотела, -- и он опять сопроводил редкую в его возрасте осмысленную фразу здоровым идиотским ржанием. "Всю жизнь... Хотела," -- эхом отозвалось внутри ее головы. -- "А ведь он прав, свинья", -- и ей показалось, что вся ее жизнь бешенной пулеметной лентой проносится прямо перед ней. Ей вдруг стало очень жаль себя, и в особенности от нестерпимо ясного осознавания того чудовищного факта, что никто ее похищать не собирается, что она вольна остаться, и, что, если она сейчас же не переступит через Рубикон проклятого подоконника, фантастический коридор исчезнет, и снова будет это небо, эта улица и аккуратные, прилизанные дома, скучные, как сама жизнь. И что ничто на свете не способно побороть в ее душе желания встать на этот дразнящий ослепительный страшный метал и идти за юнцом, давно годящимся ей в сыновья, спалив самоуважение вместе с инстинктом самосохранения, как Цезарь мосты. Она непередаваемо чувствовала себя учительницей, изнасилованной собственным учеником. -- Да иду я, иду. Рот закрой, -- твердо и неэмоционально произнесла Элен, перешагивая и пробуя на прочность нежно искрящийся пол. Это была скала. Перевалившись обеими ногами и пару мгновений помедлив, она осторожно сделала первый шаг, приятно ощутив мелодичный звон, и, не спеша, побрела к ожидающему ее придурочному любовнику. Уже где-то на полпути она зажмурилась, как еще недавно у своего трюмо, и практически той же подкрадывающейся походкой, оторвав от поверхности антены каблучков, приближалась к ужасному чуду, слушая церковный набат собственного сердца. Там, в ее груди, колокол пел "Аллилуя". Она не помнила, сколько прошла и сколько времни прошло, но когда ее запястье обхватило что-то знакомо-жаркое и чуточку влажное, она не стала отворять шторы век, предпочтя остаться в уютном неведении темноты, ведь если бы это было и не рука Джеймса, а что-то (Боже, ЧТО-ТО), то ... То что же она могла предпринять. Теперь уже точно как во сне, ведомая на манер теленка, следующего за матерью, она входило в НЕЧТО. -- Так, леди, можете думать обо мне все, на что способны ваши интерпланетные мозги, но в няньки я, кажется, не нанимался. По крайней мере, что-то не припомню подписания контракта на этот счет. Свое дело я сделал, объект доставлен, где моя жрачка -- вы уж простите, что я по-простому, я в ваших женских шпильках не больно силен, мое дело маленькое ... Джеймс вынужденно замолчал, так как она все-таки открыла глаза, которые автоматически вонзили в него беспощадный взгляд, искренне жалая знать, что это за маленькое дельце он на ней провернул. При этом боковым зрением они еще и умудрялись изучать неведомый мир, или что бы это ни было, где их не слишком осторожная хозяйка очутилась. Через секунду, однако, прояснилось самое удивительное из возможных обстоятельств: что удивляться особо было нечему. То есть как раз удивляться надо было ровно настолько, насколько позволяли возможности человеческого мозга, ибо, решившись наконец бросить полноценный взгляд в неведомое, Элен обнаружила перед собой огромную, идельно круглую и идеально белую залу с куполообразмым потоком и сидящими около стен в таких же ослепительно-белоснежных креслах и тогах (да-да, именно тогах, по другому охарактеризовать эти платья Элен просто не позволяла элементарная историческая эрудиция) девушками неземной красоты. Таким образом, из всего возможного неземного, испить которое она готовилась полными чашами, сверхъестественной была только красота, весьма спорное, необъективное и явно глупое явление, и этот идиотический факт жизни привел Элен в некоторое душевное смятение, хотя любые версии о собственном безумии она внутренне поклялась тотально игнорировать, как Французская Академия проекты вечного двигателя. Все еще держа покорную жертву абдикации за руку, Джеймс уверенной походкой шествовал через залу к паре пустующих кресел. Едва придя в себя и умудрившись собрать разлетевшиеся мысли обратно в центр управления мозгом, подобно тому, как бортник умудряется загнать пчел в улей, Элен стала замечать все новые и новые неясные странности, которые, против всех существующих на свете логик, неожиданно начали вносить какое-то внешнее правдоподобие и логичность в происходящее, как единственные элементы истинно чудесного, столь неотрывно асоциировавшегося в ее сознании с пришельцами, НЛО и прочей этой щемяще-родной полуправдой-полуложью-полусказкой-полубылью, с молоком матери впитанной любым жителем Земли. Во-первых, она даже приблизительнмо не могла определить ни радиус залы, ни ее высоту, ни число присутствующих девобразных существ (страх не позволял еще думать о них как просто о девушках). Во-вторых, поначалу все "девицы" показались ей идентичными копиями друг друга, т.е. как бы бесчисленными близнецами, однако, подойдя ближе к середине безупречной белизны круга и обернувшись, она с удивлением (наконец-то таким человеческим удивлением!) обнаружила, что сидящие по другую сторону красотки были жгучими брюнетками, черты лица которых решительно контрастировали с эктремальными, практически альбиносского типа, блондинками напротив. Медленно поворачивая голову с широко раскрытыми глазами, искрящимися лучами потрясенного восторга, она сама не верила той невероятной простоте, с какой объяснялась последняя загадка: молодки не были близнецами, однако сидящие рядом отличались лишь на едва заметную, чуть уловимую перемену облика, как единственно могут дифференцироваться двойняшки, рожденные в разных плацентах. И вот наконец они с Джеймсом приблизились к цели их маленького путешествия, продлившегося для Элен, кажется, маленькую вечность. Парень без малейшего предисловия плюхнулся в левое кресло, одно из двух незанятых, одновременно резко выпустив ее напряженную ладонь, словно забыв о ее существовании. Она тоже плавно, медленно и осторожно опустилась во внешне уютную белизну, которая оказалась непонятно теплой и тактильно напоминающей ... человеческую кожу. В ее груди снова загудел и заныл протяжный колокол всепоглощающей абсолютной неизвестности; едва дыша, она смотрела прямо перед собой, в белую пустоту, не решаясь повернуться к зловеще-очаровательной соседке. -- Привет, меня зовут Кэтрин, -- голос той, кого она все еще боялась рассмотреть "вплотную", был безусловно фантастически мелодичен и вызывал подозрительное полное доверие, еще более полное и подозрительное, чем у Саманты. -- Элен, -- сухо ответила Элен, решившись все же встретиться взглядом с инопланетными очами. В лице девушки не было ни малейших признаков отклонения от канона "человеческого". Манящее, как магнит, оно отвечало всем бесконечным требованиям, предъявляемым человеческим сознанием к тому, что мы называем этой самой странно-бесценной во Вселенной поверхностью, лицу гомо-сапиенса. Несколько едва заметных прыщиков ошеломляюще завершали Ван-Гоговским штрихом картину неотразимой естественности. Увидев непостижимую соседку рядом с собой в автобусе, на одном сиденьи, последнее, что она могла бы вообразить, -- это ее принадлежность к чему-либо сверхестественному. "Какая к черту неземная красота, разве красота вообще может быть неземной, чем земнее, тем красивее", -- как бы сама собой пронеслась в ее голове бесполезная фраза. Скосив взгляд на свои изысканно-мускулистые предплечья, она вдруг почувствовала себя коровой на этом празднике совершенства, и стыд, вступив в химическую реакцию со злобой, разлился по ее физиономии демаскирующим пурпуром. Заметив, что Кэтрин пристально изучает данную метаморфозу с ничем неприкрытым любопытством, Элен почти потеряла контроль над собой: -- Если Вы читаете мои мысли, то имейте хотя бы такт не шастать прожекторами по мне, как по обезьяне. Она хотела сказать "корове", но решила поддерживать хотя бы видимость чувства собственного достоинства перед самой собой, словно борясь с роящимися в ней непрошенными ассоциациями, как с комарами. -- Какие мысли! Какие прожектора! Ууу! -- инопланетная Кэт без малейшего предисловия зашлась беспредельным хохотом, держась за живот в корчах и будучи, казалось, близкой к незатейливому сползанию на пол. -- Какая, Боже, обезьяна!!! Она уже стонала, не в силах более производить что-то, хотя бы отдаленно похожее на смех, и только вытирала, вздрагивая, слезы, делающие ее еще чудесней и практически против воли наводящие на приторно-банальные сравнения со всякими ювелирными камешками. Сидящие дальше девушки стали тоже понемногу улыбаться, заведенные лошадиным чувством беспричинного веселья. -- Смех без причины... -- философски пробормотала вполголоса Элен, окончательно осмелев, точнее, обнаглев. Ее новая чудо-знакомая то ли и впрямь не отличалась избытком интеллекта, то ли не собиралась эти самые избытки демонстрировать, как всякий достаток в приличном обществе. Однако дальнейшие размышления Элен на тему чужеродного разума были прерваны весьма критическим обстоятельством: пол стал прозрачным (что он просто исчез, Элен не позволял предположить неистребимый инстинкт самосохранения, конечный повелитель идей и логик). То, что виднелось внизу, более всего напоминало google.earth.com, когда чья-то уверенная рука вращает колесико мышки. Манхеттен то увеличивался в размерах, то снова превращался в точку, и небоскребы сливались в единую пупырчатую поверхность, чем-то напоминающую кожу диковинного млекопитающего... Одновременно, без всякой асоциативной прелюдии, воздух заполнился непостижимым ароматом, пьянящим и возбуждающим, не заметить или игнорировать который было явно выше человеческих сил. Необъяснимая свобода заполнила все ее сознание, не оставляя тревогам и проблемам жизни ни единого нейрона. Вселенная казалась морем, над которым она кружила, как чайка, как вечная, бессмертная чайка. Пронзительная ясность мысли, пришедшая к ней вместе со всем этим ароматическим киднэппингом, не позволяла даже шевельнуться в ее душе тени сомнения или пошлому намеку о наркотике, этот земной шаблон реакции на любое сверхнаслаждение казался глупым и детским средневековьем. Она уже начинала приближаться к пониманию, как можно действительно очутиться на краю блаженства, как вдруг примитивная догадка разрушила все: до нее дошло, что запах усиливался. Паника мгновенно охватила расслабленный так окончательно и не достигнутым блаженством мозг. Элен задышала глубже и чаще, словно пытаясь растворить сладостный туман в себе, но вот ей уже показалось, что она задыхается. Она застонала, завершив свой стон полувизгом-полувскриком. К ее удивлению (странно,что она еще способна была удивляться!), придурковая Кэт почти повторила эту вокальную композицию. Кажется, она испытывала похожие чувства, по крайней мере, грудь ее вздымалась океанской волной, по лицу божьими коровками ползли несколько золотистых капелек пота. Но едва Элен заметила эти черезчур человеческие проявления на неземной твари, как демоническое нашествие дурмана стало отступать. Она лишь пыталась анализировать, вправду ли запах стал меньше или она просто привыкла, но через десяток секунд уже было окончательно ясно: он исчезает. -- Слушай, подруга, -- полупростонала вдруг дурочка Кэт, -- ты либо отключайся от паутины, либо контролируй ощущения, у нас тут яркие индивидуалистки не в почете. -- И мгновенно прочтя полное непонимание в ее широко расширенных мягким ужасом происходящего зрачках, добавила.