В ступоре я от сейчас увиденного. Лишь за то, что вроде бы обидела, – как могло такое в жизни стать? – девочка убила свою мать. Стукнула бутылкою по темени, проорала: «Сука, замолчи!» – и ушла, – дочь нынешнего времени! – с мальчиками пьянствовать в ночи. … Средь телевизионного экрана в нищей кухне на полу лежит женщина в халатике. Из раны струйкой на пол кровь ещё бежит. Так мне кажется. А кровь, на самом деле, стылая, успела почернеть. Тележурналистка что-то мелет про мораль, про нищету, про смерть. Мальчик лет двенадцати, рыдая, пробует про горе рассказать участковому: сестра его, родная! ни за что! убила его мать! Не слова – скорее клокотанье: «Мамка денег не давала ей». «Нету! Нету! Дочка, перестань ты. Постыдись, Наташенька, людей!» А Наташка раз её бутылкой. И ушла. И нараспашку дверь. Мамка об пол стукнулась затылком… Дядя Вань, а как же мне теперь?!» Участковый смотрит на мальчишку и не знает, что ему сказать: видел разное, но это, право, слишком. «Как могло такое в свете стать? До чего же люди опустились! – и не одиночки – весь народ. Без работы, без заботы все здесь спились, превратились в настоящий сброд. И верховной власти нету дела до людей. Одни слова, слова…» Бездыханное среди экрана тело… Как же, Русь, во всём ты не права!