К ВЕЛИКОМУ ОКЕАНУ С ДЕТЬМИ ЯНУСА « Не немцам и не римлянам, не галлам и не норманнам, а именно нам по плечу было повторить бросок Чингисхана в противоположном направлении – с запада на восток ,- писал русский литератор Александр Сегень. — С батьки Ермака началось величайшее в истории человечества освоение гигантских земель от Урала до Камчатки и Чукотки, до Маньчжурии, до Америки, западные берега которой прежде бессмысленных англосаксов обихожены и облагорожены русскими первопроходцами. Венцом этого великого освоения Сибири и Дальнего Востока стал Державный путь – Транссибирская магистраль, величайшая железная река мира, живой рукотворный памятник могучему русскому духу, заложенный Александром III и достроенный его сыном Николаем II». То, что в прошлом было не под силу западным народам, сегодня совершают их отдельные представители. Оседлав мотоциклы, они устремляются по российским просторам к Великому океану, словно желая взять у истории реванш за неуспех предков. Путь их неизбежно пролегает вдоль транссибирской магистрали, взирая на которую, они исполняются завистью и восхищением… Об этом думалось мне, когда в московском «Президент-отеле» я ожидал , опаздывающую на пресс –конференцию команду «Дукати», с которой в качестве сопровождающего должен был проехать по маршруту Москва- Владивосток… И вот, наконец, итальянцы входят в зал: четырехкратный победитель гонки “Париж-Дакар” Эди Ориоли; известный спортивный фотограф Орацио Трульо; исколесивший весь мир видеооператор Алессандро Бельтраме; взбиравшийся на самые высокие вершины планеты и опускавшийся в самые глубокие подводные впадины врач Карло Пеано; работавший с самыми известными мотокомандами механик Мауро Сант. Ни заслуги, ни титулы гостей не смущают журналистов. В течение часа они наперебой, с русским ерничаньем, стараются доказать итальянцам, что проехать по российским дорогам на серийном мотоцикле «Дукати» и «мерседесах Вито» — затея безнадежная и что уж совсем неоправданным делают предстоящий пробег неизбежные на пути встречи с бандитами… К концу пресс- конференции складывается впечатление, что все российские дороги – одна большая рытвина, по краям которой впритирку друг к другу сидят соловьи-разбойники… Путешественники озадачены, но тем не менее, расставшись с журналистами, склоняются над картой и скрупулезно высчитывают километраж предстоящего маршрута. Для них важно не время прохождения пути, а расстояние. «Точность в горизонтали» – оставленный в ментальности итальянцев след практичной цивилизации римлян. Все дороги ведут в Рим, говорили древние, и дороги эти были размечены мильными столбами — вехами концепции территоритальных претензий, последовательного освоения мира чеканным военным шагом, вехами, которые давали римлянам, начавшим свое триумфальное шествие по планете от небольшого селения, разбросанного по семи невысоким холмам, точное знание о том, насколько им удалось вытеснить «других» в горизонтальной плоскости и сделать их территорию своей, — что фактически является знанием о степени раскола внесенного ими в планетарное единство. Сегодня память о том, как скрупулезно маленький Рим кромсал большой мир, подчиняя его своей власти, сохраняют многочисленные названия итальянских населенных пунктов, указывающие точное расстояние от уже ранее «освоенных» римлянами центров на пути их продвижения к всемирному территориальному господству, как то например, Квинто Фиорентино (пятая флорентийская миля) или Сесто Фиорентино (шестая флорентийская миля) ; а также та традиция современных обитателей Апеннин, согласно которой они продолжают тщательно мерить свои ныне разбитые на регионы территории, выставляя на пролегающих по ним дорогам дистанционные отметки через каждые сто метров… Спросите в итальянском городе, далеко ли до места – расстояние до которого примерно с километр – и вам укажут это расстояние с точностью до пятидесяти метров. Если в Италии в бытовых ситуациях расстояния относительно точно “измеряют” в метрах и километрах, то в России — с ее необъятыми просторами и заменяющими дороги направлениями, делают это преимущественно в минутах, часах, сутках и на подобный вопрос ответили бы :“ пять минут”. В устах малограмотного итальянца немыслим никакой «временной аналог» просторечного русского « немного погодя за тем домом»: ему неизбежно будет соответствовать оборот «от того дома метров…». Отношение того или иного народа к мерам и свойственные ему особенности их применения в повседневности, помимо того, что косвенно говорят о возрасте его цивилизации, определенным образом отражают склад его мышления и характер. Точность итальянцев в горизонтали, их приверженность линейным мерам ( они и время измеряют расстоянием: «отрезочек тому назад» переводится на итальянский то, что по-русски звучит как «и пары минут не прошло»,) это отблеск присущей их действиям практичности, расчетливости, математичности. В свою очередь, в определении расстояний временем, которое, правда, вполне может быть признаком “территориальной беззаботности”, просматривается непритязательность, неагрессивность , уживчивость и общность народа и, следовательно, его большая предрасположенность к — составляющему основу истинной религиозности — восприятию мира в его целостности, без границ , в его вертикальном бытие , а значит, - и большая готовность к осознанию самого себя частью вселенской общины. Километр – понятие земное, горизонтальное. Время – мера космическая, всеобъемлющая, и “пять минут пешком”, “ три дня на оленях” - представления из того же логического ряда, что и “световой год”… С такой точки зрения нередко начинают обоснование ставшего ныне расхожим утверждения: Россия – последняя территория Бога на земле… Какая она, эта территория, нам предстояло увидеть в ближайшие две недели. Мне же помимо этого как, как этнопсихологу, много лет занимающемуся Италией, было бы любопытно понаблюдать за итальянцами в необычных для них условиях, посмотреть, какие их национальные особенности отступят при контакте с диковатой Россией, какие, наоборот, будут устойчивы. Словом, это могло бы быть еще одной проверкой как и мнения моих коллег, так и той интерпретативной модели национального поведения итальянцев, которую я предлагаю публике в готовящейся к выходу книге «Дети Януса». В восемь утра оснащенные спутниковыми навигаторами два «Мерседеса Вито» и мотоцикл «Дукати St 4s» выезжают из ворот московского «Президент –отеля» и направляются к МКАДу. Некоторое время едем за «мусоровозкой», в открытом заборнике которой болтаются, повешенные за шею, такие же желтые как и машина плюшевые заяц и медведь. Минуем рынок рабочей силы – площадку , где днем предлагают себя внаем дачникам толпы мужиков из бывших братских республик, а вечером выставляются на обозрение желающих, построенные пред ярким светом фар в колонны, их соотечественницы. За окнами мелькают щиты с рекламой. То откровенно глупой — « Надя, ты права: лучшие газоны – русская трава», « Багира – европейский салон красоты на Коровинском шоссе». То напоминающей о евразийской мешанине в нашей культуре - « Куры-гриль, лаваш и пепси», «Dive- клуб». То кричащей о русской претенциозности — «Вольво это Обухов», « Фитнес-центр 15000 кв.м. — самый крупный в Европе.» То состряпанной с учетом не самым лучших особенностей нашего национального характера -«Куркино: пусти корни в Москве», « У твоего соседа такого еще нет».