Кажись, игрив он был с рожденья, Собачьей радостью дыша. Мохнатым рыжим приведеньем Носилась по полю душа. Вдогон резиновым игрушкам, Камням, дощечкам бегал он, Лишь высоко взлетали уши Его, - особенно под склон, Куда спешил он беззаботный, Что сил, пронзительно крича… Предельно чувствуя свободу, Совсем не знал он, как рычать. Но тьма к свободе нетерпима, Подстерегая тут и там… И вот, однажды, средь тропинок Его настигла слепота. Другой бы сдал, скулил и мордой Искал хозяина ладонь… А этот - нет, - легко и гордо Носился пО полю, как конь. Что, разве запахи забыты? И… абсолютно острый нюх Не выдавал в нём инвалида Средь расхрабрившихся лягух. И улыбаясь, нас заметив, Во всю размахивал хвостом… Как человеческие дети Нам братья младшие. Никто Существ доверчивей не знает… И, к счастью, рыжий не из тех, Кого щенком на цепь сажают Готовя к бою для утех. Легко ль поверить?… …и возможно ль?… И память всё ещё горька С тех пор, когда ему под кожу Влетели пули в три хлопка. Сквозь боль ему ещё хотелось Бежать… да лапы тяжелы… И… через миг собачье тело Нырнуло в травы-ковыли. И по сей день ни кто не знает Владельца выпущенных пуль. А пёс бежит и в звонком лае Не слышит близкую стрельбу… Ужель возникнет из-за горки, Решив, как раньше поиграть? Но, никого… Минуты долги… И наших слёз нам не сдержать.