Олегу Распопову не было никакого дела ни до урок, ни до сук. Они его совсем не интересовали. Артист в вольной жизни – он заведовал культурной частью колонии, и сам этот факт значительно помогал ему коротать срок. И не только потому, что он был избавлен от лесоповала. Здесь, в инвалидном лагере, все от него избавлены. Ему нравилось отыскивать среди зеков способных людей, учить их актерскому делу и ставить концерты, даже спектакли. В его распоряжении имелась библиотека со строго определенным набором книг (никаких Достоевских, Драйзеров, Вернов!). Культурно-воспитательная часть имела набор народных музыкальных инструментов, которые зеки могли даже брать на вечер в барак. Распопов вечно торчал в КВЧ: читал какие-то стихи, пьесы советских драматургов, писал заявки на примитивный реквизит… И в занятости этой – его счастье. Если допустимо, говорить о счастье в зоне. Олег Распопов не знал полуцветняка (еще не вор в законе, но уже не фраер) Ваську Николаева, по кличке Залетный. Впрочем, и Васька Олега тоже не знал. Не хотел знать. Этот человек совсем другого пошиба.Казалось, нигде эти вое сойтись не могли. И все же судьба их свела. Залетный ничего так не любил, как карты. И по этой части считался в своем мире мастером высшего класса. Играл в очко и в рамс, в стос и буру, в вист и в подкидного и во все прочее, даже в преферанс. Играл на тряпки, на шалобаны, на «петуха», но никогда - просто так, ради спортивного интереса. Это он считал пустой тратой времени. Часто выигрывал, потому что карты стали его второй профессией. Первая – вор-карманщик. Что поделаешь – таков интеллект. Залетный – этакая малявка худосочная. Невысок, тощ, редкозуб. Одним словом, смотреть не на что. Темперамент близкий к сангвиническому. Характер взрывной и сумасбродный. Васька не признавал никаких правил и норм. Было лишь одно правило, достойное уважения, - его желания. Все остальное не стоит внимания. Понятно, что в своей второй профессии он никогда не упускал случая передернуть карту или смухлевать как-нибудь иначе. И потому знавшие его блатари никогда не садились с ним за игорный стол без ножа. Нож (а то и два) служил гарантом от «исполнения» – мошенничества. Пойманный на исполнении тут же получал финку в бок. Не один исполнитель закончил жизнь на воровском пере. Но Васька тоже ведь не фраер: знал, с кем надо играть аккуратно, а кого можно и на три листика взять. На сей раз Залетный сел делить в стос свои хромовые прохоря, добытые у какого-то фраера. Против прохорей Леха Шакал выставил новый шерстяной свитер, пришедший к нему по игре. День был воскресный, выходной, значит. Почти сразу же после утренней поверки сели, никого не боясь, за большой стол возле секционной печки. Как положено, каждый воткнул в столешницу свой свинокол, и принялись за дело. Но на всякий случай, «чем черт не шутит, когда бог спит», Леха потребовал, чтобы фраера выставили на крыльце дозор. Стос – игра наипростейшая, даже проще «колхозной», как воры называли очко. Тут все зависит от везения, может быть, самую малость – от интуиции. Игроки садятся друг против друга. У каждого своя колода. Один загадывает, другой мечет. Загадывающий выбирает из своей колоды любую карту и кладет ее на стол, накрыв ладонью. Мечущий переворачивает свою колоду, чтобы карты были видны, и начинает метать со словами «бито» – «есть». Причем, первые кладутся в правую кучку, вторые – в левую. Или наоборот. Здесь все – по вкусу. Как только на кону появляется загаданная карта, партнер должен ее немедленно предъявить банкомету. Допустим, это была бубновая девятка. Если она оказалась в числе битых. То выиграл банкомет. Если вы числе «есть», то выиграл загадывающий. Большое значение имеет цвет и масть карты. Если это бубны, то выигравший получает всю сумму, что