-- Тебе что, твой партнер так ничего и не объяснил? Узнаю земи, лучше иметь дело с тремя мартышками, чем с парой людей с поверхности. Джек? -- это уже относилось к юноше, кажется, кстати, единственному тут. -- Джеймс, -- недовольно поморщился Джеймс. И, не дожидаясь очевидного вопроса, стал бормотать что-то не больно вразумительное, под конец беспардонно заявив: -- Я от нее уже и так по физиономии сегодня схлопотал. Давайте сами уж, я тут не нанимался в лекторы да объяснялщики, пусть она кому еще лучше рожу расцарапает. И он отвернулся с видом случайного прохожего, заставшего публичную свару супругов. -- Вот почему я так не люблю возвращаться на поверхность, с ума свихнуться можно, поровну мальчиков и девочек, -- без тени такта резюмировала Кэт. -- Ты, значит, про пауков так и не доперла ничего? И полубрезгливым движением она схватила слегка вздрагивающую руку Элен за запястье, принявшись изучать ее с каким-то патологическим и одновременно невинным любопытством. -- Ага, вот, и первый наш милый паучок, царапину видишь? На внешней стороне запястья и впрямь красовалась тоненькая, едва заметная и идеально прямая царапина, происхождение которой было, естественно, ей неизвестно, и которую она видела впервые, что, впрочем, и при самых обыденных обстоятельствах не вызвало бы у нее никаких эмоций, а уж в гиперсне, в летающей тарелке ... -- Там что, имплантант? -- равнодушно спросила Элен. -- А самой нельзя было догадаться, что ты вся в паучках, и все мы тоже? -- Кэт с легким вздохом выпустила ее руку, словно жалея о напрасно потерянной паре секунд. -- Тут у вас что, локальная сеть, через которую ощущения передаются с нервной системы на нервную? -- Ну, если можно назвать локальной паутину с триллионами узелков, то да, - Кэт тоже, кажется, взяла тот фетишно-равнодушный тон, заданный Элен. -- Мощность воздействия от расстояния зависит, как я понимаю? -- Да уж зависит, а то бы ты своими воплями полгалактики тут визжать заставила. -- Так у вас тут что, банка с пауками? Сгусток паутины? -- Да, сгусток. Но не банка. Это у вас там, на поверхности, банка, жрете друг друга то и дело. -- Я домой-то вернусь? В явь то есть, или это гиперявью называть надо? -- Ну, вообще-то в гиперсне все явь, просто их несколько, явей-то, -- кажется, ресурс серьезности подходил в беззаботной головке Кэт к неумолимому концу, ей, судя по выраженияу пухлых кораловых губок, явно хотелось съязвить. -- Да не психуй, подружка, вернешься куда тебе надо. Элен захотелось схватить инопланетянку прямо за коралы и со всей дури хрястнуть головой обо что-нибудь мягкое. И она тут же поймала себя на мысли, что ведь это полушуточное желание может стать известно соседке, которой она все еще приписывала самые невероятные экстрасенсорные способности. Но Дурочка Кэт все так же смотрела на нее немигающими кукольными бусинками как живое воплощение трансгуманизма. -- А ты там чего натворила, кстати? -- спросила она, казалось, одними бусинками. -- Где там, на поверхности? -- Элен уже давно въехала в весь этот ино-жаргон. -- Да ничего особенного, способ не стареть, который вдруг взял и оказался работающим. Не бери в голову. Та только пожала идеальными плечами. -- Если меня из паутины вырезать, я, наверно, и дня не протяну. Уж не знаю, как еще и не стариться при этом. Вы, земи, без старости вообще не можете, у вас там все разрегулируется мгновенно в обществе и в организме. И еще в чем-нибудь, даже не знаю, в чем. Все-таки она и впрямь оказалась дурой, подумала Элен, уже плюя на возможную деинтимизацию своего мыслительного процесса. Злость постоянно то закипала в ней, то остывала, как вода в неисправном электрическом чайнике. Она как-то даже почувствовала себя несчастной эмигранткой из страны третьего мира, всеми дискриминируемой в бесящейся с жиру столице Вселенной, в этом вечном, беспредельном, всеослепительном, всебезумном Нью-Йорке. С чего она должна состариться и умереть, когда такие твари будут наслаждаться великолепием молодости столько, сколько захочет их извращенная полной беспечностью душа? А мы, земи с Поверхности, должны с рождения трепетать от страха дряхления и отправки назад, в немыслимое небытие? Земи с Поверхности... Ей стало противно, как если бы ее назвали нигеркой. Она представила себя чернокожей в метро, такой юной, хрупкой, тонкой, пугливой, интеллигентной, девственной, наивной и невинной, с лицом Клеоптары, и вот входит здоровенная жирная, обвешанная кольцами БЕЛАЯ баба, с охраной (почему с охраной? жирная???) и хрясь ее ... нет, то есть раз ей в лицо: ТВОЕ ДЕЛО СТАРИТЬСЯ И УМИРАТЬ, А Я ОТПРАВЛЯЮСЬ В СТРАНУ НЕВОЗМОЖНЫХ НАСЛАЖДЕНИЙ. Улыбка автоматически растянула ротик Элен до предела, в то время как по щекам струились прыгающие хрустальные мячики. То была такая точная и такая нелепая аллегория, что Элен просто захотелось тут же рассказать о ней Кэт. -- Мне 45 лет, подруга, -- вытянув губы, мяукнула Элен. -- Да, -- удивленно протянула Кэт, -- для земи это просто крякнуть и офигеть... Честное слово, не будь тебя тут, решила бы ... Ну, так и есть, наверно, только таких сюда и берут... Знаешь, я ведь в России жила лет так полсотни назад, там у них поговорка: в сорок пять баба ягодка опять... Ты что, решила поговорки реализовывать? -- Кэт, тебе уже говорили, что ты дура? -- тут Элен стало щекотно от липкого, мерзкого страха, она вдруг гипотетически увидела себя со стороны, выброшенной из тарелки разъяренной невинным оскорблением ино. -- А что плохого, когда тебе говорят, что ты дура, значит с внешностью у тебя точно полный порядок, -- Кэт никак не отреагировала эмоционально на этот панибратский выпад, и Элен мысленно выдохнула, полет из тарелки без парашюта отменялся. Логика, правда, хромала, но что такое логика в сравнении с безнаказанностью... -- Внешность-то важнее, -- какую-то совсем извращенную логику Элен все-таки начинала ощущать. То, что произошло в следующее мгновение, заставило ее усомниться в реальности гиперсна и вообще вернуло ее окончательно к полноценному восприятию жизни. Мраморные руки Кэт сомкнулись на ее горле инопланетным кольцом, а луны глаз, показавшиеся ей такими же гигантскими, как принято изображать на поверхности, глянули ей в душу через расширившиеся от ужаса ее собственные амбразуры. -- Так какой твой секрет, земи? -- Голос Кэт был всего лишь шепотом, но это был громоподобный шепот, сотрясавший миры. Элен вдруг с изумлением поняла, что ее вовсе не душат ни в каком смысле, и мягко сняла со своей ничуть не помятой шеи щупальца непонятного создания, не оказавшие ни малейшего сопротивления. -- Формальный биологический возраст, -- так же мягко сказала она, осторожно скашивая глазки и прикидывая дальнейшую линию поведения. Ей хотелось вернуться назад в Манхэттен из этого дурдома. -- За кожей постоянно следит компьютер, вычисляет сумму разностей модулей соседних пикселей, деленную на сумму модулей пикселей. Потом среднее по всей коже тела, и так постоянно, в режиме камеры слежения. Принцип зеркала. Занятие спортом в обнаженном виде, под контролем и с рекомендациями компьютера, -- она тараторила механически, словно заговаривая психически неблагонадежную Кэт на манер крысолова с дудочкой. Ей хотелось сделать вид, что она пытается отдышаться, но ровным счетом ничего не получалось. Претензии чужой цивилизации все никак не предьявлялись. -- Это на фотках, что ли, сумма модулей разностей-то? Да, верно, у вас же сейчас там цифровая горячка, все в цифры переводите. Земи-голь по прежнему на выдумки хитра, как сказали бы в той же невероятной России. А гормоны, выходит, ты просто игнорировала, и, тем не менее, все работало тип-топ. Тип-топ, тип-топ, тип-топ, тип-топ,-- она вдруг стала как-бы приплясывать в кресле, и ее танцевальные движения становились все неприличнее. Элен пришла в голову идея, что она хотя бы, по крайней мере, может попытаться поменяться с Джеймсом, забывшей о ней, казалось, как о страшном сне, местами, и больше не заводить никаких ино-знакомств с ино-ненормальными. Она уже вопросительно смотрела на его равнодушный затылок, закрывавший вечно-кривляющееся лицо, вовлеченное в жаркую беседу с сидевшей по другую сторону от него абсолютной блондинкой с жеманным и сладострастным лицом, как бы откровенно говорившем, что жизнь делится на скуку и секс. Но в этот самый миг бесчисленные и неперечисляемые, переходящие друг в друга девушки стали подниматься с кресел по всей окружности залы (или что это было?), бесчисленные одинаковые тоги и одинаковые, казалось, ножки мгновенно образовали стремительный водоворот, утекающий в воронку выхода, который был непонятно чем, как, впрочем, и все тут. -- Пошли, подруга! -- практически скомандовала Кэт, сливаясь с общим потоком. -- Это лучшее место на Лонг-Айлэнде, поверь! Элен последовала за ней как за единственно доступным лоцманом в этом нереальном сюрреалистическом океане (придурка Джеймса она уже списала со счетов как кандидата в проводники по ту сторону добра и зла). Толпа, толпа несла ее, самое главное творение Вселенной -- толпа самообожествляющихся, самодостаточных, самовлюбленных, не нуждающихся ни в чем и ни в ком, живущих для себя -- и при этом соединенных в сеть, быть вырванными из которой каждая боялась более всего в