То подтверждающие слова Достоевского о том, что для русских истина – недостаточно поэтична — « Русский стандарт – сделать невозможное»… Первая же заправка вызывает у прославленного мотоциклиста раздражение. Почему нельзя наливать, сколько влезет?! У меня же глаза не бензинометр! – восклицает он, вглядываясь в окрытую горловину бака. Пара часов пути до Рязани в нашей машине занята тем, что доктор, выполняющий по совместительству обязанности кассира и бухгалтера, заносит в специальные ведомости сведения о расходах, сделанных командой по дороге из Болоньи в Москву, а я пытаюсь дозвониться до гостиницы в Пензе, в которой один из спонсоров пробега — итальянское турагентство “Помодоро вьяджи” должен был забронировать нам номера. Когда мне это наконец удается, выясняется, что никакая заявка на бронь из Италии не поступала… Но номера нам все-таки обещают оставить. Вторая машина – в ней едут оператор и фотограф – следует за нами. Из ее окна изредка высовывается объектив камеры и вслед за этим в рации сразу же раздается обращенный ко мне вопрос: «Что мы проехали ?». Мотоциклист идет далеко впереди и ждет нас на крупных развилках. При въезде в Рязань наша колонна смыкается. В центре города не разрешено ездить на мотоциклах — и приходиться долго петлять по буквально усеянным крышками канализационных люков объездным улицам. При выезде из города, бросив взгляд на мотоцикл, механик замечает какую –то неисправность и жестом показывает Ориоли на обочину дороги. Неужели началось? Нет, опасения напрасны. Всего лишь погнулся болт натяжителя цепи. Около одного из постов Эди не замечает, что его оставливает «гаишник», и проносится мимо. Вскоре нашу машину опережают брошенные в погоню милицейские «жигули» с развернутой во всю дурь сиреной. Километров через двадцать, вероятно, поняв, что их попытка догнать мотоциклиста — тщетна, “гаишники” прекращают преследование и разворачиваются. Наверно, неприятности нас ждут впереди… Как ни странно, следующий пост проезжаем беспрепятственно. Зато вскоре нас начинают “тормозить” буквально на каждом километре.Останавливают из любопытства: патрульных привлекают пестро расписанные борта наших микроавтобусов. Поначалу итальянцы забавляются тем, что весело разадаривают “гаишникам” кепочки “Дукати”, потом им это надоедает и, попросив меня делать вид, что я тоже не понимаю по- русски, они выслушивают сбивчивые монологи веснушчатых рязанских парней, состроив каменные лица . Обед. Поляна в метрах двадцати от дороги. На красных раскладных столах – извлеченная из холодильников ветчина, сыр, печенье , хлеб…Доктор готовит мотоциклисту «болтушку» из минеральных солей и затем снимает с него прибор тестирующий комбинезон «Дайнези» по 74 параметрам. Слушай, — спрашивает Эди ,- а эти бандиты, о которых нас предупреждали, они вооружены? Ножами, — говорю я.- Но это все за Уралом… Но здесь тоже такие рожи ! Дорога проходит через лес. В некоторых местах на деревьях висят люстры. Под ними – на стулья скучают торговцы. В мелькающих за окнами селениях одно к другому прилеплены придорожные кафе: «Браток», «Одиссей», «Любава» « Тбилиси», « Арарат», « Вдали от дома», «Сибиряк»… Около каждого дымит закопченный чайник. Плотность общепита удивляет итальянцев: — Как они живут при такой конкуренции? Леса. Уносящиеся в бесконечную даль поля. Заправки. Около мотоцикла толпится любопытствующий люд. Доктор складывает в папочку чеки. Оператор стреляет камерой. Фотограф исполняет акробатические этюды с аппаратом в руках. Все должно быть задокументировано. Фигура героя должна быть украшена «операторским гарниром». Вдоль дороги то здесь то там — постройки из красного кирпича -помесь крепостной башни, готического собора и немецкой конюшни. Их владельцы, вероятно, гордо именуют их коттеджами. Наше эстетическое невежество открытие границ лишь усилило: проскакав с вытаращенными глазами галопом по европам, мы вернулись на родину и — пошли строить, не подозревая даже о том, что прежде чем воплощать, нужно научиться видеть. Рядом с уродцами – привычные для русского взгляда кособокие избы. — Да как в них люди живут? — восклицает Мауро. — Живут и уже давно... «Дома у них деревянные ,- писал в XVI веке папский посол в Московии Антонио Поссевино, - даже богатые палаты не отличаются изяществом отделки. Голые стены черны от дыма и сажи: ведь у московитов и литовцев печи, в отличие от наших, не имеют труб, через которые огонь и дым безопасно удаляются через крышу, но у них он выходит через раскрытые окна и двери. Поэтому, когда они затапливают печь, в помещении набирается столько дыма ( а они часто топят сырыми или влажными дровами), что там никаким образом невозможно находиться.» « Царь,- отмечал в XVIII веке в своем дневнике секретарь Императорского посольства в Московии Иохан Георг Корб,- введением в Московию разных искусств и знаний, старается сообщить лучший вид своему Государству, и если успех увенчает его умные расположения, то скоро эти кучи бедных хижин, приняв вид прекрасной страны, сделаются предметом удивления. Прекрасная будущность, если только несправедливость судьбы, или отложение покоренных народов, не уничтожат великих намерений Монарха; но может и то случится, что, по варварству нравов Москвитян, толикое счастье окажется не по их силам, и они либо отринут его от себя из одной только зависти, либо же, имея в виду, что разве только их потомки возмогут воспользоваться всеми благами образования, не захотят переносить труды, клонящиеся к пользе единственно следующих поколений.» « Весь мир перестраивался заново ,- писал в XIX веке в своем известном философическом письме Петр Чаадаев ,- а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал.» Жалость к самим себе, заменившая пребывавшему в рабстве русскому народу большинство общечеловеческих добродетелей, покрывала людей «плюшкинской плесенью», обрекала их на прозябание, не давала им развиваться , порождала лень: зачем стараться, если ты не принадлежишь сам себе. Проще тоскливо протянуть: «авось и к нам взойдет солнышко на двор». А пока не взошло, будем серы как и все. Будем продолжать страдать и охать… Нескончаемость халуп наших порой пытаются оправдать «отработанностью» их конструкции и их соответствием климатическим условиям. Вряд ли это возможно. Достаточно вспомнить, что жилье убогого чухонца, как определял финнов Пушкин, после того, как их территория, по климату мало отличающаяся от российской, перестала подвергаться нашему тлетворному влиянию, моментально превратилось в известный во всем мире “финский дом”; в России же в области сельского строительства за четыре века введено лишь одно новшество: труба. Заданный темп движения настолько быстр, что ночевать решено не в Пензе, а в Самаре. Обстановка на мосту через Волгу около Тольятти напоминает пропускные пункты на западных российских границах: такие же длинные колонны машин, та же напряженность прерванного пути. Полно милиции. Гаишники внешне все похожи друг на друга. И все просят сувениры. Извини ,- обращается ко мне механик, выдав в очередной раз одному из них брелок ,- мне неприятно это говорить, потому что ты тоже русский, но вы – несчастные люди… Извиняться не стоит. Такова историческая правда: в том же 1861 году, когда Италия обрела национальную независимость и стала превращаться в государство, в России только отменили крепостное право и она начала выходить из рабства… В Самару приезжаем ночью. Лучшая в городе гостиница на железнодорожном вокзале. Здание вокзала – стеклянная башня , напоминающая американские небоскребы. Паркуем машины и, навьюченные сумками, направляемся к входу. Навстречу - людской поток. Куда?! — останавливает нас в дверях охранник. У нас заказаны номера ! Нельзя. Всех эвакуируют. В здании заложена бомба. Вопреки моим ожиданиям итальянцы воспринимают известие спокойно и терпеливо ждут пока приехавшие с собаками саперы «проводят обследование территории». Через час выясняется, что за бомбу приняли громко тикавший в одном из номеров гостиницы будильник… Утро. Гостиничный бар. Склонившийся над яичницей мужик в сером пиджаке. Затемненные стекла. Прохлада, оставленная тряпкой, которой протирали полы.