стояла на кону. И если попалась девятка червей (полуцвет) – две трети суммы кона, а если - черной масти (простенькая) – одна треть суммы. Отсюда и требование, чтобы все ставки делились на три. И сапоги, и свитер оценили в тридцать рублей, договорились на одну ставку разыгрывать полтора рубля. Можно бы и по трояку – не велик куш, но, что потом делать в долгий выходной? Для начала разыграли в очко, кому метать первому. Леха набрал двадцать очков. А Залетный напоролся на перебор, и, раздвинув веером колоду, начал выбирать карту. На дворе стоял теплый июльский день. Доброе солнце подкатывалось к своей высшей точке, мягко прогревая эту суровую, холодную землю. По зоне вальяжно прогуливался порывистый ветерок. Он заглядывал в раскрытые окна и овевал измученные неволей тела зеков. Барак стоял на метровых сваях. Летом и осенью он обдувался со всех сторон. А к Новому году снега наваливало столько, что сваи утопали в нем полностью. И снег становился утеплителем. А сейчас тоже не холодно, потому что лето и ветер совсем не стылый. Первый кон Залетный продул. Ставил на червового валета, и Шакал убил его «мальчика» с третьей карты. С этого момента Васька почувствовал недоброе. Бывают же и у полуцветняков недобрые предчувствия. Игра шла, казалось, с переменным успехом, но медленно счет Шакала рос, а Васькин таял. С какого-то момента он начал ощущать себя босым. Играли около двух часов: «бито-есть, бито-есть, утром встанешь – не хрен есть…» И так постепенно, помаленечку роскошные Васькины прохоря уплывали к Шакалу. И Залетный нервничал. Вообще-то вор не должен дорожить шмутьем. Проиграл сегодня – завтра выиграешь. Или украдешь. Жизнь такая. А если ты не хочешь ставить на кон свой костюм или полюбившуюся рубашку – кто ж тебя станет уважать?! Дешевка с фрайерскими замашками. Залетный свои шмотки проигрывал неохотно. Но все же на кон ставил. Чтобы обычаев не нарушать. Прохоря он носил уже больше месяца, привык, они придавали ему вид авторитетного вора. Еще бы: голенища – гармошками, переда – зеркала. А подошвы так приятно поскрипывают – заслушаешься! Но пристал Шакал, как банный лист: «На три твои прохоря делятся?» и нахально в них пальцем тычет. И как ни ломался Залетный, а пришлось ему ставить на кон лучшее, чем располагал, с чем ни при какой погоде не желал расставаться. Как увидел Васька, что карта не прет, заерзал на скамейке, засуетился, а Шакал, словно прирос к месту. Только самокруткой подымливает, да глаз прищуривает, потому что дым в него влезет. А играет молча, спокойно, словно и не его свитер на кону стоит. На нервы Васькины действует. Вокруг игроков болельщики собрались. Вздыхают, охают, ровно на футболе. Хотя чего там вздыхать: всем уже давно ясно, что еще кон, еще – два, и – ходить Залетному в лагерных ботинках из добротного текстиля. Вот пошла последняя ставка. Залетный сейчас не человек. Он – надежда сплошная: вот эту карту он угадает, а там масть попрет и – он не только прохоря отмажет, но и возьмет Лехин свитер… А тот поплевывает на кончики пальцев и считает: «Бито – есть, бито – есть…» Залетный потерял нервы. Вскакивает на скамейку, хотя ладонь по-прежнему держит на карте. Его трясет, словно от лихорадки, он мечется… И вдруг, как заорет: - Откройте окно, суки! И хотя никто не может понять, причем тут окно, его все же открыли. И почти в то же самое время Леха хрипло сказал «Бито». Васька перевернул пиковую восьмерку, которую Леха убил в масть, и бросился головой вниз в окно. Его подняли с земли и привели в секцию. Он сильно ушиб голову и стонал от боли и досады. Кто-то из зеков подал ему кружку воды. Попил и пришел в себя. Но выглядел подавленным. Молча и неторопливо стал стаскивать свои "голенища – гармошки, переда – зеркала". Со стороны казалось, что Залетный в