бессмертной жизни. Сеть -- способ бессмертия. Сеть -- само существование. Примитивная как сам мир. Самая плохая фантастика и самый избитый сюжет, что только извращенное человеческое воображение способно породить. Сеть. Элен словно читала собственные мысли, словно ощущала их живое биение в изнеженных нейронах. И ее ли это были мысли? Не отражение ли общего мыслеполя, или какого угодно поля в том мире, где все возможно? Она небрежно и изящно встряхнула головой, как бы отгоняя непрошенных мыслегостей. Она знала, что особенно хороша в этом неряшливом, смешном, но все ж кокетливом жесте. -- Там еще ... эти модули в степени альфа берутся, как параметр, -- сказала она почти индифферентно, вряд ли ожидая, что ее хоть кто-то услышит, сама не зная зачем и кому. Но бестия Кэт тут же резко повернула, не меняя темпа скольжения в толпе, миловидную ино-мордашку: -- Что ж ты о самом главном молчала-то? Молола всякую чепуху всю дорогу, а главную деталь упустила! Да эта твоя альфа все меняет теперь. Элен только пожала плечами, так как ни времени, ни моральных сил отвечать уже не было: огромная, тугая, плотная струя девушек, шипя и взвизгивая, вылетала из горла Врат, и бездонная синь резанула глаза. Синь, незатейливо переходящая в ровную зелень безмятежного и бескрайнего поля, словно не было на свете никаких цветов, кроме оттенков голубого и жемчужно-изумрудного, и ничего, кроме неба и травы. Без малейшего предисловия все смазливое стадо, как дирижируемое невидимым хореографом, синхронно скинуло с себя платья-тоги и осталось в чем мать (или как это у них еще было) родила, одновременно образуя, странно утоньшаясь из безумной бесформенной строи, идеальную дугу, стремящуюся к замыканию в самую совершенною из геометрических фигур -- в окружность. Элен уже тошнило от этого примитивного тупого совершенства, близкого к полному убожеству. Она и не думала обнажаться. Действо не касалось ее, роль зрительницы ее вполне устраивала. Бег. Бег! Бег!! Все кружилось и бежало. Она уже неслась с той легкостью, что единственно доступна сильным, юным и беззаботным, ощущающим не тяжесть тела, а лишь само тело. И вот уже и тела не чувствовала она, только мысль и ветер. Она сливалась с ветром, она была лишь мыслью, быстрой как ветер. "Ночь -- время инопланетян. Ночь -- время инопланетян," -- почему-то вертелось у нее в голове это брошенное Джеймсиком, не имеющее определенного смысла. "Ночь???" Она чуть подняла голову, еще больше превращаясь в диковинную птицу, летящую над морем Вселенной. Солнца не было, но небо сияло слепящей синевой как огромная голубая звезда, охватившая ласковыми объятьями Землю. Лонг Айлэнд? Лучшее место?? Она родилась на Лонг Айлэнде и, казалось, знала его тщательнее собственного тела. Где это лучшее место, с небом вместо солнца, с теплой синенебесной ночью, прозрачной как райский день? Впрочем, этот абстрактный поток сознания уже вытеснялся Ниагарским водопадом плотских эмоций, порождаемым бушующей вокруг изысканной плотью, самой, казалось, изысканной, однообразной и разнообразной одновременно, не оставляющей работы фантазии. Из самых глубин ее подсознания поднималось смущение. Это не был тот примитивный порожденный цивилизацией стыд, но что-то древнее, какое-то смутное табу, родившееся вместе с человечеством. Платье лихорадочно прилипло к облитому потом телу, только сейчас до нее дошло, что жара царствовала в этом безумном куске мироздания, непонятно где и когда помещенном. Легкая невесомая ткань предательски беспощадно облепила малейшие извивы все еще чужеродного ей рельефа, теперь она практически ничем не отличалась от нудисткой публики, лишь маленькая формальность уже фактически символического обнажения отделяла ее от полного слияния со всеобщей дево-массой. Но не успела она в очередной раз мысленно крикнуть "нет, никогда!", как чьи-то сильные руки неумолимо вырвали ее из бурлящего водоворота. Она сразу узнала мужскую силу, это мог быть только мужчина. И, к ее ужасу, поддержанному теми жалкими остатками логики, что еще испуганно прятались по уголкам ее нейронных полей и лабиринтов, это мог быть только этот наглец, который, как она зареклась, более не прикоснется ни к чему, что не являлось бы Ею Самою. Без слов и сентиментов ее несли куда-то в Центр Круга, стена густо дышащей груди простиралась перед ней, над грудью раздувались горнила ноздрей. Да, сомнений не было, это был Он, единственное в этом куске пространства-времени существо, имеющее полное природное право обозначаться этим древним местоимением. Это, как уже и приготовилась она осознать, был Джеймс и не совсем Джеймс. Сама сексуальность светилась в каждом протуберанце мускула, играющие волны блестящих мышц свирепо перекатывались под девственно гладкой кожей, предвещая девятый вал космических страстей. С ужасом слышала она все возрастающий единый стон обступившего их дево-кольца, уже остановившегося и смотревшего на земи-парочку мириадами пронзительных очей, с недвусмысленной поволокой незамутненной разумом похоти, древней как мир. Мгновенные догадки, дикими чайками носившиеся в ее смущенной головке, мигом соединились в орущую от возмущения курицу: ее собирались примитивно употребить в качестве сетевого индуктора сексуального возбуждения. Ей предстояло изнасилование, самое странное и могучее, какое только выпадало на долю смертного. Что за пошлая патетика, думала она про собственные мысли, нет ничего в этом мире "самого", а если бы и было, то точно не про ее честь, родившейся на провинциальной планете на самом отшибе захолустной галактики. Шальная гипотеза о возможности побега (ногой по промежности, как с детства учат всех девочек женопоклонной Америки, и рывком через толпу, Сеть не способна удержать собственный вырывающийся элемент ввиду трансляции ощущений и эмоций!) потухла, так окончательно и не родившись. Удержит, еще как удержит. Схватят так, что синяки вспыхнут на руках, ее ощущения наверняка проходят через какие-то ино-фильтры... Не будет у Них тоже синяков, не все так просто в этом простейшем из миров.... "Все к лучшему в этом лучшем из миров",-- эхом отозвалась в ней бессмертная тирада Вольтера. И это была последняя разумная мысль, порожденная ее сознанием, прежде чем его захлестнуло удушливо-сладкое море неодолимой похоти. Яростные всплески тысяч чужих возбуждений разливались по вселенной, что звалась Элен, предвещая большие взрывы оргазмов. Джеймс поставил ее на землю. Она смотрела на него глазами голодной волчицы, увидевшей быка. Страх и голод сливались в едином экстазе, мгновенно превращаясь из лютых врагов в верных союзников, объединенных общей целью и борьбой. Она Хотела его, и что-то еще уже не имело ни малейшего значения. Ничто не значит ничего, но это ничего не значит. Ничто, кроме секса, ибо для него мир взорвался из точки. И сейчас они повторят этот Большой, этот Огромный, этот Невозможный Взрыв. ОООООООООО неслось через Вселенную, и уже неясно было, где оно рождалось, из кого исходило, из нее ли самой, из покрывающегося ли пеной первобытной дикости Кольца, из Джеймса ли, потрясенного своей неслыханной уникальностью и вознесенного к непостижимым высотам -- всеобщее самоусиливающееся сверхвозбуждение стремилось к бесконечности, той единственно доступной конечным существам бесконечности. Вековечным жестом самца он сорвал с нее тот лоскуток материи, что еще связывал с условностями Поверхности, и ненасытный вибрирующий зверек нырнул в темные глубины, тут же превращаясь в то, чему нет названия. Резкий тысячеротый крик зазвенел в ушах симфонией еще предстоящих веков. Крик? Вой? Стон? Это уже был не стон, и не вой, и не крик. Это был Визг, временами душераздирающий и душеуносящий. Время остановилось. И затем двинулось по кругу. Потом по спирали. Время спрессовалось и стало плотным и жестким, оно толчками пробивалось внутрь ее естества. Приближалась пошлая кульминация. Элен ожидала ее с хладнокровным цинизмом жительницы 21-го столетия, бесчувственной обитательницы Поверхности, земи. Ей уже было просто плевать, как это будет, наглое чувство абсолютной безопасности гасило любые проявления интереса разумного животного к предстоящему внутри его организма грандиозному событию, лучшему фейерверку в ее жизни. Когда это н а ч а л о п р о и с х о д и т ь, ее мозг без затей стал выдавать на мыслепровод невесть когда подчерпанные ею сведения об оргазме свиней, длящемся до 30 минут. Они уже сидели на травке друг против друга, она и Джеймс, а кругом гигантской анакондой, томно обвившейся вокруг пары кроликов, с и д е л а в тех же бессмысленных неуклюжих позах вся ино-дево-мафия, каждый боец которой исполнял свою партию в этом вселенском хоре визгопения, в этой гениальной гармоничной какофонии, ласкавшей слух и все остальное. Оставалось только ждать, чувствуя себя настоящей свиньей. Трудно сказать, сколько времени прошло, но сидеть ей надоело, и она раскинулась на траве самой простой и сексуальной из букв -- классической Х. Она ясно отмечала в себе пулеметную очередь оргазмов, очевидно, все же малость приглушенных изощренными ино-фильтрами, с любопытством размышляя, а где же ее собственные, истинные толчки и волны, неужели они так и потерлялись во всеобщем унифицирующем приливе. Нет, все же иметь собственные чувства и собственные ощущения - совсем не плохо, жизнь на Поверхности явно имела свои неоспоримые преимущества перед всей этой ино-анархией и ино-коммунной. Странно все же это было, привыкать к некончающемуся оргазму... А что, если она и правда привыкнет, и как всякая привычка... Есть ли жизнь после оргазма? Такие мыслишки парили в нейронном пространстве Элен, испытывающем, возможно что-то вроде того, что испытывает природа во время затянувшегося ливня.. И тут она увидела его... Он возвышался гигантским белым, ровно сияющим полушаром, отливая несокрушимым металлом. Видимо, человеческое внимание так ограничено в своих возможностях, что переживания могут отвлечь нас от самой огромной вещи. Корабль, на котором они все сюда прилетели, скромное чудо, истинное чудо Вселенной в сравнении с условными чудесами женской красоты, -- он равнодушно стоял за пределами живого визжащего кольца. Страх и полное бесстрашие -- эту невозможную пару чувств в их полном слиянии вызывал он во все еще потрясаемой