Бармен с застывшей на лице ухмылкой. Вялое русское « здрасьте», в котором более, нежели пожелание здоровья, слышится: живи, живи – на фоне твоих бед и мне не так угрюмо будет… На стойке итальянская кофеварка «Лавацца». На ней – напоминающая о том, что мы, русские, мастаки переиначивать все чужое, — табличка «ООО «Народный кофе»». Наш столик в метре от стойки. Попроси сделать нам кофе ,- говорит Эди. Бармен начинает трудиться. Через десять минут Эди раздраженно восклицает: Ну ты посмотри, попросили сделать три чашки кофе – и он уже впал в кризис ! Итальянцы озираются по сторонам, словно хотят уловить в окружающей их обстановке хотя бы намек на привычное им утро. Итальянское утро. Утро, когда, готовя кофе, бармен «орудует» чашками, словно жонглер. Когда в солнечных лучах, слепя своим отблеском, искрятся мрамор и золото. Когда будоражит до дрожи аромат «эспрессо» — этот запах грядущих побед, вселяющий в человека уверенность в том, что для него нет непреодолимых преград. Когда появляется желание упиваться жизнью, поглощать ее как нечто физическое, наполнять себя ею и ее — собой. Когда возникает жажда обновления и хочется облагородить себя, быть безукоризненным и совершенным внешне. Обычное итальянское утро, переживя иллюзорную прелесть которого, ты во всей полноте можешь понять слова Гоголя: « Вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить.» Пополняем запасы хлебом и минералкой и выезжаем на уфимскую трассу. В Башкирии придорожные шинки встречаются редко. Зато гаишников так много, что кажется, будто республика живет за счет дорожных штрафов. Патрульные возникают буквально за каждым поворотом и улыбаясь предлагают взглянуть на показание радара. Но всякий раз помогает выдуманное на ходу «давайте проявим знаменитое башкирское гостеприимство»… По обе стороны дороги – стелющийся к холмам огромный травяной ковер с бесконечным числом оттенков зеленого цвета, на который ложатся черные тени от плывущих по голубому небу бледных облаков. Воздух словно летит сам по себе, он легок в своем движении. С такой же наверно легкостью воспарил в парижском аэропорте из под руки «комитетчика» в своем невероятно длинном и высоком прыжке, который позднее назовут «прыжком к свободе», уфимец Рудольф Нуреев. Пейзаж захватывает и тянет душу ввысь. Вспоминаются слова Альфреда Мюссе, сказанные им о Тоскане: “Это волшебное небо открывает своей прозрачностью доступ к великой тайне: оно так чисто, что вздох отсюда доходит до Бога свободнее, чем из какого- либо друго места на земле.” День потихоньку умирает. Пора подумать о ночлеге. В Уфу нам заезжать не рекомендовали, и мы высматриваем место для стоянки вдоль дороги. Съезжаем на гравийку. Эди устремляется на мотоцикле на холм и, остановившись на его вершине, осматривает окрестности. Издали, на фоне изумрудной зелени, в своем черном комбинезоне он напоминает «кино- Аттилу», который подошел к порогу цивилизованного мира и готовится к его штурму. Хотя на самом деле – это цивилизованный мир подошел к границе мира монгольского и ищет укрытия от его опасностей. Взмахом облаченной в черную крагу руки мотоциклист указывает нам на подлесок – и, шелестя колесами по траве, «мерседесы» направляются к месту будущего бивака. Поставлены пестрые палатки. Закончены съемки. Съедены макароны. Отшипел в кофеварке кофе. Из машины вытаскивают дизельную электростанцию. На красных раскладных столах, стоящих на фоне засыпающих зеленых холмов, появляются компьютеры. Фотограф и оператор щелкают «мышами» – по экранам бегут образы Африки, Латинской Америки, Австралии… Затем распахивается спутниковая антенна — и по башкирскому небу в далекую Италию летят видео,- и фотореляции о проделанном отрезке пути… И снова дорога. Уральские горы. Некоторые пейзажи напоминают пейзажи севера Италии. Только последние по сравнению с нашими кажутся миниатюрой. Остановки для съемок. Заправки, вызывающие у итальянцев недоумение, потому что на одних, для того чтобы залить бензин, нужно нажимать кнопки на колонках, на других – курок пистолета, а на третьих просто вставлять пистолет в бак. Мирные встречи с гаишниками: несколько вопросов о пробеге, поляроидный снимок с известным гонщиком, и на прощанье у всех одна и та же просьба: «Пусть поставит мотоцикл на дыбы». Минуем символическую границу Европы и Азии, Челябинск и направляемся к Кургану. Для съемок постановочных кадров останавливаемся на каждом железнодорожном переезде: магия транссибирской магистрали… Эди устал. Он то и дело подъезжает к нашей машине, и доктор поит его «болтушкой». Заходит разговор об «отеле». Странно звучит это слово на Ишимской равнине, вдали от крупных городов… Пытаем удачу в городке Шумиха, при повороте на который стоял знак «гостиница». Помесь глухой деревни и периферии крупного города, Шумиха ничего хорошего не сулит, но мы измотаны… Как проехать к гостинице? – спрашиваю у мужика, неуверенно ступающего в «кирзачах» по глиняному месиву. Можно здесь напрямки, а там – направо, а можно здесь направо, а там — напрямки… Спасибо … Чтобы уточнить маршрут, останавливаемся около кособокого дома, рядом с которым – толпа народа. На хер тебе гостиница ?! Идем водку пить ,- пьяная бабка пытается вытащить меня из машины под залихватистый смех собутыльников. Уберите, пожалуйста, руки … Смех прекращается, и все на меня таращатся. Видно, в Шумихе давно не слышали нормальной речи… Эди покачивает головой. Мы разворачиваемся, выезжаем из городка и разбиваем бивак в близстоящем леске. Комары, кажется, только нас и ждали: в мгновенье ока каждый из нас покрывается слоем из этих здоровенных летучих тварей. Доктор извлекает из своего баула какую-то хитрую мазь, но сибирскому комару она – что слону дробина. Разводим костер. Перед дымом насекомые отступают. Начинается приготовление ужина. На горелке кастрюля с водой, в которую опять опускают макароны… Жизненные принципы и характер народа, как в зеркале, отражаются в его национальной кухне: чем не иллюстрация к понятию “агрессивность” – рвущий зубами мясо немец, в национальном духе которого – вечная напряженность и способность в один миг переходить от мира к войне; разве не напоминает о сдержанности и невозмутимости обстоятельно поедающий овсянку англичанин? Поэтому неудивительно, что основным в кухне итальянцев, для которых сама жизнь — поддатливый материал, которому можно придать любую форму, является паста – тесто - пластичное вещество из воды и муки... Спор между китайцами и итальянцами о происхождении макарон разрешился в пользу последних: было установлено, что макаронные изделия существовали в Италии еще до путешествия Марко Поло в Китай, откуда по мнению сторонников китайской версии они якобы пришли на Апеннины, где сегодня, в сочетании с различными добавками , являются первым блюдом, аналогичным по значению тому, которое в России представлено супами. Типов макаронных изделий в Италии сотни. Названия их происходят в большинстве случаев от их формы. “Фарфаллы” — бабочки, “лингвины” — язычки… Популярная в России вермишель называется так потому, что напоминает червячков - “ вермичелли” по-итальянски. Но более других видов итальянских макаронных изделий во всем мире известны “спагетти”, название которых на русский переводится как “веревочки”, “шпагатики”. В представлении иностранцев он столь сильно связан с самими итальянцами, у которых спагетти действительно пользуются особым почетом, входя в коротенький перечень понятий, объединяющих страну, что при определения типичных проявлений итальянской культуры словом “спагетти” они нередко заменяют прилагательное “итальянский” — как, например, в устоявшемся сочетании “спагетти-вестерн”. “Привет Италия жующая спагетти,- поет в своей знаменитой песне “Итальянец” Тото Кутуньо, напоминая следом, что согласно национальной традиции они должны быть “аль денте”, то есть такими, чтобы их можно было “ощутить зубами”, или, попросту говоря, — жестковатыми . В пасте, как и в остальном, форма для итальянцев – первостепенна. Однажды на моих глазах клиент ресторана, пожелавший заказать «лобстера в перышках», услышав от скорчившего огорченную мину официанта, что «перышек» ( наискосок срезанных макаронных трубочек), к сожалению, нет, но можно их заменить «фузили» ( точно такими же по составу макаронными финтиклюшечками, по форме напоминающими веретенца)» , оборвал его объяснения взглядом, в котором ясно читалось: нет, это не то, не надо мне на уши вешать лапшу, и — заказал другое блюдо… Собственно макароны для итальянцев — вполне определенный тип пасты: “длинные толстоватые трубочки...”,- толкует его словарь. Вероятно, в Италии его воспринимают как самый простой и незатейливый, поскольку тот же толковый словарь дает и второе значение слова “макароны”: простак, лопух. Об этимологии самого слова сказать что-либо конкретное невозможно. Не исключено, что в прошлом оно было родовым и обобщало все те изделия, которые сегодня именуют макаронными, и тогда его второе значение — «простак» — по-видимому объясняется тем, что раньше в Италии как простая и бедная еда воспринимались все блюда из пасты. Наверняка известно лишь то, что в XV веке от него произошло название легких пародийных стихов, сложенных из лексики итальянских диалектов с соблюдением правил морфологии и синтаксиса латыни классической. Ассоциативный перенос названия вполне объясним: макароническая поэзия, лучшим произведением которой считается написанная в 1517 году монахом- бенедиктинцем Теофило Фоленго поэма “Бальдус” , естественно сочетая в своей структуре разнородные лингвистические элементы, тем самым, действительно, напоминает блюда из макарон, способых непротиворечиво совмещаться с самыми различными натуральными наполнителями и всякий раз порождающих при этом новые вкусовые впечатления. Итальянские повара, дополняя пасту разнообразнейшими, но - в отличие от их французских коллег, готовящих свои знаменитые соусы скорее подобно химикам, — исключительно цельноприродными продуктами, в чем следуют национальному принципу — творить нереальное из реальных компонентов, - способны создать из нее бесконечную череду бесподобных, удивительных яств. Причем, вопреки расхожему мнению, яств легких и полезных. Не так давно, всколыхнув гордость итальянцев, генеральный штаб английской королевской армии признал преимущества их национального блюда и к радости томми заменил в солдатском рационе опостылевшие мясные консервы и фасоль на пасту с рагу и помидорами… Правда, англичане в этом не первые: в России матросы давно уже уминают макароны по-флотски… Ночью из каждой палатки доносятся звуки борьбы с комарами. Утром все – не выспавшиеся и злые. Пьем кофе. Вопреки итальянской традиции – молча. В это время на поляне появляется пьяный мужик: А, мотоциклисты… А я думал цыгане. Табор-то какой раскинули.