Перейти к основному содержанию
Не умею ни гугукать, ни молчать... А. Жигулину*
\Из давнего\ Не умею ни гугукать, ни молчать, каждодневно хочется кричать о паскудном нашем бытие при величии и героизме дел. Жизнь не жизнь, а сущий беспредел. И его нам сотворили те, о которых вслух не говорят, чтобы стены не услышали случайно. Если вслух, так только лишь «Ура!», а плохое в нас железной тайной. И в утробе сумрачной земной чтобы, выехав, в психушку не попасть, мы не раскрываем свою пасть и не критикуем нашу власть, пусть фальшиво, но зовём родной. Я такой же. Матюгаюсь, но, бранясь, всё ж мне боязно порвать со всеми связь, оказаться в тех глухих краях, где провёл ты молодость свою. И поэтому бывает по *ую, что я вижу подступивший крах родины заоблачных идей. Но, однако, всё же жизнь людей, не переставая, всё пишу. Этим неосознанно дышу каждодневно. И вот так наполняет жизнь свою Исаак. * Вспомнилось, когда перечитывал «Седьмую книгу» А. Ахматовой. Там в стихотворении «Муза» есть строчка: «И опять весь год ни гугу…». Своё стихотворение я читал А.Ж-ну в Воронеже в квартире матери Ирины Озеровой. 1967г.
А я думал, что ты о власти современной, и хотел пожурить: "Она о тебе заботиться, а ты..."
А я, СанСаныч... как всегда! Кстати, ты Жигулина читал? Хороший поэт был! Чуть не расстреляли в юности, но заменили катаргой. Его и о нём в интернете много
Нет, Исаак, даже не слыхал! У меня в фаворе были наши корифеи, да Роберт Бёрнс в переводе Маршака.Ну, Шекспир и Гёте. Но спроси меня, что там и где - в памяти пусто! Это, как Витя, старший лейтенант: с Кольского попал на Батумские курорты - (такое иногда случалось, тогда!) - то из всех красот он нам смог рассказать о том, что столовая была вдалеке от жилого корпуса, и в столовую надо было идти через улицу, а там у ворот сидела баба Клава, и у неё было что-то вроде столика. А на столике...ящик с кинзой, кинелью, и ещё с чем-то, у которого названия нет, но довольно вкусным. Но это полагалось только на закуску стакана чачи градусов под семьдесят... и всё это за сорок копеек! На вопрос, что еще хорошего - ответ был: "Идешь на обед... идёшь на ужин..."Такие и у меня были в те времена отношения с поэзией!
В Батуми не был, а вот про Гагры вспомнил, прочитав про твоего Витю и чачу. Хороший напиток! - многое он позволял... Ты и я – одни в палате. Из подружек – никого. Ты лежишь уже без платья, да и я одет легко – лишь носки. А ты в сережках. Солнце прыгает по ним, проникая сквозь окошко, отражаясь от картин. Мы с тобой после обеда оторвались от подруг, их оставив на соседа моего, и сделав круг по дорожке терренкура, оказались здесь с тобой. Ты сказала: «Я не дура, чтоб вернуться так домой, не попробовав другого, не родного мужика». Я подумал: «Что такого, подыграю в дурака, и тем более прекрасно всё в бабёнке, всё на ять, и не буду я напрасно что-то лучшее искать». По стакану местной чачи опрокинули сперва. А теперь на мне ты скачешь, позабывши все слова. Только руки, зная дело, уступив порой губам, бродят шалые по телу, не мешая мастерам, что в согласье чудо лепят аж пищит, скрипя, кровать. И чуть слышен страстный лепет: «Это божья благодать!»
Мы разные по характеру. И, видать, по менталитету, хоть и однокашники и почти коллеги. Не предавался я блуду с чужими жёнами, в знак солидарности мужской!Не был я ханжой, заглядывал, бывало, под чужие юбки, но замужних блядей презирал, и отшивал, обнаруживши поползновения. Да и сейчас при своём мнении: предатели и сволочи! Особенно офицерские бляди. Отвали и трахайся с кем хочешь.Это же предатальство, самый подлый грех. Хуже,чем удар ножом в спину! Не зря зачислен он в состав грехов смертных. А ты с такой лёгкостью об этом. Хотел бы я увидеть тебя, когда ты придя домой со своего нелёгкого дежурства, обнаружил в своей постели две пары ног, из которых вторая пара отнюдь не твоя! Врёшь ты, наверное, бравируешь: обычно "коты" не хвалятся своими похождениями.А мне, почему-то, такое хвастовство противно!Ладно, не бери в голову - дела давно минувших дней. Пожалуй, сейчас я бы не стал журить тебя, ежели бы ты трахнул и чужую бабу: значит,перезимуешь и эту зиму! Вообще-то,Jedem das Sein!