раскатами вожделения Элен. Жуткое спокойствие охватило ее. Это все реально, все на самом деле, и гиперсон, и Корабль. Эта жизнь -- она ведь на самом деле, что бы мы все, лжефилософы-земи, не думали по этому поводу. Все просто и еще проще... -- Эй, овцебык, -- ежесекундно переводя дыхание, обратилась она к лежащему другой древней буквою, торжественной Y, впрочем, перевернутой, Джеймсу, -- какая же это ночь на Лонг-Айлэнде, если светло кругом? Это, наверно, Новая Зеландия, там тоже острова длинны, как... -- она хотела покраснеть, но у нее не получилось. Наверно, она и так вся была красная. -- А ты солнышка не видишь случайно, дура? -- откуда-то из глубин распростертого перед ней тела донесся утробный глас. Солнца и вправду не было, несмотря на жгучую ясность неба и отсутствие любых намеков на облачка. -- Это не Поверхность, все ясно, гений геронтологии? -- каждое слово, более близкое к мычанию буйвола, нежели членораздельному звуковому сигналу разумной твари, следовало после глубокого характерного вдоха. -- Подповерхность это, шлюшка ... -- закончил он уже на одном бесконечном выдохе, вряд ли членораздельно. Весь этот короткий диалог привел ее опять в состояние легкого озверения, мало того, что ее трижды обозвали в трех последовательных предложениях (впрочем, что там ино-Кэт твердила про называние дурой?), так еще и опять загрузили ее размышлениями о месте пребывания и как, собственно, из этого суперместа следует тикать. Какая разница, где и как, подумаешь, где-нибудь и как-то. Все кто-нибудь за нее решит, в конечном итоге, тот, кто всю эту аброкадабру придумал. Впрочем, так странно было, что она еще и сохраняла полную прозрачность мысли, как, собственно, и саму мысль. Эх, жаль, что она не поэт, какие вирши родил бы ее пылающий наслаждением мозг... Дальнейший разговор и даже его мысленное продолжение, таким образом, уже не имели ни малейшего смысла. Минуты тихо, медленно ползли, и все, что оставалось, так это тупо лежать, тупо созерцать гладкое одноцветное небо и тупо ощущать равномерные волны внутри себя самой, такие приятные и такие чужие, изредка содрогаясь в сладострастных конвульсиях. Все, тем не менее, когда-нибудь кончается даже в гиперсне (хоть ино-жизнь, верно, и исключение). Миновали ли свинские полчаса, нет ли, но Элен задремала по мерный рокот генитальных землетрясений. Кажется, она спала, и, кажется, видела сон -- но спала ли и был ли сон ... Одно можно сказать определенно, -- она проснулась ( а бывает ли просыпание без сна?). И первой же мыслью было, что она выходит из этого беззаконного Гиперсна. Ей было все равно, где она проснется, лишь бты на твердой привычной почве обычной реальности, пусть и зовется она теперь Гиперявью... На всякий случай, чтоб полнее уверить себя в том, что она все таки спала, она грациозно потерла сексапильными кулачками глаза, даже заставила себя зевнуть (или вправду зевнула?). Ну, так и есть, место на травке, отведенное до ее спасительного засыпания под мерзко воспользовавшуюся ей Y, было пусто, Трава, тем не менее, была примята оттиском этой наглой буквы. Нет, это был облом, удрать из сна оказалось делом непростым. Трогательная белоснежная полусфера по-прежнему манила размером и могуществом, а кольцо все так же зловеще простиралось на сотни метров вокруг. Какая-то непонятная активность закипала там. Обоняние снова захватило управление ее миром. Кольцо излучало тепло, огонь, свет и Запах. Не тот сладкий до бесконечности, что так перепугал ее во время полета, но понятный, земной и ясный, не допускающий и тени сомнения в ирреальности происходящего. Элен с трудом поднялась. Ее тело гудело призывным горном жизни. Она шла и шла, удаляясь от Центра Круга, места ее падения, как Ева в поисках Адама. Сотни костров предстали ее удивленным очам, лишь чуть она приблизилась. Этот запах ни с чем невозможно было перепутать. Запах жарящегося мяса. Они все еще были не одеты; она сама, впрочем, только сейчас и вспомнила про свое покинутое одинокое платьице на месте падения Евы. Желания вернуться за ним, естественно, не было, запах манил ее сильнее глупых предрассудков недоразвитой цивилизации. Какая-то совсем незнакомая ино молча и даже без вопросительных взглядов протянула ей темный кусок мяса, едва она подошла вплотную к одному из костров, краснокрылой птицей взмывающему в небеса. Сколько же она не ела? Голод, божественный голод бушевал в ней, самый лучший голод в ее жизни. Зубы сами впились в хрустящую, еще потрескивающую мякоть, обдающую жаром, жиром и энергией. Она на мгновение замерла. Нет, ей не показалось. Это и вправду было так. Ничего вкуснее невозможно было представить убогому умишке венца природы. Это мясо было приготовлено гениальным поваром, и принадлежало оно животному, пасшемуся в самих лугах Эдема. С яростью волчицы набросилась она на фантастический шашлык, ножи зубов первобытно рвали девственно аппетитные волокна. "Назад, в пещеры!" -- неслось в ее голове, сам Руссо звал ее расправит'ся с данной ей долей и просить, требовать, отнимать, вымогать, вырывать, красть следующую. И вот уже в ее руке стерильно обглоданная кость, очевидно, указывающая на принадлежность ее бедного хозяина к классу крупного, скорее рогатого скота. Дружное мелодичное чавканье, царящее вокруг, подсказало ей простую мысль без сантиментов присесть к танцующему брэйк-данс пламени, облепленному обнаженной шевелящейся девичьей плотью, и самой вырвать из жадных горячих уст огня новый сверъестественный кусок, который был ей проглочен в той же манере, как и его первый собрат, -- без мыслей. Мысли несовместимы с истинным удовольствием в примитивном организме земи. Поедая третью порцию, однако, она поймала себя на мысли, что все окружающее ее частично развратное, частично безумное ино-сообщество настолько ей опротивело, что она должна немедленно отправиться домой. Нудизм хорош именно своей краткостью, это один из основных принципов приличного общества... Общества. Она глубоко и печально вздохнула, не снижая темпов ритмичного жевания. До общества ей еще добраться надо. Как сказала бы везде побывавшая Кэт, русские в этом случае полагаются на свой магический "авось". Но тут Америка. Или все же Новая Зеландия? Да Земля ли это вообще? Какой же надо было идиоткой, чтобы позволить этой психопатке Кейт отвлечь себя разговорами и не смотреть вниз, на ту застекленную картинку, подобную Google Earth. Может, это и впрямь было окно в реальный мир... Должно же хоть что-то в этом мире не быть обманом... Проглотив последний завораживающий кусочек, она решила, что не голодна более, и что дальнейшее поедание всей этой чудесной ино-скотины сделает из нее зависимую. Решительно повернувшись, деловым шагом бизнес-леди она направилась за платьем, по-сиротски обозначающем скромной белизной Середину Круга. Она уже одевалась, чувствуя, как постепенно делает первый шаг к возвращению в лоно пусть и убогой, но все же цивилизации Поверхности, как две руки, уже перепутать которые ей было решительно невозможно ни с чьими, легли ей на плечи. -- Как шашлычок? -- в его словах и взгляде таилась отвратительная нежность, а нижняя чать лица лоснилась салом, как, впрочем, все еще и взгляд. -- Лично я ухожу, -- она легким движением корпуса сбросила его руки, направляясь обратно к чавкающей границе круга. -- Трусики, -- раздалось за ней. Он одарила его еще одним презрительным взором, достигающим, казалось, вершин красноречия, легчайшим движением подняла эту деталь дамского туалета, видимо, и в Подповерхности все еще являющуюся последним бастионом сопротивления, и, так и продолжая надменно держать ее в левой руке вроде знамени (может, и белого флага), зашагала к Кольцу. Сзади слышались извиняющиеся, семенящие подростковые шаги. -- Пэт, она тут, это, уходит, -- шепот Джеймса следовал за ней вместе с тихой чечеткой шажков. Элен резко развернулась, молниеносным движением тигрицы схватила сотовый (как, сотовая связь тут действует? Поверхностная цивилизация, оказывается, и тут технически бывает актуальна?!) и со скоростью света бросила его под каблучок. Хруст беззащитного экрана показался ей актом земи-торжества над ино-претензиями на власть. Она побежала, легко и свободно, щедро расходуя чуть ли не бесконечный запас энергии, полученный от ино-барбекю. Несколько девчонок удивленно взвизгнули, расступаясь и щелкой размыкая колечко, превратившееся в пылающий обруч. Что-то цирковое было во всем этом, или, даже, ассоциировалось с охотой. Ну да, это и был цирк, где два разнополых земи давали чувственное представление. Как бы, кстати, не закончилось охотой. Она бежала, и ей так было весело, и страшно, и хотелось оглянуться, и боялась она оглянуться. Дыхание перехватило. ЭТО росло перед ней, белое, как белый снег Европы, мистической планеты. Только сейчас она по настоящему оценила неземной рамер Летающего Полушария, на котором прибыла в этот полуфальшивый Лонг Айлэнд. Зачем же она бежала прямо на него? Было это частью дьявольского плана? Кто вел ее по проклятому и волнующему сну Гиперсна? Кажется, все-таки трансцендентный Корабль имел конечный размер, и вполне земная геометрия, в которую он кое-как вписался, вполне позволяла варварски обогнуть его. Каковой маневр, собственно, и намеревалась она предпринять. Ей хотелось домой, в Нью-Йорк, лучшее место на этом шальном острове. Лучшее место на Млечном Пути. Милая дамская неприятность случилась с ней, уже когда она была в полшаге от спасения (от кого и чего, она так и не могла сформулировать, но ей самой спокойнее было называть этот бег-побег спасением, а не новым прыжком в неизвестность). Один из каблуков не выдержал трудностей гиперсна и отчаянно треснул, печально повалившись под сексаписльной тяжестью бегущей девушки. Чертыхнувшись, она стащила туфельку, этот самый непонятный предмет женской сексуальности, и, после краткого безнадежного осмотра, ювелирно пританцовывая на одной ножке какую-то дивную партию из бродлеевского балета, оторвала неверный вечный символ женственности, после чего, симметрично проделав ту же серию па на другой ножке, расправилась аналогичным образом с его невиноватым коллегой. Теперь она просто шла стремительным олимпийском шагом, а тарелка как бы плыла слева от нее, словно это она огибала ставшую центром мироздания