- Он кивает на наши пестрые палатки. — А хуль остановились в таком зловредном месте?! Здесь же ничего нет… Вон только газопровод на Европу… Я перевожу его слова итальянцам, а он продолжает: Надо было километров двадцать вперед проехать… Вот там красота! Озерцо… И комары, наверно, с лебедя ,- яростно расчесывая себе плечи, прерывает его фотограф. Рассаживаемся по машинам –и в путь. За окнами – бесконечная череда лесов и полей. Если в Италии пейзажи кардинально меняются при незначительном смещении фотообъектива и каждому из них, как однажды было замечено, соответствует свой диалект, то пейзажи российские кажутся такими же ровными и неизменными, как и фактически лишенный диалектов русский язык. Фотограф и оператор изредка останавливаются, чтобы снять опаленные пожарами деревья. Доктор читает нам лекцию об энергетическом балансе организма, а сам уминает печенье. Затем он предпринимает несколько попыток снять цифровым аппаратом что-то ему приглянувшееся, но на экране остается лишь изображение зеркала заднего вида… Дотторе, — подтрунивает над ним Мауро,- оставь… Ты слишком совершенен… Сам он на одном из постов получает в подарок от гаишника свисток и, в свою очередь, дарит ему брелок. Чем дальше от Москвы – тем проще отношения между людьми… Петухово. Граница с Казахстаном. Нудная процедура регистрации въезжающих «авто- мото — транспортных средств», скрашенная любезным отношением таможенника, – и мы в новом государстве. Здесь еще чувствуется знакомая по фильмам атмосфера освоения целины. В пятидесятые она наверно вдохновляла. Сегодня, когда к ней примешен привкус «кока-колы» – она отвратительна. Степи. Петропавловск. Степи. Несколько часов езды — и снова Россия. Первым делом – в кабинет ветврача. Его отметка в документах – обязательна: «мало ли что у казахов под колесами ?» Затем - заполнение кипы бумаг, духота, три окошка. В одном молодой таможенник, видимо, расширяя профессиональный кругозор, обстоятельно расспрашивает о правилах выдачи «доверенностей на машины в Европе». В другом – требуют «место прописки итальянцев». Доктор знает адреса всех членов команды, кроме оператора. «Он из Генуи, но …» «Ладно !» Закрываю тему, назвав таможеннику запомнившийся с детства адрес Паганини… Ночью приезжаем в Омск, где в гостинице «Молодежная»- до нее нас бескорыстно «довел» встреченный на окраине города парень - обращаемся к дежурной с просьбой пустить нас на крышу, чтобы установить спутниковую антенну, и получаем ключи от чердака … « …наша дорога ,- уходит в Италию послание Эди ,- часто пересекалась с Транссибирской магистралью, и глядя на переезды, я всякий раз думал: а не здесь ли лет семьдесят тому назад в одном из вагонов родился Рудольф Нуреев…» Утром при выезде из Омска наша колонна раскалывается: с одной из ротонд мы “сходим” по одному съезду, мотоциклист и вторая машина – по другому. Начинаются перезвоны. Куда вас понесло?! Нет, это куда вас понесло ! На навигатор смотрите. Мы по нему и едем. Телефонные споры продолжаются долго. Каждый отстаивает свою правоту. И в результате, находясь друг от друга на расстоянии пары километров, мы договариваемся встретиться под Новосибирском. Дети Януса – бога первенства, стремления к лидерству и личной инициативы, — итальянцы командой работать не умеют. Забросьте одного итальянца в пустыню, и через год там будет город, если же их окажется там двое – исчезнет даже песок. Италия никогда не была совокупностью своих граждан и их способностей, заметил по этому поводу журналист Луиджи Бардзини. Все что в Италии есть толкового, создано одиночками, вторит ему его коллега Энцо Бьяджи . Вот яркий пример индивидуализма итальянцев ,- говорю я доктору. Что же, по-твоему лучше жить, как твои братья коммунисты ? Мои братья, дотторе, инопланетяне… Через пару часов замечаем на одной из заправок вторую машину. Эди на мотоцикле – в стороне. Ну и как наш герой ,- спрашивает Мауро у фотографа. Злой, аж дрожит… Доктор подходит к Эди: Так, только без ссор, а то мы соберем чемоданы – и на самолет… Нет, баста. Только одно: потеряться на кругу ! Договариваемся, что в подобных случаях будем ждать друг друга, и уже собираемся продолжить путь, как Мауро расстилает на земле карту Омска – и снова начинается выяснение того, чья дорога была правильной… Переночевав в Новосибирске в гостинице, утром отправляемся в магазин за «дымовушками» и москитными сетками. Москитных сеток предлагается две модели: эффектная шляпа со свободно ниспадающей марлей и конструкция, напоминающая садок для рыбы, неприглядная, но судя по тому, что затягивается на шее шнурком, — более эффективная… Ради эстетики готов пострадать ,- заявляет доктор, красуясь перед зеркалом в шляпе. На всякий случай покупаю каждому по шляпе и «садку» – и выдвигаемся в сторону Красноярска. Доктор достает из своей сумки захваченную в дорогу книгу о Сибири, но, как и в предыдущие дни, раскрыв ее на 67 странице, засыпает. Он так сладко посапывает, что меня тоже утягивает в сон. Открываю глаза – ряд пьяных теток, торгующих грибами и земляникой, в нескольких метрах от нашей машины Эди на мотоцикле «Днепр», а рядом с ним на «Дукати» — парень в телогрейке. Возле них суетятся наши старатели кадра. Неожиданно фотограф отзывает меня в сторону и, кивнув на коляску «Днепра»: Посмотри. В коляске – пистолет. Может, моего дружка захватим и пофотографируемся в другом месте ,- предлагает мне парень ,- а то чего, здесь ничего нет… Да ты за нами не поспеешь… Под впечатлением увиденного итальянцы предлагают устроить обед около одного из постов Гаи. Но как назло ни одного поста не попадается. В конце концов съезжаем с дороги и останавливаемся около раскрашенного в цвета “пепси-колы” пассажирского железнодорожного вагона, по борту которого белой краской в две строки написано: НАДЕЖДА КРУГЛОСУТОЧНО. Извлекаем из машин снедь. Столы не расставляем. Что бы там ни было, но кофе мы выпьем! – заявляет Эди. Конечно! – почти в унисон поддерживают его остальные. Действительно крепчайший напиток, подаваемый в крохотных чашечках, где он занимает пятую часть объема, является своего рода единящим страну диетологическим символом : если кухня в Италии, за исключением, пожалуй, вездесущих (но многовариантных) макарон и пиццы, региональна, то “эспрессо”, сгусток энергии, которым итальянцы обязательно начинают свой день, сопровождают все разговоры, случайные встречи на улице и заканчивают любую трапезу - не подлежит модификациям и поистине национален. Первый запах, который встречает вас на границе Италии и говорит о том, что вы прибыли именно в эту страну, — это запах готовящегося эспрессо. В Италии не лишаются возможности поддерживать кофейную традицию даже те, кто по состоянию здоровья не может пить кофе: в любом баре, ресторане, пиццерии они могут найти декафеинизированный напиток с тем же названием. Не отстранены от кофе здесь даже нищие: в каждом баре можно увидеть металлическую плошку, куда посетители бросают мелочь, чтобы и те, у кого нет денег, могли исполнить ежедневный национальной ритуал. В Неаполе есть обычай, согласно которому богатые посетители угощают кофе любого входящего вслед за ними в бар. В том же