Понимаешь, СанСаныч, не считал я это грехом. В 12 лет, соблазнённый 13-летней девчонкой, у которой под Воронежем погиб её 17-летний парень, а до этого повидавшей столько, что современной "свободной" молодёжи и не снилось. А об "отношениях" в "детских компаниях" той поры знаешь? Я вот оттуда такой. Без богобоязни и без чувства греха. А на курорты и в санатории дамочки зачем ездят? Спроси у работников этих медучреждений. "Прелюбодейство" считал религиозным термином, а "лебидо" -естественной функцией (по Фрейду). И жена, чудесный врач и психолог это понимала, правда в 30 лет она перенесла страшную болезнь - тиреотоксикоз, отложившую отпечаток на её физиологию.
Привет, Саныч! Это тебе! Понятье модное - ЛИБИДО... А мы, не подавая вида, Что знаем, что к чему, На юг потешить плоть поедем, А там - с дельфином иль медведем... Кому что по уму! Плюя на пуритан и геев, Мы соблазним невинных змеев И вместе с ними - в ад! Ну, а натешимся - вернёмся. За сим бабьём мы остаёмся - Нам нет ни в чём преград! И всем конкретно заявляю, Что я либидо не теряю - Верна ему всегда. Кому же без него не пусто, Пускай себе едят капусту Либидо у таких не густо - Но гуще ЛЕБЕДА!
Браво!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Вкусно и умно! "...Пускай себе едят капусту Либидо у таких не густо - Но гуще ЛЕБЕДА!" Эх, были бы живы сверстники, переслал бы им это ироничное чудо! Но в пятницу в городской библиотеке на "Собеседнике" обязательно прочту присутствующим...
Хорошо, Нинушка, хорошо! Хорошо тебе так писать: выродишь хоть от крокодила - оно дитя твоё! А твоему мужику, как видеть такое - у него в семье, вдруг, крокодил вырос!
А мужику на курорт нужно это самое либидо порядочное, а ещё лучше что-то вроде того, из чего Христу венок делали. О лебеде и речи не должно быть!
Да, СанСаныч, нашёл ещё одну вещицу из той эпохи. Это не хвастовство - это отражение психологии тогдашних моих сверстников Ну, что осталось в этой жизни, где безысходность и метели, как не мечтать в чужой постели о сладких днях при коммунизме, где я за общность офицерских жён, дочерей, сестёр и внучек, которые чему-то учат без назидательности мерзкой?! Свою жену я не отдал бы в котёл общаги коммунизма. Но здесь, как раб пауперизма, с животной радостью долбал бы, пока в загашнике есть сперма, не возражающих и ждущих, авось, другой да будет лучше, чем надоевший, свой, и стерва. Отбросив детскую наивность, я занимаюсь тем, что вечно. У них и у меня, конечно, ведь впереди бесперспективность. Мужья их это понимают. Я тоже, но ещё туманно. Поэтому в пылу обманном за коммунизм я принимаю чужой женою обладанье; пою в своих стихотвореньях мужей геройство и терпенье. Но верится с трудом преданье… Ранняя весна-1954.
Да не хонжа я, Исаак! Ты от меня даже отстал: меня научила этому делу восьмилетняя дамочка, когда мне не было ещё и пяти! А в мои 12 чуть не случилась трагедия с четырнадцитилетней: я оказался уже мужиком! Но это же детские забавы! А в семье - это предательство и сволочность отношений. Хотя...Хотя - это нарушение человеческих предубеждений, а не законов природы. Так что, продолжай, не стесняйся! Но учти: Господь всё видит! (И пусть!)
Плещется Чёрное море, лижет утёс беспокойной волною. На косогоре лес топорщится гребёнкой густою. Закатное солнце лохматою тучей разбито на золотые осколки. Дрозды, собираясь ко сну, насмеявшись, отпевшись, примолкли. Веет покоем и негой от этой картины. Будто и нет на земле ни беды, ни тоски, ни кручины. Вроде, и в море, и в небе – согласье и счастье, Вроде, здесь вечное лето без бурь и ненастья! Вот солнце за море скользнуло, угрюмые скалы, лизнувши закатным лучом. И сразу туманные сопки уснули, к плечу прислонившись плечом. И стало уютно, тепло и темно, Лавандовым духом дохнул ветерок из долины, Как будто невидимый кто, озорной, Подкравшись, накрыл всё, шутя, полушубком овчинным. Ветер нагнал грусть незваную, на притихшую рядом подругу. Тихо стоим мы над морем туманным, тесно прижавшись друг к другу. Лет десять с тех пор лавиною с гор пронеслось-пролетело. Но мне вспоминается часто морской тот простор и утёс тот замшелый. Шутил - не шутя, любил – не любя: банальный курортный роман. Но в грустной тиши половину души оставил я там!