Элен. Воздух был девственно резок и чист. Ее ноздри еще раз осторожно вздрогнули. Еще белый полушар, чудовищно уменьшившийся до диметра, приличного на этой скромной планете, сиял нежной зловещей тайной где-то сбоку, а уже город открылся перед ней, такой американский. Как и все города ее самой развязной и пуританской в мире родины, он начинался тихим столпотворением прилизанных достопочтенных домиков, казалось, не пробуждающихся никогда от былой британской дремоты и хладнокровно глядящих на проносящуюся мимо Историю окнами вечноспокойных глаз. Элен сама не заметила, что снова бежала, да не бежала даже, а неслась, в какую-то дикую ненормальную припрыжку. Улица вытекала из поля, как Миссиссиппи из Итаски. Велосипедистка пересекла ей дорогу. Она взлянула в ее лицо бешенными кометами глаз. Красивые гармоничные черты лица велосипедной наездицы исказились, она едва не потеряла равновесие на своем техническом гимне неустойчивости. -- Вам плохо, мисс? -- тихо пробормотала она, снова вскакивая в седло и, очевидно, готовясь спасать свою дрянную жизнь при малейших сомнениях. -- Меня похитили, -- практически спокойно произнесла Элен (кажется, все-таки произнесла, губы точно шевелились, определенно порождая оперу звуков), не чувствуя ни малейшего желания сопротивляться накрывающей ее с самого низу двухметровой волне истерики, как неумеющая плавать надеется на благоразумие надежной, жесткой, соленой морской воды, по-матерински несущей ее в лоно песчаного брега. -- Меня похитили!!! -- повторила она, уже катаясь по земле. -- Похитили!! Похи... -- истерика получалась какой-то неестественной, без слез, рыданий, воплей и прочих крайне необходимых атрибутов. Велосипедистка все еще стояла над ней и даже и не думала никуда звонить. -- Кто, мисс? -- участливо склонилась она над ней. Элен прекратила спектакль, села и еще раз вгляделась в ее приятную, ничего не выражающую мордашку, венчающую острогрудую фигурку начинающей атлетки. Боже, это ужасное, зловещее компьютерное совершенство по-прежнему преследовало ее. В каком секторе Круга было место этой лонг-айлэндовке? Интуиция, интуиция штурмовала мозг. -- Инопланетяне, -- с невероятной осторожностью, как-бы по складам, медленно донесла она это понятие до девчонки. -- Абдукция, -- продолжила она ассоциативный ряд. А грудь все же ходила тяжелыми рядами океанских гребней. -- Ино? -- ее ответ прозвучал как выстрел 150-мм орудия. Она даже почувствовала, что ее чуть качнуло взрывной волной. -- И когда это все закончится? -- ухмыльнулась Элен, желая иметь клыки пантеры, чтобы тут же недвусмысленно обнажить. -- До Поверхности еще далеко, Вам лучше воспользоваться автобусом. -- А что, туда ходят автобусы? -- спросила Элен, понимая, что теряет рассудок. -- Да, конечно, мисс. Ей вдруг стало по-настоящему, отчетливо страшно. Перед глазами снова стояла залитая фиолетовым светом квартирка Джеймса, и она увидела себя со стороны, зомбированно шествующую к окну, распахнутому в Неизвестное. Что это все было, наркоз или гипноз? Иначе разве может человек не вопить от ужaса и не кататься, брызгая слюной, по полу с криками "нееет, неее хочууууу!", когда его похищают... Да хоть кто похищает, хотя бы и муж из квартиры любовника... А тем более эти... Она сглотнула брезгливо. Корень ино, обретший самостоятельную лингвистическую жизнь, вызывал тошноту. Как зуб после стоматологической заморозки, ее сознание оживало, ноя от страха, и весь организм превратился в один большой трепещущий сгусток фобий. "Какой, к черту, гиперсон, -- думала она, -- меня элементарно зомбировали, но кто и когда? Эти двое? Как же их,... Саманта, Пэт.. но как???" Она грязно выругалась без слов и про себя. -- Да Вы не бойтесь, Вам тут ничего не угрожает, -- прощебетало создание перед ней, гипотетически уже расклассифицированное ею в этот тошнотворный класс. -- Я Вам обещаю, никто тут голым по кругу... -- Давайте без тепепатии, это же ужасно, это просто чудовищно, Вы хотите, чтобы я свихнулась? Какая гадость, рыться в чужих мозгах, уж лучше в помойке... Прямо как свиньи. -- Да, Вы правы, в чужую голову и чужой дом без спроса -- совсем не вежливо. Только я к Вам ... -- Не залезали?! -- вскрикнула Элен и, стремительно поднявшись, зашагала прочь. -- Где тут остановка-то, -- спросила она, не оборачиваясь. -- Да вот же, около церкви, -- ответила велосипедистка, идя следом и катя свой дурацкий драндулет. -- Я провожу, если... позволите. Через несколько минут они молча приблизились к высокому кирпичному храму, архитектура которого была столь же неопределенна, как и религиозная веточка, им представляемая. Крест над входом, впрочем, неоднозначно позволял надеяться на какое-то смутное христианское спасение от царящей кругом аброкадабры. Новая знакомая прислонила свой незатейливый аппарат к стене и потянула дверь. Хор, отвратительно чудесный хор зловеще совершенных девичьих голосов пронзил ее слух. Она уже и не сомневалась снова увидеть перед собой то же стадо идеальных чудовищ, так обманчиво воспринимаемых на Поверхности отражением ангельской стороны человечества и по совместительству служащих сексуальным движителем его развития. Элен закрыла глаза. Хор был более чем чуден, он был просто хорош. Просты и хороши были и слова незателивой песенки, одной из тех, что возносятся тонкими детскими голосами под своды протестанстких святилищ по всему Библейскому Поясу. Они пели: Снится мне вечно Остров Небесный. Девы поют там гордые песни. "Сладостна млечных вихрей прохлада, И ничего нам в мире не надо. Ночью хрустальной, ночью нетленной, Видеть мечтая берег Вселенной, Мчимся мы, нежной вольности полны. Но бесконечны космоса волны. Молви нам, грозный звезд император, -- Это блаженство или расплата? Мчат вереницы душ, замирая, Через границы ада и рая." Снится мне вечно Остров Небесный. Девы поют там гордые песни. Странное чувство ностальгии по Поверхности впервые шевельнулось в том, что все еще звалось ее душой. Как прекрасно жить над тайной, а не внутри тайны, и ничего о ней не знать, но думать постоянно. Нельзя нам, людям, без тайны. Людям? Нет, все-таки земи. Почему Штаты все называют Америкой? Не потому ли, что земи называют людьми, Поверхность -- Землей, один из Гиперснов -- жизнью... Такие мысли, помимо ее воли или остатков воли, сами собой образовывались в темных глубинах ее мозга и устремлялись наружу, заставляя микрошептать губы. Почти наощупь, едва расплепив веки, она шагнула вперед, ведомая силуэтом своего велосипедного гида, в поющую залу. Звук был столь силен и чист, что глаза ее автоматически распахнулись настежь, казалось, она даже услышала хлопок век. Вздох облегчения вырвался из ее замершей в страхе груди. Тог не было. Плотно стоящая перед ней толпа ничем не отличалась от подобного свйщеннодействия где-нибудь в Богом забытом уголке Богом забытого штата, если бы не возрастно-гендерное однообразие. Увы, все то же скопление участниц конкурса "Мисс Очарование Небраски", или "Мисс Носик Аляски", или чего-то там еще в этом приторном духе... Она еще раз скептически оглядела велосипедистку, стоящую прямо перед ней и уже, кажется, присоединившую свой метаангельский голосок к звонким монотонным переливам. Интересно, она тоже по полвека прожила на каждом континенте? Как там Кэт говорила, полвека в России прожила, или полвека назад жила? Да какая же разница, один черт, ей, верно, пара веков уж давненько стукнуло. Внутри Элен все похолодело. Неприятно даже вспоминать об общении с чудовищами, тем более, стоя среди них. Так, стройные, в меру мускулистые велосипедные ноги переходили в довольно широкий таз, плавно перетекающий в упругую спортивную талию. Все это, возможно многовековое, безобразие прикрывали совершенно непримечательные шорты и ничем не замечательная футболка, а в поношенных кроссовках без носок ютились крепкие изящные стопы. -- Можно два вопроса? -- спросила она свою поющую спутницу. Та только глупо улыбнулась в ответ, чуть мотнув головой в знак плохой слышимости. Элен молча схватила ее за руку и вытащила обратно на улицу. -- Только два вопроса: Ваше имя и Ваш возраст? -- А почему сразу два-то? -- незнакомка как-то неловко рассмеялась, снова оседлывая своего двухколесного жеребца. -- Как Вам сказать попроще, у меня нет имени. -- Что, амнезия? -- недоверчиво пробурчала Элен. -- Нет имени по причине ответа на второй вопрос. Мне только два дня, и я еще не решила, как себя назову. -- Вас два дня как из дурдома, что-ли, выпустили? Неужели и в Подповерхности не научились какую-то несчастную амнезию лечить? Eще к нам лезeте со всякими абдукциями. -- Ну, в каком-то смысле то место, откуда я вышла, Вы действительно назвали бы дурдомом. Правда, сказать откровенно, повидав его, Вы сами вполне можете загреметь в психушку, земи ведь не обладают устойчивой психикой. -- Вы меня крайне заинтриговали, Девушка Без Имени, -- задумчиво сказала Элен, прикидывая степень опасности. Пройдя Абдукцию, стоило ли бояться места, "повидав которое, она сама вполне может загреметь в психушку", ввиду явной недостаточности ее земи-психотипа. -- Да, я, собственно, -- тертый калач, госпожа Безымянка, -- индифферентно процедила она сквозь зубы. -- Хочу увидеть все ваши местные подповерхностные достопримечательности, раз уж я тут. Безымянка только пожала плечиками и снова слезла со своего железного красавца. Когда она еще раз схватилась за тяжелую, окованную неопределенным металлом ручку высокой и узкой церковной двери, Элен просто подпрыгнула на месте в бешенном изумлении: -- У вас тут что, все в одном флаконе, где поете, там и лечитесь? -- Почти, -- не слишком вникая в юмор, ответила Безымянка. -- Где поем, там и родимся. -- Ах, ну, да, Вам же только 48 часов, простите, забыла. Прошу, однако, не рассматривать меня как кормилицу, -- Элен с детства чувствовала себя совсем хорошо, только когда могла язвить без всяких глупых границ общественного приличия, и здесь, в Поднебесье, т.