городе, жители которого считают, что все лучшее на свете, несомненно, неаполитанского происхождения, очень гордятся тем, что кофе у них стоит дешевле, чем на Севере страны( по мере движения с севера на юг цена кофе в Италии уменьшается: от 1500 лир за чашку до 900 ). По изменениям в спросе на кофейные аксессуары в Италии можно отслеживать социальные перемены: так изъятие из продажи кофеварок на двенадцать персон стало явным признаком того, что большими компаниями собираться перестали … Но, наверно, лучше чем что- либо другое, укорененность этого напитка в стране и его повседневную значимость для итальянцев иллюстрирует их поговорка, гласящая, что « без страсти не сваришь даже кофе». Словом, в Италии кофе кажется настолько «своим», будто он здесь и растет, и это впечатление создается той особенностью итальянской цивилизации , о происхождении которой Максимилиан Волошин написал следующее: “Что у него ( Рима) было своего, самобытного? Он все брал у других народов, у других цивилизаций. Но у него была странная, таинственная способность придавать похищенным у других национальностей идеям великую жизненную силу. Это была лаборатория, из которой каждая идея, переработавшись в ней, выходила вооруженная всеми средствами для борьбы за всемирное владычество. Рим брал идеи национальные, но отдавал их человечеству «всемирными идеями» » . Сегодня, выехав из Италии, итальянец начинает сразу же тосковать по “честному” кофе. “Отсутствие за границей баров, достойных такого названия ,- пишет журналист Беппе Северньини ,- несомненно, один из наиболее чувствительных ударов для итальянцев. Чтобы подавить ностальгию, мы упорно пьем кофе в венских и парижских кафе стоя, позволяя тем самым другим посетителям предположить , что перед ними ненормальные, и раздражая владельцев заведений, полагающих, что таким образом мы пытаемся увильнуть от более дорогостоящей “консумации в сидячем положении”. Еще одно навязчивое желание, одолевающее нас за пределами родины, — это просить везде “итальянский эспрессо”. Мы это делаем, хотя всякий раз уже заранее знаем, что будем наказаны очередной бурдалагой с привкусом где-то между горьким лекарством и цикутой Сократа. Когда это происходит, итальянцы не довольствуются тем, чтобы скорчить гримасу и уйти. Они остаются на месте и пускаются в длинные теоретические дискуссии о качестве напитка. Кофе турецкий? Cлишком густой. Французский? Слишком слабый. Англичан они пытаются уверить в том, что та штука, которую те называют “coffee”, в общем- то ничего, только вот ей следовало бы подыскать другое название. Словом, гордость не позволяет нам допустить, что кто-то делает кофе, как мы, или лучше нас.” Иностранцы итальянский кофе обыкновенно не критикуют. О нем могут сказать, что он не в меру крепкий. Могут упрекнуть итальянцев в скаредности, поскольку «их кофейной дозой нельзя напиться». В мемуаристике встречается лишь один негативный отзыв об итальянском кофе: « Спросили кофе, ждали больше часу и наконец-то получили каких-то помой, которых не было силы пить…» Принадлежит он русскому историку и журналисту Михаилу Погодину. Около Кемерово мост на объездной дороге закрыт. Нужно ехать через город. Дело непростое. К счастью, на пяточке у дороги – несколько машин. Как выехать на Красноярск? Езжайте за мной ,- отвечает шофер «волги». Мы пристраиваемся сзади и он ведет нас по городу, в котором деревянные дома уживаются рядом с многоэтажками, на славянский манер, аляписто, изукрашенными современной рекламой. Мауро всматривается в идущую впереди «волгу» и неожиданно говорит : У этой машины особенный стиль… Когда долго смотришь на предмет, он начинает менять очертания… А эта машина маячит перед тобой уже минут тридцать … Нет, она напоминает «роллс-ройс». В таком случае, ты просто тоскуешь по красоте… Шофер выводит нас на дорогу на Красноярск. Чем обязаны? Да брось ты ! Огромное спасибо ! Вот возьми еще .- Он протягивает мне автомобильный атлас Кемеровской области. – Пригодится. Мы здесь все и так знаем… — Может ему брелок подарить? – cпрашивает Мауро. Не надо обижать человека… Продолжаем наш путь. Доктор готовит болтушку для мотоциклиста. Собираемся остановиться, чтобы передать ему бутылку, как вдруг, съехав с противоположной полосы, нам перегораживает дорогу белая «хонда». Мне кажется, что эту машину мы уже встречали на дороге, и я кричу Эди: — Уезжай ! Из машины высаживаются четверо откормленных парней. Вот это да! – восклицает один из них, глядя на нашу машину. Чего уставился ?! Пойди поговори! – подталкивает его другой. И на каком языке я буду с ними разговаривать ? На русском! – говорю я, вылезая из машины. А вы кто ? Видишь вон того дядю? – я кивком показываю на остановившегося неподалеку Эди. — На нем проводов – больше, чем во всем вашем Кемерово… Да вы чего, ребят! Мы сами мотоциклисты. Просто такого никогда не видели… Один из парней вытаскивает из багажника «хонды» альбом с фотографиями, на которых запечатлена жизнь кемеровского мотоклуба. Автографы. Поляроидные снимки на память. Приглашение принять участие в мотофестивале, который должен состояться в Кемерово через пару дней… К сожалению… На дороге — ремонтные работы. Ярко- желтая техника. Обнесенные лентой кучи мокрого песка. Темно-зеленый лес. Общий вид очень напоминает ремонтируемые участки автобанов в предместьях Берлина. Заезжаем на заправку, чтобы набрать воды для варки макарон. Водопровода нет, и заправщик отдает нам половину своего запаса воды. Смотрите, здесь и мошкара, и мухи, и слепни ,- предупреждает он .- Уделают так, что взвоете … Ни мошек, ни мух пока нет, зато полно бабочек. Они как белый ковер лежат по обе стороны дороги. Место для бивака найти не просто. Обочины размыты дождем и непролазны. В некоторых местах для отвода воды грейдерами сделаны канавы – и преодолеть их невозможно. Дороги, ведущие к селениям, нас не устраивают, поскольку мы избегаем встреч с людьми. Наконец находим съезд. Правда, если пройдет дождь ,- говорит Мауро ,- хоть газ, хоть тормоз – машина будет здесь «переть» сама, не остановишь. Первым делом надеваем москитные сетки, затем устанавливаем «дымовушки» и разводим костер. Доктор отчаянно размахивает руками, стараясь выгнать мошкару из-под свободно ниспадающей сетки своей шляпы. Прекратите, дотторе ,- я протягиваю ему модель «садок для рыбы».- Пусть не так эстетично, зато – дешево надежно и практично. Ставим палатки. Доктор умудряется свою вывернуть так, что четыре человека восстанавливают ее полчаса. Как он восходил на самые высокие вершины и опускался в самые глубокие впадины ? Отужинав макаронами, что в москитных сетках напоминало исполнение акробатических этюдов, закуриваем сигары и расплескиваем по пластиковым стаканам виски, которое доктор купил в омской гостинице, сказав, что бутылка эта вероятно будет самым ценным приобретением в нашей поездке… Перед нами догорает костер. Из под москитных сеток доносятся анекдоты , воспоминания о путешествиях по миру… Затем разговор заходит о способах хранения информации. Байты, мегабайты… Специальная современная терминология… Но слабеющие тени от тающего света костра вдруг со всей очевидностью дают понять , что поиск совершенных информационных носителей – это все тот же древний протест против людского беспамятства, та же мольба человечества о бессмертии…Человек жив, пока о нем помнят… Интересно,- неожиданно говорит Эди,- о нас в “Дукати” кто- нибудь еще помнит, кроме пресс-секретаря ? При нашем старте, — отвечает ему фотограф ,- каждый нашел свой миг известности, а потом о нас просто забыл… Обычное дело. Наступает тишина. С одной стороны – лес. С другой поле. На столах горят экраны компьютеров. Над головой – набирающее синь небо. Наш лагерь разбит посреди следа, оставленного на траве колесами какой-то машиной. Опасения, что она может вернуться и снести наши палатки, сместить их по горизонтали, не возникает. След уходит в бесконечную даль. Глядя на него, забываешь, что ты в России, представления о государственной принадлежности территории исчезают - и в тебя вселяется уверенность, что твоя родина и твой дом – Земля… Ночью просыпаюсь от шума дождя. Есть шанс завтра не выехать, — говорю я ворочающемуся в соседней палатке Эди. Будем надеяться, что обойдется ,- отвечает сонным голосом представитель страны, в которой одна из самых расхожих поговорок: кто живет с надеждой, умирает в дерьме… Утро. Сибирская мошкара ярится не только по вечерам. Поэтому позавтракать не удается, быстро собираемся и выезжаем. Дорога к трассе за ночь стала непроходимой. Впереди – крыши какого-то селения. К нему ведет спуск. Попробуем здесь ,- говорит Мауро .