этот миг – само несчастье. На него жалко было смотреть. Дешевка, словом. Сидит на скамейке у стола. Ноги замотаны портянками. Рядом на полу – сапоги. И довольный Леха глядит на них улыбаясь. Но рук к ним пока не тянет, хотя состояние души Залетного его совсем не трогает. Это же карты. А у него сегодня фартовый день. К тому же Шакал недолюбливал Залетного. И даже с удовольствием отметил, что тот глядит на него побитой собакой. - Леха, - промолвил Залетный, - продолжим сеанс? - Зависимо, что на кону, - холодно ответил Шакал. - А ты что хочешь. Залетный потянул себя за штанину. - Фуфло, - отверг предложение Шакал. - А что тебе? - Твое дело, Залетный. Лагерное шмутье не играю. - Давай на представку? - На чужие шмотки, штоль? – отрицательно покрутил он головой. - Чего ты хочешь?! – заорал Залетный. - Кому нечего ставить на кон – душу ставит, - холодно процедил Шакал. Ему не нужна была никакая игра. Он закончил свое дело и хотел обуть выигранные сапоги. Потому и ставил заведомо неприемлемые условия. В то же время просто уйти, не дав сопернику совсем никаких шансов – как-то не по-игроцки… А тут правила хорошего тона соблюдены, а что партнер отказался – его дело! Не рассчитывал Шакал. Что Залетный примет вызов. - Играю душу, - подавленно сказал Васька. В первый раз за сегодня у Шакала изменилось выражение лица. Но отступать ему было некуда. Он с укором поглядел на Залетного, стасовал колоду и сказал: - Садись. Опять на кону две тридцатки. В тридцать рублей, как и сапоги, была оценена чья-то душа. По стоимости сапог. Ставки хватило на час игры. После чего Залетный встал из-за стола уже не человеком. Он покорно ожидал приговора. Что Шакал скажет, то он и должен сделать. Шакал приказал зарезать кого-нибудь. Сегодня. Кого – не имеет значения. На выбор Залетного. Только не в своем бараке. Васька взял нож и бледный вышел из секции. Он понуро шагал к столовой, где скоро должен был начаться обед. Торопиться некуда. И он медлил, словно это могло избавить от того, что он обязан сделать согласно неписанному воровскому закону: умри, – а карточный долг отдай! А в столовой повара готовились к раздаче. У раздаточных окон высились стопки черепичных мисок, дымились наполненные горячей баландой баки, суетились раздатчики. Еще десять минут и – хлынет голодный лагерный люд в этот просторный, с длинными столами, зал. Кому из них суждено напороться на шальной воровской нож, на совершенно нелепую, ничем не объяснимую смерть? Столовая была одновременно и клубом, и лекционным залом. Здесь собирали зеков на всякие политические мероприятия. Здесь звучали праведные голоса лекторов-воспитателей: «Только через честный труд – дорога в семью трудящихся!» Здесь же выступали с концертами артисты художественной самодеятельности. В этом зале по очень большим праздникам устраивали танцы под гармошку... Вот и сегодня вечером - концерт художественной самодеятельности. На сцене, за закрытым занавесом, хлопочет Олег Распопов. Пересчитал стулья необходимые для одноактного спектакля. Проверил нехитрые декорации. Вроде, все в порядке, можно идти на обед. И он приблизился к краю сцены. Спрыгни с подмостков и окажешься у раздаточных окон. Вот уже дежурный повар пошел открывать входную дверь. Там, возле тамбура собрались зеки. Но спрыгнуть Олегу не удалось. Его ждал, завернувшийся в край занавеса, Васька Залетный. Вынырнул из коричневого полотна и ударил ножом в грудь. Олег не сразу понял, что произошло. Сильной рукой он схватил за запястье Залетного, отнял нож и бросил в дальний угол сцены. Нож со звоном упал на пол. Залетный вырвался и убежал из столовой. - За что он меня? – удивленно спросил пустоту Распопов. – Я же его не знаю… А ведь мог зарезать… На смерть… Он верил, что все обойдется. Упал, не зная, что умирает.