е. наоборот, в Подповерхности, ей наконец-то предоставилась такая возможность в виду отсуствия самого общества, по крайней мере того, что она привыкла под ним понимать. Да и после голого Девочервяка, свившегося вопящим обручем вокруг совокупления двух нашпигованных, как гусь яблоками, имплантантами земи... Они все куда-то протискивались сквось предающуюся вокальному экстазу толпу, источающую приторную грацию, от которой Элен уже непроизвольно начинало мечтаться о чем-то старом, свирепом и, главное, мужском. Наконец, хор закончился, неуловимым движением Безымянка нажала на что-то вроде кнопки и две послушные створки ратсворились перед ними, обнажив нутро помещения, которое и в подповерхностном мире не могло быть чем-то, кроме лифта. Через неопределенную минуту (а сердце ее отмеряло секунды тяжелым молоточком, пытаясь предугадать, как выглядит дурдом в мире безумия), они уже шли по длинному коридору, стены которого, кричаще белые, были бездверны и гладки, как кожа девственницы. Что-то виднелось в конце тоннеля. И это была вода. Очень много воды, закованной в стекло. Элен явственно ощущала воду, непонятно как и каким чувством, но она знала, что там -- вода. Самая лучшая вода, прародительница жизни. Какое-то сверхъестественное, врожденное ощущение воды заполнило все существо ее сознания и все само ее существо. Вдруг Безымаянка подняла руку, и Элен увидела там несколько едва уловимых тончайших алых ниточек. Это были ясные имплантантные царапины. -- Держите себя в руках, умоляю, я еще не готова отразить Вашу истерику, если меня от Вас захлестнет волна, я, наверно, просто убегу... Одна тут останетесь. В ее последних словах проскользнула тень угрозы. Что-то тут было серьезное, впервые в подземном сверхсне. Они сделали еще несколько шагов, и Элен все поняла. Она поняла, что Безымянка -- она вправду Безымянка. Всего лишь Безымянка. Это было ужасно, это было восхитительно. За пределеми человеческого и такое безумно человеческое. Помещение, куда они вошли, было уставлено огромными стеклянными (по виду) аквариумами, заполненными водоподобной жидкостью, где в прозрачных мешках из экстремально эластичного материала, также полных этой "водички", плавали совершенно обнаженные девушки с закрытыми глазами. Из пупков их росли пуповины, связывающие "плоды" с упругими стенками своих "плацент". Многие парили в дивной утробной невесомости в истинных позах эмбрионов, с младенчески раскинутыми или сложенными на груди руками и по-лягушачьи согнутыми ляжками. Некоторые из них имели облик вполне половозрелых девиц, другие же предстали ее очам еще хрупкими подростками совершенно различных земи-возрастов; попадались, впрочем, и совсем дети, в узком поверхностном смысле. Элен схватила Безымянку за руку, ей было опять страшно. Они пробирались между бесконечными рядами немыслимых инкубаторов, и полные изумления глаза Элен, рожденной в живой утробе и прошедшей через все положенные природой этапы детства и взросления, не могли моргнуть. Ей было страшно и страшно хорошо. Вселенная оказалась большой выдумщицей и самые невероятные проблемы, придуманные ей для человека, для земи-человека, решались на самом деле с ошеломляющей простотой. Вот, внезапно в одном из аквариумов они улицезрели настоящего младенца, он смешно засунул половину ладошки в рот и увлеченно, по-медвежьи сосал; а совсем крохотный, едва заметный обитатель стоящего рядом стеклянного минироддома и вовсе не был еще вполне человеком, мгновенно заставив память Элен воскресить классические картинки эмбрионов. Ей хватило сил лишь мельком осмотреть аккуратный миниатюрный xвостик, дальнейшие детали были уже выше ее психовозможностей. Она отвернулась, ее чуть подташнивало. Ноги дрожали, и хотелось наружу. Совсем наружу, прочь из этой церкви, прочь из Подповерхности, прочь из Америки, куда-нибудь, где все идет так, как она привыкла за 45 лет. Ей снова вспомнился милый Лос-Анджелес. Туда, туда, подальше от этого неописуемого города без границ и правил, где все так возможно... Безымянка, предательница-Безымянка, вырвалась из вздрагивающей ладони Элен и отбежала чуть в сторону, с легким ужасом поглядывая на свою спутницу в этом путешествии по этому подземному Раю, Аду и Чистилищу в одном помещении. -- Да я в порядке, в порядке, -- хрипло происнесла Элен и тут же опустилась на корточки, закрыв лицо трясущимися руками. Кажется, Безымянка выругалась, причем, как ни удивительно, на каком-то мяукающем языке, возможно, вовсе не являющемся земи-наречием. Элен ощутила ласковое тепло тонких рук, обнявших ее. Она знала, это было змеиное тепло, ведь успокаивала ее Девушка Без Имени из таких подлых себялюбивых чувств, которые даже не были известны примитивным эгоистам Поверхности. Элен вдруг почувствовала чужеродную волну покоя, разливающуюся по телу, и это тоже было противно. Отвратительно было терять автономию чувств, все еще сохраняя полную самостийность сознания. Ей так не захотелось жить чужими эмоциями, что она отшвырнула змеиные руки и рванулась между стеклянными рядами к выходу из мрачного Родильного Дома... И все же, едва достигнув тоннеля-коридора, она обернулась и блестящими от легкой влаги глазами уставилась на Безымянку, размноженную тысячами отображений по зеркальным материнским поверхностям. Та осторожно скользила к ней. Кажется, не только Элен нуждалась в Безымянке, но и Безымянка в Элен. Так они и двинулись, молча, обратно к поющей толпе, и вскоре несущиеся сверху вихри музыки и пронзительного вокала опять достигли их ушей. Мелодия и характер песнопения претерпели решительную трансформацию, и сейчас скорее соответствовали земи-дискотеке. Ясно был слышен ритмичный африканский стук, вечный музыкальный символ модерна. Боже, кажется, трясся сам потолок, несчетные ино-ножки явно совершали нечто, заставлявшее вздрагивать не только ничтожный земи-дух, но и собственно материю. И прежде чем она сумела удовлетворить свое любопытство, как же все-таки выглядет ино-релакс, слова новой идиотской бессмысленной песенки ворвались в ее утомленные полушария. Светишь, девочка, ты, Боже, как душа. На тебя гляжу я тоже, не дыша. Даже буду неутешно если пьян, Не найду я в этой нежности изьян. Был когда-то очень зорок я и скуп. Но испил вино бесовское из губ. И отдал я злато, бедный. Как слепой Под Луной танцую с, ведьмою, тобой. Желтой Ночи улетаешь ты во тьмы. Ha мeтлe меня на таинство возьми. Там, на звездах, жизнь какая -- наплевать. Лишь бы век тебя, нагая, целовать. Едва они вошли в лифт, Элен вопросительно посмотрела на Безымянку, но та лишь пожала острыми плечиками. И вот снова чрево вертикального трамвая выбросило их в этот вопящий женский беспредел, и объятым ужасом глазам Элен (а, кстати, и Безымянки) предстала фантасмагорическая картина высоко и синхронно подпрыгивающих девушек, умудряющихся при каждом головокружительном прыжке группироваться в ту или иную сложную танцевальную композицию, сопровождаемую то ли криком, то ли визгом, а, скорее, и тем, и другим, образующими в противоестественном соединении ноты. -- Терпеть не могу поэзию, -- вдруг сказала Безымянка, точнее крикнула, силясь перемочь невыносимый вой, -- это псевдокрасота, враг единственной настоящей, нашей! Элен вряд ли до конца разобрала, что там выкрикивает подружка, да и до философии ли было, не убили бы. Рядом с ними то и дело шлепапись сверху на оказавшийся резино-плюшево-гуттаперчивым пол потные девичьи тела, чтоб тут же снова взлететь с непередаваемым восторгом и контравизгом. Они с нечеловеческими усилиями продвигались сквозь этот девопад. -- Ах, -- сказала Безымянка, когда наконец мощные церковные врата вновь захлопнулись за их вспотевшими от легкого испуга спинами. -- Планета явно перенаселена. Элен только эротично полуприкусила губу и тихо шла следом. Ей почему-то стало голодно, и на ум лез трансцендентный шашлык. -- Безымянка, а в этом городке мясо нигде не жарят? -- Смотря, что Вы называете мясом, -- не оборачиваясь, сообщила ее двухдневная спутница. Элен задумалась. Она ведь даже не знала, как называлось блюдо, что она вкусила в пылающем обруче. Да,ее похитили, но, в общем-то, ничего плохого не сделали, да еще и накормили лучшим в ее жизни... Лучшим в жизни... Где она, эта жизнь? Мало того, что надо было как-то добраться до Поверхности, так ведь еще и из этого проклятого Гиперсновидения выбраться все так же было надо. Она со вздохом взглянула на свои довольно очевидные бицепсы и напрягла нехилый пресс, удостоверившись, что он никуда не собирался исчезать сам по себе, а обещал это сделать лишь с условием возвращения в Гиперявь... Злоба с новой силой вспыхнула в ее душе, она все меньше наслаждалась собственной персоной. Хотелось отчаянно хрупкости. -- Зайдем? -- спросила ее Безымянка, поровнявшись с кафе, вывеска которого большими изумрудными буквами гласила: "Subnewyorker". Элен решительно кивнула, вдруг вспомнив, что у нее собой ни цента. Они уже спускались по ведущим в прохладный уют полуподвала тонким мраморным ступенькам, когда она сообщила подружке эту экономическую весть. -- Не дрейфь, подруга, мне дали подъемные на жизнь, -- и Безымянка смачно запустила руку в карман своих убогих шортишек. Рука вернулась с основательной пачкой резаной бумаги, где-то там, далеко наверху, являющейся самой специфической материей во Вселенной. Один из великих президентов ее великой Родины, оказавшийся снаружи, уставился на нее успокаивающим доверительным взлядом. Элен почудилось даже, что она снова в Манхеттене, просто в какой-то его подземной, неизвестной ей доселе, части, настолько уютным выглядел ресторанчик. Все было точь-в-точь как на Поверхности. Впрочем, задумалась она, и все остальное, что она наблюдала в Подповерхностном мире, мало чем отличалось, по большому счету... Ну, Дево-удав, Белый Полушар, да Чревоинкубатор не в счет... А что касается наличия лишь красивых молодых девчонок кругом, так ведь... Она и сама была феноменом, и как-то еще не спятила от знания этого совсем непростого, но все же естественнонаучного факта. Она очень хотела верить, что все-таки не спятила. Нет, это была совсем не стопроцентная вера, которой она верила в Гиперсон, в весь этот Гипербред. Все должно иметь, в конечном итоге, научное объяснение. -- А где же... -- практически просто подумала, а не спросила, Элен, едва они уселись за один из уютных полупрозрачных столиков из не слишком понятного материала (впрочем, и на Поверхности уже не всегда понимаешь природу этой вездесущей композитности). Интерьер заведения мало чем отличался от средне-нью-йоркского. Столики вполне артистично перемежались высокими неизвестными