- Из деревни наверняка есть выезд… В России это вовсе не обязательно… Фургоны «плывут». Эди следует за нами и с трудом «ловит дорогу». Он в москитной сетке и издали напоминает пасечника. Выезд на трассу есть. Но грязи перед асфальтом столько, что колеса «Дукати» утопают в ней полностью. Вытаскиваем мотоцикл на дорогу. Мауро вычищает из него пару ведер глины. Тем временем доктор помогает Эди снять замызганный комбинезон, а оператор и фотограф запечатлевают происходящее. После тщательного осмотра мотоцикла можно сказать, что испытание грязью у деревни Большая златогорка «Дукати» выдержал достойно: у него лишь обломилось пластмассовое крыло на переднем колесе. Куски крыла соединяются при помощи нескольких кусков скотча – и мы снова в пути. Но без кофе нет и дороги – останавливаемся неподалеку от города Мариинска и, установив газовую плитку на автобусной остановке, варим «эспрессо». Доктор достает из продуктового баула купленную где-то по дороге связку сушек. Если русские чтобы сломать сушку, сжимают ее в ладони, итальянцы поступают иначе: они растягивают ее пальцами в разные стороны. Забавная иллюстрация к утверждению: русские – трагическая версия итальянцев, а итальянцы – комическая версия русских… Кое-где вдоль дороги — поваленные столбы с оборванными проводами, в отдалении - дымят гигантские трубы и виднеются огромные насыпи земли, по которым ползают тракторы. Но эти картины лишь крохотные вставки на бесконечных, пустынных просторах… За одним из поворотов – здание из красного кирпича: заправка. Оно настолько современна по дизайну, что кажется в этих местах неуместной. Неподалеку – кособокая деревушка. Рядом – пост ГАИ. В загоне за сеткой – 50-70 мотоциклов без номеров. Эди останавливают. Рассказ о пробеге. Ставшие уже традиционными поляроидные фотографии на память постовым… Решаем, где будем останавливаться: в Красноярске или же в Канске. Канск — что это за город? На карте он обозначен крупными буквами. Есть ли в нем аэропорт? Если есть, то, должно быть, есть и приличная гостиница… Но этого никто из нас не знает. Возникает лишь ясное осознание того, что аэропорт на сибирских просторах – это знак освоения планеты. Понятие “национальность” исчезает. Человек предстает как существо планетарное. Космос становится ближе… Бескрайние пейзажи. Тряская дорога. Доктор пытается сдвинуться с 67 страницы – но книжка подпрыгивает у него в руках. Убогие деревушки. Город Ачинск, встречающий рекламным щитом: «Мороженое, окорочка, пельмени — возьми сразу все.» Дождь. Эди надевает поверх комбинезона дождевик. Доктор выдает ему салфетки – и он продолжает путь, периодически протирая ими стекло шлема. Заправка. Доктор рассматривает заправочный пистолет. Восемьдесят литров «дизеля»,- говорю в окошко . Заправщица щелкает тумблером – пистолет вырывается из рук доктора и окатывает все находящееся рядом мощной струей солярки: заправка оказывается из тех, на которых пистолет нужно вставлять в бак, ни на что при этом не нажимая… Ориоли уносится вперед, и вскоре мы видим его в компании мотоциклистов. На одном из мотоциклов – российский флаг. Парни направляются в Кемерово на мотофестиваль. Автографы. Постановочные съемки… Доктор тоже вытаскивает фотоаппарат и, посапывая от напряжения, ловит объективом надвигающуюся команду байкеров, которую возглавляет Эди. Щелчок – и на экране аппарата лишь щит с названием населенного пункта… — Дотторе, ты слишком совершенен ! При въезде в Красноярск нас останавливают на посту ГАИ: А мы вас ждем. В город, к нам, заезжать будете ? Да. Тогда мы вас сопроводим до гостиницы. Сейчас вызову эскорт.- Лейтенант звонит в управление. Причина такой встречи непонятна, но все равно приятно. Уже едут.- Положив трубку, лейтенант кивает на Эди: — Может его салом угостить? — Не дождавшись ответа, он заходит в одну из комнат и возвращается оттуда с огромным ломтем черного хлеба, поверх которого лежат щедро «отпаханные» куски копченого сала. Держи.- Гаишник протягивает «бутерброд» Эди. Взгляд итальянца становится более настороженным и недоверчивым, чем обычно – и он рукой отстраняет угощение, успевая при этом несколько раз произнести русское «спасибо», звучащее в его устах подобно посвистыванию птицы. Ну не хочет – как хочет. Тогда я ему что- нибудь подарю. – Гаишник окидывает взглядом помещение, затем начинает хлопать ящиками стола…- Во! Это то, что надо !- В руках итальянца оказывается милицейский жезл… В сопровождении милицейской машины подъезжаем к гостинице «Центральная».Перед ней — огромная площадь, на которой полно маленьких палаточных кафе. В воздухе пахнет куриным грилем. Учуяв запах готовящейся курятины, доктор, который еще пять минут тому назад в очередной раз рассказывал мне и Мауро о важности энергетического баланса организма и закончил свое выступление словами «лучше не добрать, чем перебрать», спешит к одному из павильонов и занимает очередь. Гаишники ждут, пока я выясню, есть ли в гостинице места. Мест нет: в городе чемпионат России по дзюдо- и все гостиницы переполнены. Звоню в городской спорткомитет: известный мотоциклист с командой… Направляют в гостиницу “Октябрьская”. Гаишники запускают мигалки. Эди – двигатель мотоцикла. Остальные рассаживаются по машинам. Все, кроме доктора. Тот по-прежнему топчется в очереди. Карло, оставь ты эту курицу! Но доктор непоколебим. Он упрямо качает головой и в своем упорстве похож на Паниковского, не желающего расставаться с украденным гусем… В результате продвижение нашей колонны по городу являет собой живописное зрелище и приводит в недоумение прохожих: за ревущими и мигающими милицейскими «жигулями» едет облаченный в черный комбинезон мотоциклист, а за ним — два микроавтобуса, в которых парни в одинаковых красных майках, держа в руках белые пластиковые тарелки, впиваются зубами в золотистых цыплаков… Из гостиницы звоню в спорткомитет Читы, от которой, как нам сказали, до Хабаровска нет автомобильных дорог — и нам требуется помощь в организации загрузки техники на поезд. Так у нас в городе живет известный мотогонщик, — отвечают мне,- спидвеист Сергей Губич. Чемпион Союза. Чемпион мира. Он вам все организует. – И мне дают его номер. Как только приедете в Читу, — говорит Сергей Григорьевич ,- сразу же позвоните мне… Вечером гуляем по городу. На центральной площади – сцена: праздник день молодежи. Концерт закончился. На подмостках — пьяная девица. Неуклюже «изображает стриптиз». Толпа ободрительно воет. Какие-то парни все же пытаются увести ее со сцены. Садимся за один из столиков - уже закрытого — кафе напротив сцены. Вскоре к нам подсаживается девчонка лет 18. Поддата. Откуда ? Кто такие ? Ответ ее не пронимает. Взгляд – расплывчат. Видно, что главное для нее – просто поговорить, «пообщаться». Взмахом руки зовет своих подружек, которых оставила за одним из столиков, прежде чем подойти к нам. Те присоединяются к нам с «полууговоренной» бутылкой водки и пластиковыми стаканчиками. Наливают итальянцам. Отказа не встречают. Попытка построить разговор на английском. В результате – я перевожу английские слова итальянцев на русский, а то, что говорят по-английски русские – на итальянский. Девчонки из экологического колледжа. Уверяют, что вообще не пьют, а сегодня в честь праздника… Спрашивают, понравился ли нам Красноярск. Патриотично мурлычут распутинскую « я родилась в Сибири». Тем временем на сцене продолжается «шоу». К «стриптизерше» присоседились трое парней. Размахивают снятыми майками и крутят задницами. «Публика» воет, требуя, чтоб они ретировались. Несмотря на вульгарность ,- говорит Орацио, фотограф ,- в этом чувствуется здоровость. Ни злобы, ни драк… В этот момент раздаются глухие удары: кого-то рядом «метелят» ногами. Русский праздник, мой друг Гораций, обязательно должен закончиться мордобоем…. На следующее утро тот же патруль выводит нас на иркутский тракт и мы продолжаем наш путь.