растениями, надменно стоящими в больших кадках, несколько люстр мерцали мрачным галактическим сиянием, излучая успокаивающую тайну. Едва различимая музыка неясного жанра тихо проступала сквозь тишину. -- Меню? -- все поняла Безымянка и улыбнулась. -- Ну, здесь все-таки не как наверху, как-нибудь обойдемся, подружка. Элен слегка покоробило от этого, без предисловий, слова "подружка", сразу же вспомнилась нахалка из полушаровидной тарелочки, та, с явными задатками постоянной пациентки самой высокооплачиваемой и безответственной категории врачей. Словно в ответ на еще не родившийся в ее голове вопрос-продолжение, откуда-то из полутьмы выплыла девушка в пестром одеянии, ближе, скорее, к восточному типу. Увы, она все так же была совершенна. -- Доброго времени, Леди, -- привествовала она двух собеседниц. -- Что бы вы желали выбрать этой ночью? Элен красноречиво уставилась на Безымянку, но та, вместо словесного ответа, изящно протянула небрежным и повелительным римским жестом руку в направлении одного из ближайших мощных кустов, поднимающего к потолку длинные узкие листья, как рота штыки. Так же без единого слова, официантка направилась к этому представителю царства флоры, до которого было два-три метра, и, едва подойдя, каким-то заученным тренированным жестом стала раздвигать листья-штыки. Вначале взору Элен предстал массивный стебель, цвет которого плавно менялся от темно зеленого внизу до густо-огненного вверху. Венчал его огромный кроваво-багровый плод, чем-то даже напоминающий живое существо. Боже, он и в самом деле слегка пульсировал. -- Вы правильно подумали, -- прервала ее легкое удивление Безымянка ровным тихим голосом. -- Это ни, растение, ни животное, а то и другое, или ни то, ни другое, -- как Вам больше нравится. -- А я ни о чем и не подумала еще, -- улыбнулась Элен, пожимая плечами. -- кажется, Вы действительно не читаете мысли. -- Я имела в виду -- собираетесь подумать, -- непринужденно парировала ее Безымянка. -- Да, -- еще шире заулыбалась Элен, ее губы словно сами расползались, обнажая белокаменную крепостную стену и образуя эти сводящие с ума ямки на щеках, -- это, верно, и есть высший пилотаж экстрасенсорики -- читать мысли, которые еще только должны появиться. Вольф Мессинг лопнул бы от зависти. Чтение мыслей и предсказание будущего, а вместе, получается, -- она уже непроизвольно хихикнула, сердясь сама на себя за дурацкий смех без особой причины, -- чтение будущих мыслей. Даже как-то оригинально, уж не говоря про патологическую востребованность Но, кажется, Безымянка была равнодушна к Поверхностному юмору. В этот миг они услышали какой-то странный звук, что-то среднее между визгом свиньи и треском ломающейся ветви яблони. -- Видите, как все просто, все необходимые для питания нашего вида органические молекулы в одной жизнеформе, -- лицо Безымянки по-прежнему убийственно ничего не выражало. -- Надеюсь, это не было разумным, по крайней мере, и мы не присутствовали при убийстве одушевленного существа? -- то ли в шутку, то ли в серьез спросила Элен, чувствуя, что все вообще перестало иметь какой-либо смысл, даже понятие, само понятие театра абсурда, столь привычное на Поверхности объяснение полной нелепости мира. Безымянка только качала головой с холодной улыбкой, полной серьезной лукавости. Официантка уже удалилась, что-то отломав от почти разумного растение-животного и зажав между узких белых хрупких ладоней. Несколько капель красноватой жидкости остались на том месте, где она только что стояла, безучастно свидетельствуя о неопределенном происшествии со слегка зловещим смыслом. -- Скажите, Вы верите в Секусальное Поле? -- без прелюдий вдруг стала выпытывать Безымянка. -- Там, на поверхности, все хотят найти Поле Жизни, Биологическое, то есть, Поле, но ведь на самом деле есть только Сексуальное, ведь жизнь -- это его проявление, правда? Элен глядела на нее с легким чувством полного отчаяния, прикидывая, можно ли все-таки найти в этом подземном дурдоме хоть одну относительно нормальную личность, способную помочь ей выбраться на проклятую, но все же позарез необходимую Поверхность. -- А как же одноклеточные и, вообще, однополые? -- сказала она вместо ответа. -- Они что же, не совсем живы, что-ли? А самые живые, по-Вашему, это вырождающееся племя приматов со специфическим свойством центральной нервной системы, ими же самими воспринимаемым как разум? А разум -- это не Безумие? А Разум -- это не Удовольствие? А секс для удовольствия -- это не Разум? Ей так хотелось продолжения Шашлыка, она невероятно желала, чтобы немногословная восточная официанточка возникла перед ними с огромными тарелками дымящегося мяса, именно того мяса, и все остальное на данный момент имело вопиюще второстепенное значение, -- и потому в ее речи не были ни логики, ни цели, ни связи, это на самом деле был лишь один нечленораздельный, слегка закамуфлированный устойчивыми словосочетаниями велеречивой лицемерной цивилизации, призывный вопль о мясе. Безымнянка смотрела на нее чуть округлившимися глазками, не совсем, очевидно, улавливая ее эмоции. Как вдруг до нее дошла незамысловатая причина, если только голод можно назвать причиной незамысловатой, и она беззаботно расхохоталась практически младенческим смехом. И пока их ноздри не уловили неповторимый животворящий аромат, пробуждающий самые древние инстинкты всего живого, она сидела в очаровательном оцепенении, погруженная в свои двухдневные мысли и размышления. Едва завидев семенящую с тарелками официанточку, Элен не смогла совладать с собой, и, сама удивляясь, что же с ней такое происходит, самкой леопарда метнулась навстречу и вырвала одно из магических блюд. Через несколько секунд все ее существо превратилось в красивую мускулистую хищницу, разделывающую добычу свирепыми грациозными движениями. Безымянка, кстати, ела с неменьшей жадностью, но все же сохраняя это странное внешнее, истинно человеческое, безразличие к пище, бесстрастно, как оживший Сфинкс. Лишь первые признаки насыщения стали появляться на их лицах, разговор полуавтоматически возобновился. -- Я верю, Безымянка, верю, -- мутнеющим взором уставившись на кажущуюся ей все красивее сотрапезницу, сказала Элен. -- Я не только верю, я его чувствую. Она вдруг с невыразимой ясностью осознала, что это чудовищное блаженство, чуть не раздавившее ее там, на Поле Посреди Неизвестности, внутри беснующейся, изнывающей от самолюбования и самонаслаждения, толпы существ, визуально неотличимых от самок рода сапиенс, -- оно ведь так до конца и не исчезло, и временами ей казалось, что внутри ее снова перекатываются тихие волны, отголоски далеких оргазмных бурь. И тут же, словно отвечая ее мыслям, особенно яркая волна вспыхнула, прокатилась и погасла в ее напряженно-восторженной плоти, как легкая мелодия забытого гения по натянутым нервам фортепьянных струн. -- Скажи, Безымянка, разве это было бы хорошо, если бы человеку все время было так хорошо, постоянно хорошо, неумолимо хорошо... -- Элен поймала себя на мысли, что пьянеет от дьявольского мяса, которое и мясом, может, не было вполне. Энергия, энергия разливалась в ней, мешаясь с шумом волн в самой середине ее естества, в точке равновесия, в центре эмоциональной и эротической тяжести. Безымянка улыбалась какой-то циничной псевдосладострастной улыбкой подземной Джоконды, будто отвечая ею на все вопросы гораздо точнее и глубже слов. Неожиданно Элен стала пронзительно понимать каждый жест ее удивительного личика, каждый оттенок глаз, каждое движение утопающих уголков огневеющих губ. Ей просто хотелось рассказывать и рассказывать о себе, читая реакцию Безымянки как бесконечную книгу и превратив это сверхпонимание в пресловутое шестое чувство. Это был самый невероятный диалог на гране телепатии, ибо Безымянка, почуяв игру, более не проронила ни слова, отдавшись с наслаждением ослепительно-красноречивому языку теловыражения. Взгляд ее становился все более восторженно-вопросительным, а губы чудовищно медленно, но непрерывно расползались лукавой луной, рождая надежду увидеть самое немыслимое из зрелищ всех миров -- живую хохочущую Мону Лизу. Как заведенная кукла и как нервная студентка первокурсница, сдающая первый экзамен с лицом лишающейся девственности, Элен татарторила свою незамысловатую, в сущности (особенно в сравнении со всей непостижимостью Подповерхности) теорию, давшую, однако, воистину неправдоподобные результаты -- подобно чахлой, ничем неприметной, серенькой яблоньке, по капризу Матери Природу разродившейся молодильными яблоками. Нет, что ни говори, те же самые термины и мудреные сплетения слов было гораздо произносить здесь, в мерцающем полумраке псевдосна, божественной собеседнице, которая, как говорится, вся превратилась в слух, словно обретя на миг в восприятии этого примитивного рассказа из убогой жизни Поверхности свое истинное предназначение. Внезапно Элен пришла в голову блестящая идея: ведь произнесенное слово порой уступает слову написанному. Да, вначале было Слово... Но как поданное? Звуками или письменами? Или образами? Или все же это Слово было не совсем ... слово? Она нашупала в кармане прилипший к трепетному бедру телефон. Есть ли в Подповерхности Интернет? Хотя бы как внешняя оболочка чего-то большего... Она вошла в веб-режим и набрал;а адрес своего сайтика, сиротливо затерянного в переплетениях безмерной и бессмысленной паутины, пожирающей и растворяющей любые крупицы разума. Найдя неказисто оформленную страничку с не блещущим художественной прелестью текстом, она молча протянула гаджет Безымянке, втайне желая легонько удивиться (о, забытое чувство) ее неумению читать по-английски. Сексапильные глаза Безымянки, порой охватываемые неуловимыми эмоциями, бежали по черным дорожкам строчек со скоростью светового луча, словно и впрямь озаряя стеклянное лицо земи-аппарата связи, объявленного на Поверхности одним из символов электронного всемогущества, магическим светом. Закончив чтение, она долго молчала с непроницаемым выражением застывшего неподвижно тела. -- Это был первый текст в моей жизни, который я прочла, -- сказала она ошеломляющую фразу. -- Наверно, лишаться девственности так же ... остро. -- Вряд ли, -- растерянно возразила Элен, сама не понимая, что имеет в виду. -- И что ж, это