На одном из железнодорожных переездов под Канском из-под поднятого шлагбаума навстречу нам выезжают два мотоциклиста. На крыле одного мотоцикла – итальянский триколор. Миланец и болонец штурмуют дистанцию от Токио до Москвы. Эди представляет нас своим коллегам. А вы,-обращается один из них к уминающему печенье доктору,- судя по всему, случайный турист… Я бы сказал: турист поневоле ,- парирует доктор. Съемки. Фотографии на память. Разговор о качестве дороги. Есть места,- говорит один из наших новых знакомых,- где на солнце асфальт плавится, а когда идет дождь – становится как лед… Посмотрим,- отвечает Эди,- до сих пор ничего ужасного мы не видели… Позади остается Тайшет – странный поселок, в котором возле неказистых избушек стоят «вылизанные» японские машины. За окнами посреди бескрайних полей мелькают кладбища с могильными памятниками, увенчанными металлическими звездами. Вскоре дорога уходит в лес и, действительно, становится «не ахти». Правда, никакого асфальта нет и в помине. Впереди идущие машины и мотоцикл Эди пылят так, что кажется, будто они горят. Подъемы. Спуски. Поперечные “волны» сменяются рытвинами, на одной из которых наш «мерседес» подкидывает так, что он утрачивает в этот миг свое гордое имя, напоминая издаваемыми звуками отфутболенную консервную банку. Алекс, Алекс,- доктор по рации периодически вызывает оператора Алессандро Бельтраме, желая предупредить его о встреченных нами «ямах и канавах», но его « Алекс, Алекс» – слишком медленно – и идущий сзади нас « мерседес» оператора и фотографа «собирает» все рытвины и выбоины, подрыгивая как кенгуру…После очередного прыжка второй машины ее начинает «таскать» по дороге…Останавливаемся. Погнуты два диска. Спущены два колеса. Эди «ушел» далеко вперед. Рации у него нет. Мауро пытается догнать его, но вскоре возвращается один. Облачившись в рабочий комбинезон, он занимается колесами, а мы тем временем собираемся организовать обед. Открыв один из продуктовых баулов замечаем, что разбилась бутылка с оливковым маслом. Вытаскиваем баул из машины – и извлекаем из него все содержимое… В этот момент подъезжает Эди. Снимает шлем – лицо перекошено. От страха. Издали увидел этот белый ящик,- говорит он, кивнув на баул, – и подумал, что вы перевернулись… Колеса приведены в порядок. Пикник на обочине. Проезжающие машины обдают нас пылью. Сверху атакуют слоноподобные слепни. По обе стороны дороги лес. Свистят птицы. Послушайте,- неожиданно говорит оператор ,- мне кажется, это не птицы свистят, а люди… Все прислушиваются. У всех во взгляде читается неуверенность… Не проникнутая философским миросозерцанием, римская цивилизация передала современным итальянцам настороженное отношение к дикой природе и в частности страх перед лесом. « …уж тогда дрожали пред лесом и камнем», — говорит о своих далеких предках Вергилий в « Энеиде». Страх этот словно застыл в латинском слове “сельва”: использовавшееся римлянами для обозначения понятия “лес”, перейдя в другие языки, оно стало в них определением непроходимых пугающих лесных массивов. В раннем средневековье, во время массового присутствия германцев на Апеннинах, они попытались “примирить” коренных обитателей полуострова с лесом, подарив их языку для его обозначения свое- не наделенное страхом – слово “busk”, имеющее в современном итальянском форму“bosco”. Но тем не менее архетип отношения к лесу в Италии преодолеть не удалось: контексты, в которых слово “ bosco” наделяется эмоционально нейтральной оценкой, указывают на то, что оно cкорее имеет для итальянцев значение опушки того леса, каким он виделся германцам – естественной для них средой обитания, их родным домом. Собственно же лес — место единения с первозданной природой , как и их предкам римлянам, итальянцам заменяет парк — parco — засаженная деревьями территория, на которую входят через (p -) сводчатые ворота ( arco) — арку... Спуски. Подъемы. На вершине одного из них начинается асфальт. Перед нами долина. По обе стороны ряды густо- зеленых деревьев разрываются перламутрово-оливковыми полями, уходящими к буреющим вдалеке холмам. По хрустально- голубому небу тянутся не тронутые дымом пуховые облака. На искрящейся, словно снег, осевой , проложенной по матово- синему асфальту, - мотоциклист в окруженном оранжевым ореолом солнечных лучей шлеме, который горит рубином над вороной чернью его комбинезона. В этот миг кажется, что мир искусства и дикая природа вполне могут ладить друг с другом… Но услада глазу и утеха сердцу недолги - чарующие пейзажи сменяются печальным видом деревьев, которые словно в мольбе поднимают к небу обрубленные пожаром ветви…Грустное зрелище кажется бесконечным. Алмазай. Ук. Нижнеудинск. Шеберта. Тулун…Название напоминает о расах, заселявших некогда, согласно одной из теорий, полярные – гиперборейские – земли. У многих народов мира встречаются созвучные топонимы. Для греков Аполлон, бог солнечный и олимпийский в полном смысле этого слова, спустился из северной Туле. Доколумбовы мексиканцы называли Тулланд или Тулла, то есть именем, очень напоминающим греческое, подобную в их представлениях землю. Ирландцы помнили божественную расу Туата, пришедшую из земли Аваллона. Неизменный характер обитателей этой северной земли отличался абсолютным спокойствием, непоколебимой безмятежностью, неосязаемой бесстрастной трансцендентностью, ослепительны аполлоновым сиянием и головокружительной небесной высотой… Странно видеть в этих трудных для жизни местах топоним, напоминающий о гиперборейской традиции. Традиции, которая относит к эпохе добиблейского монотеизма — тому периоду истории планеты, когда человек жил в ритме Божьего мира, не знал тяжести бытия, не был обречен на муки работы и сам был равен Богу. Когда каждый был наделен способностями, являющимися сегодня уделом немногих, или как говорят, избранных. К тому времени когда не совершил еще человек то « что-то», за которое получил самое страшное наказание – наказание трудом – « Будешь есть хлеб в поте лица своего», — кое силится он с тех пор преодолеть в прогрессе, фактически стремясь вернуться к тому, что утратил… Темнеет. За окнами безотрадные картины: пустыри, свалки, кладбища. Странный коктейль из топонимов: Балаганск, Забитуй, Мальта. Дождь. Ветер. Вторая машина отстает. Рация не отвечает. Разворачиваемся и едем в обратном направлении. Минут через пятнадцать замечаем «мерседес» на обочине дороги. Пробито еще одно колесо. Мауро надевает рабочий комбинезон и вытаскивает из-под днища «запаску». Доктор хочет оказать посильную помощь. Достает из машины зонт. Раскрывает его. Но ветер зонт выворачивает — и его спицы ломаются… Под Иркутском трасса напоминает немецкие автобаны: удобные развязки, качество полотна не ограничивает в скорости… Пост Гаи. Вы нас не ждете? Нет. Ну как же! Нас встречают около каждого крупного города… Офицер пытается дозвониться в управление, но телефоны заняты. Махнув рукой – ладно! – он садится в свою – личную – машину и эскортирует нас в иркутский « Sun Hotel», где я забронировал номера… В комфорте и лоске гостиница не уступает многим московским отелям. Постояльцы – корейцы, монголы, да доморощенные «деловары», которых легко узнаешь по прижатым локтем борсеткам. Если уедете завтра до 12 часов ,- говорит дежурная, — посчитаем за полдня. Так вам выгоднее… Хотелось бы услышать подобные рассуждения из уст администратора какой- нибудь столичной гостиницы… Что забавного и симпатичного встретилось нам сегодня на пути, кроме пейзажей? – спрашивает у меня во время ужина доктор .- Хочу отправить материалец журналисту, который делает для нас тексты… Ну, например, город Канск, — отшучиваюсь я ,- его название можно перевести на итальянский как «город собак». Так.- Доктор строчит «аптекарским» почерком на салфетке. — Что еще? Еще город Тулун. – И я излагаю итальянцам суть гиперборейской теории. На следущее утро доктор протягивает ту же салфетку выполняющему роль «ответственного за связь с миром» фотографу: Отошли. Фотограф рассматривает салфетку. К двум написанным накануне строчкам за ночь было добавлено: «Тулун — гиперборейская теория. Разберись. Глубоко.» . Итальянец — человек “поверхностный”: он не идет в глубь недр своей земли, потому что они отвращают его своей пустотой; и не углубляется в философию потому что, она утомляет его своим содержанием, так что и Данте, и Бруно, и Галилей – исключения на общем фоне , и оттого выдающиеся… и приговоренные. Мир итальянца — это мир понятный чувствам, в котором все относящееся к области мысли, включая этику, подчинено эстетическому началу… Через пару часов перед нами – Байкал. На лицах итальянцев – тень радости. С высоты сопки озеро кажется стальным зеркалом. Доктор открывает свою знаменитую книгу о Сибири: самое глубокое…, самое большое…, если бы в него стекали все реки мира, они за год не наполнили бы его… Съемки на смотровой площадке. Затем постановочные кадры на фоне воды – по воле оператора Эди как угорелый носится взад вперед по дороге… Наконец продолжаем наш путь. Настроенный на Улан-Удэ, спутниковый навигатор «подталкивает» нас воду, но мы, как говорит Мауро, увы, не на амфибии; и нам предстоит обогнуть озеро с его южной стороны. Слюдянка. Рыбный рынок. Знаменитый байкальский омуль. Восторг копченая рыба вызывает, пожалуй, лишь у доктора. А вы не слышали ,- говорит одна из торговок ,- недавно здесь пропали четыре американских мотоциклиста … Сообщаю новость итальянцам. Пропали! – комментирует известие Мауро .