все работает? -- снова растекаясь губами в извивающуюся змейку, спросила Безымянка, почти заглядывая в сознание. -- Ну, как видишь, -- равнодушно ответила Элен. -- Там, наверху, тебя еще не прибили? -- совсем по-поверхностному попала в точку Безымянка. -- А должны? -- постепенно холодея, сказала Элен, облизнув губы. -- Ну, я там, конечно не была, но по всему, что знаю ... -- она не закончила фразу, так как и так все было ясно. -- А никто больше не пытался к тебе ... присоединиться? -- Поначалу убедить кого-то нереально было, а потом мне и самой ... невыгодно стало. -- Ясно, -- ухмыльнулась Безымянка с каким-то запрограммированным цинизмом, -- можете не продолжать. Своя рубашка всегда ближе, что уж говорить про кожу... Хочу на Поверхность, вот где можно повеселиться с этим Вашим аппаратом. -- Это не аппарат... Программа, -- поправила Элен. -- Да какая, к черту, разница, -- язык Безымянки и манера поведения становились все более развязными и грубыми, словно она сама себя перенастраивала где-то внутри с помощью невидимых кнопок и ручек. Ноздри Элен слегка раздулись в неясном ужасе, перед ее сознанием предстала нахальная морда ее соседки по Летающему Полушарию. Нет, ну не могут же все тут развиваться в сторону ... -- Вы знаете анекдот: едет физик в Париж, в вагоне беседует с рабочим. Тот его спрашивает: чем, мол, занимаешься, куда едешь. А физик и говорит: еду в Париж читать лекции по теории относительности. И поясняет: ну, представь, три волоса в супе -- много или мало? А если на голове? Рабочий послушал, усами пошевелил и молвил: и с этой вот фигней ты в Париж собрался?! -- Ты хочешь сказать, что с этой фигней я в Подповерхность спустилась, что-ли. Так я ж не сама, похитили меня. ПО-ХИ-ТИ-ЛИ, -- последнее, что собиралась делать Элен, так это вступать в какие-либо научные дискуссии. Она была сыта по горло бессмысленными спорами еще наверху, и много лет уже не вступала ни в какие дебаты. -- Да кто Вас похитил... Сами, наверняка, в последний момент решили удовлетворить свое любопытство, поплевав на все остальные эмоции и то, что там, у вас, называется голосом разума. Она была права. Элен пыталась лихорадочно анализировать. Знала ли Безымянка о ней что-либо, что не следовало из их разговоров? Да, паранойя всегда выгоднее шизофрении, как говаривал ее незабвенный скотский шеф Смитсонберг. Кто-то все же должен был за ней следить все эти десять лет. Хотя, и она не удержалась от полуулыбки, о какой слежке можно говорить здесь, в логове сверхестественного. Да уже наличие этой Подцивилизации заставляет чувствовать --нет, ЗНАТЬ! -- себя под самым плотным колпаком, что только и представить возможно. -- Да Вы не дрейфьте, мисс, -- и Безымянка совсем уж по-простому, если не сказать бозльше, положила ей руку на плечо и чуть надавила, -- в этом сумасшедшем мире только фигня и работает. Вначале было не Слово, вначале была Формула... А у Вас она как раз, есть, как я понимаю... Простая или сложная -- значения не имеет... Пиксели, расстояния, сумма, степень, соседние ... Этого вполне достаточно для вечности, вечность не так уж привередлива... Она снова взглянула на текст, как выискивая самый лакомый кусок: Очевидно, в истории не было более важного научного вопроса, чем остановка и/или замедление старения. Современная система взглядов на эту величайшую проблему, которая сформировалась к настоящему моменту, чрезвычайно сложна, и все же может быть разделена на два основных подхода: первый основан на так называемом принципе накопления вреда (включая генетические повреждения ввиду укорачивания теломеров), другой связан с гипотезой о существовании некоторой генетической программы, инсталлированной в ДНК всех живых существ, которая является основной причиной старения (хотя, например, укорачивание теломеров может и тут играть важную роль, что показывает некую неопределенность в таком делении). Данный сайт предлагает абсолютно новый путь для переосмысления самого определения проблемы и поиска решения в соответствии с этой обновленной картиной. Первым шагом для описания данного нового подхода является математическая формализация, которая, вообще говоря, может быть применена не только к биологическому объекту или процессу, но также и к любому физическому феномену. Определим формальный биологический возраст (FBA) живого организма биологического вида S как любую функцию от выбранного множества параметров организма х, обладающую следующими двумя свойствами: 1) рассматриваемый как функция от реального времени t, формальный возраст FBA(x(t)) аналитичен; 2) существует константа c, такая что для каждого конкретного календарного возраста t среднее значение FBA(x) на множестве особей того же календарного возраста равно ct. -- прочла она певучим хихикающим голоском. --- Программа, данные -- все там, в верхнем Нью-Йорке? -- Ага, -- тихо кивнула Элен. -- Да, в стихах это было бы не так скучно, мисс Бессмертная Земи. -- Безымянка совсем развеселилась и стала декламировать в неприкрыто клоунской манере: Конечно, нужно учесть, как часто и каким образом мы можем измерять параметры организма таким образом, чтобы он не был поврежден тем измерением и, соответственно, какой набор параметров должен быть выбран, чтобы минимизировать связанное с измерениями повреждение и иметь возможность проводить их с максимальной частотой. Вне зависимости от того, какой общий метод решения этой специфической проблемы может быть обнаружен, следует отметить, что сама природа предложила превосходное решение, которое, как ни странно, намного более успешно применимо к человеку, чем к любым другим видам. Решение в буквальном смысле находится на поверхности и, очевидно, должно быть названо внешним FBA (EFBA), определенным как FBA, переменные х которого базируются исключительно на внешнем виде организма и, главным образом, предполагаются фотографиями организма, взятыми с различных ракурсов и имеющими максимально возможное разрешение. В отличие от практически любых других видов живых существ, в человеческом сознании/подсознании внешний облик человеческого тела чрезвычайно зависит от его возраста, то есть нашему мозгу дан специальный аппарат для того, чтобы определять биологический возраст через визуальную информацию с довольно высокой точностью, когда это касается людей, в то время как для любых других животных мы не в состоянии сделать то же самое столь точно. В то же время, принимая во внимание природу информационного представления в нашем мозге визуальных изображений, которые могут быть выражены через некоторые дискретные элементарные/атомарные образцы, примерно соответствующие пикселям современных цифровых фотографий, можно понять, что должен существовать математический алгоритм, подражающий этому аппарату и вычисляющий функцию от набора пикселей фотографии, которая удовлетворяет двум требованиям для FBA. Мы разработали такой алгоритм, программная реализация которого доступна на нашем сайте. Основной функцией, на которой данный алгоритм основан, является k-гладкость набора пикселей А smooth(A,k), определяемая как сумма k-ых степеней евклидовых расстояний между соседними пикселями А, деленная на сумму k-х степеней Евклидовых норм пикселей А (при этом пиксели рассматриваются как трехмерные целочисленные вектора). Сам же алгоритм состоит в получении как можно большего количества фотографий участка кожи в течении очень короткого промежутка времени (порядка нескольких минут) и вычислении среднего значения их k–гладкостей. Используя данную программу, Вы можете начать регулировать свой образ жизни, чтобы замедлять старение в той же манере, в какой люди регулируют его для того, чтобы уменьшить вес. Хотя такой процесс регулирования также может быть математически формализован и затем научно оптимизирован, тем не менее уже представляется возможным получить результаты, базирующиеся просто на естественной интуиции, говорящей о том, в каком направлении изменять Ваш образ жизни таким образом, чтобы Ваш FBA, вычисляемый предлагаемой нами программой, увеличивался бы как можно медленнее. Закончив свою дурацкую декламацию, она была вынуждена перевести дыхание, словно после пробежки, и сидела в явном нетерпении как-нибудь поядовитее съязвить, но, видно, ничего особенно ядовитого не приходило в ее притягивающую взгляд, ветренную голову. От огорчения она даже посерьезнела и, казалось, чуть насупилась. -- Вот, взгляните, -- Безымянка резким угловатым движением вынула из собственных шортишек какую-то тоненькую пластинку, отдаленно напоминающую некий футуристический японский мобильник. На ослепительно черном экране вишнево-алыми буквами следовал длинный список неизвестных Элен медицинских (по всей вероятности) терминов с проставленным напротив каждого многоциферным числовым значением, последние знаки которого, после запятой, постоянно менялись, кровавыми живыми струйками мелькая у правого края. -- Это Ваши гормоны, -- жеманно сообщила Безымянка и, надавив на какую-то точку на приборе, стала листать список, страница за страницей, следя за реакцией Элен. Сотни, а то и тысячи наименований, пробегающие нескончаемой колонной, лишь изредка содержали имена, знакомые или, по крайней мере, отдаленно знакомые ей. -- Фантастика, -- пошло пролепетала Элен. -- Вы мне ... продадите это? -- Послушайте, милая, что Вы там воображаете себе, наверху? Среди земи нет достаточно богатых существ, которые могли бы себе это позволить. Вы вообще в курсе, сколько нас тут, в том, что Вы наверняка уже прозвали Подземельем? Сколько нас, ино? Триллионы. И ворочаем мы сотнями триллионов, каждая. Да, я имею в виду ваши обожествленные доллары, мерило всего, единицы тайны. Все, что у вас самый жгучий, душераздирающий дефицит, за который вы дерете друг другу глотки да устраиваете великие и ужасные спектакли войн -- деньги, мясо и... женщины, всего этого у нас -- как грязи. Добро пожаловать во Вселенную, моя дорогая! "Она становится все более несносной, а ведь только третий день, как она утверждает... Боже, какой третий день, мне надо поскорее вырваться из этой бесконечной психушки... Лос-Анджелес, Лос-Анджелес, любимый Лос-Анджелес... Там меня никто не найдет, никакая ино-нечисть", -- эти мысли единым дуновением пронеслись через ее мозг и разбились о стенки черепа.