- Бросили, наверно, своих «гамбургерных» толстух и сидят в какой-нибудь в Чите с русскими девками. Пропали! Лови! – Он выбрасывает вверх согнутую в локте руку. Едем вдоль южного берега Байкала. Дети, торгующие кедровыми орехами и черемшей. Бродящие по дороге без пастухов овцы, коровы, козы, лошади. Вода озера с этой стороны кажется лазурной. Напоминает Средиземное море. Но виднеющиеся перед ней выжженные солнцем и размытые дождем одинаковые дощатые заборы и такие же монотонно серые крыши делают лазурь неестественной, неприветливой и даже пугающей. Почему-то кажется, что в ее глубине обязательно должны быть скрыты острые, костлявые останки огромных доисторических животных… Лавируя между вольно шатающейся скотиной, Эди высматривает место для пикника. Наконец оно найдено. Небольшая поляна. Метрах в тридцати – берег озера. А перед ним – Транссибирская магистраль. Теперь она совсем рядом. Ее можно беспрепятственно потрогать рукой. Можно походить по ее шпалам, посидеть на ее рельсах. Итальянцы собирают на память с полотна камни. Эди стоит посреди железнодорожной колеи и, всматриваясь в шпалы, задумчиво произносит: Сколько же нужно было в них вбить костылей… И снова съемки. Здесь же, на месте, проводится монтаж. Один из сюжетов заканчивается тем, что облаченный в черный комбинезон мотоциклист, держа в руке свой рубиновый шлем, ступает от серых камней берега Байкала и проходит сквозь коричневые борта вагона движущегося товарного поезда… Продолжаем путь. Уходим от озера. По правую сторону за хребтом Хамар- Дабан — Монголия. Слева – железная дорога, идущая вдоль реки Селенга, над которой возвышаются сопки с хвойными деревьями, нисходящими по склонам ровными ступенями. В «гаишной фотоколлекции» итальянцев – «этническое пополнение»: бурятские лица. Нарушения уминаются все так же — при помощи «поляроида». Этой штукой, говорит о нем фотограф, можно завоевать весь мир. «Под занавес» милиционеры неизменно просят, чтобы Эди поставил мотоцикл «на дыбы». Мотоциклист покладист — он поднимает «дукати» на заднее колесо, проносится на нем метров пятьдесят и затем эффектно «кладет» мотоцикл на дорогу. На одном из постов доктор намеривается запечатлеть этот трюк. На этот раз у него в руках пленочный «никон». Сидя в машине он долго целится, наконец нажимает на кнопку, но ответного щелчка не слышно: кончилась пленка… Улан- Удэ. Машин и людей на улицах мало, и оттого город кажется просторным. Останавливаем таксиста, и он выводит нас к гостинице «Бурятия». После иркутского отеля «Солнце» словно спустились с залитой светом вершины холма в беспросветную чащу у его подножия … Зато в гостиничном ресторане итальянцы уминают за обе щеки – и официантка с полнолунным ликом только и успевает менять перед ними тарелки…После ужина, спустившись на свой этаж, доктор замечает, что забыл в ресторане сумку с «общей кассой» –он опрометью вылетает из номера и бросается вверх по лестнице, являя собой живую иллюстрацию к словам Стендаля: « Одна из главных черт итальянского характера беззаботность насчет будущего во всем, кроме, пожалуй, денег, все поглощено настоящим. » Звуки ночного Улан-Удэ – звуки скрипящих тормозов. Вероятно, в это время здесь принято развлекаться лихой ездой… Из гостиницы выезжаем ранним утром и, проехав мимо группы мальчишек, сидящих на дорожном бордюре около моста, на котором висит огромный ленточный транспарант « Город. Твои дети – твое будущее.», уходим к читинскому тракту… По правую сторону Яблоновый хребет. Некоторый сопки по краскам напоминают тосканские холмы.“ Смотрите, darling, смотрите,- говорит о них один из персонажей “Красной лилии” Анатоля Франса ,- такого больше нет нигде на свете. Нигде более вы не найдете столь утонченной, изысканной и элегантной природы. Бог, который создал флорентийские холмы, был артистом. О! он был ювелир, гравер, скульптор и художник; он был флорентийцем. Он сотворил лишь это,darling ! Все остальное создано рукой менее деликатной и лишено совершенства. Разве может этот фиолетовый холм Сан-Миниато, столь чистой и устойчивой формы, относится к работам автора Монблана? Такое невозможно. Ведь это законченное, выверенное произведение искусства.” При этой мысли лежащие перед бурятскими сопками – такие же одинаково серые, как и на Байкале — крыши домов начинают казаться обломками кораблекрушения – и на картину сразу же ложится тень дикости и суровости… Тряская дорога. Идущие навстречу японские автомобили с транзитными номерами. Безуспешные попытки доктора предупредить следующую за нами машину о ямах на дороге. Вольно пасущиеся козы, коровы, лошади…Пост Гаи – стол в лесу. Обед на окраине бурятской деревушки - спагетти и кофе на пороге забитого досками магазина. Улыбающийся Эди с пакетами печенья в руках – продолжение съемок рекламной серии «С «Бариллой» в России». Крутящиеся около “Дукати “ мальчишки в замызганных кирзовых сапогах. Один из них вместе с Эди на вздыбленном мотоцикле. Его застывшая на дороге фигура в зеркале заднего вида нашей уносящейся машины… Чита. В лучшем в городе постоялом дворе – мотеле «Панама Сити» мест нет: все занято московскими артистами. Владелец уезженных “жигулей” бескорыстно “доводит” нас до гостиницы “Турист”, где, как нам сказали, имеются “приличные люксы”. Потрепанная панельная пятиэтажка. На углу — вывеска « China Tourist». В окнах и на балконах – китайцы. Вход в гостиницу с торца здания. Перед ним — перекатывающие в губах папиросы мальчишки. Любопытствуют: А на мотоцикле есть сигнализация? Развалившийся на стуле в темном «предбаннике» охранник первым делом спрашивает: Девушек на вечер заказывать будете?- И добавляет: — Герл… - Скажи ты: «баб» — звучало бы не так оскорбительно... Поднимаемся на второй этаж. На пятачке перед коридором с номерами – вход казино, около которого сидят охранники с металлоискателями, и обитая оцинкованным железом дверь ресторана. У нас — два люкса — в одном размещается Эди, в другом оператор с фотографом; и два трехместных номера – один занимаю – я, другой – доктор и Мауро . Пороги обычных номеров то ли прогнили от сырости, то ли проедены крысами. Внутри – затхлый воздух, потертые коврики с восточными узорами, кровати с провисшими сетками, пожелтевшее постельное белье, раковина с коричневыми разводами, ржавый душ и нескончаемо журчащий унитаз. Под окнами – огромная помойка и китайцы, разгружающие «камаз». Помещения люксов, вероятно, претерпели то, что у нас принято называть «евроремонтом» , но подбор отделочных материалов отдает магазином « сделай сам». Душ будете принимать у меня в номере ,- заявляет Эди, проинспектировав трехместные номера.- Так будет лучше… Я думаю,- говорит Мауро, что и спать в твоем номере на полу – лучше.- И он спускается к машине, чтобы взять из нее надувной матрас. Вскоре в гостиницу приезжает Сергей Губич: А чего здесь остановились? Да в «Панама Сити» – артисты из Москвы… А, Кобзон, наверно, опять приехал… Он деревню здесь купил… ? Места –то здоровые: источники, воздух, природа… Иностранцы сейчас у нас тоже дома покупают – для них это ничего не стоит…Приплачивают крестьянам – за домом круглый год присмотр, а они раз наведаются – и всем хорошо…Да и ваш Лужков начал здесь хозяйственную деятельность разворачивать… Идем замерять высоту «мерседесов»: влезут ли они в так называемую сетку – зарешеченный двухъярусный вагон для транспортировки автомобилей? Все в порядке. Не знаю ,- говорит Губич,- может удастся организовать «ракетовоз», специальный вагон для перевозки ракетных установок… Там и отсеки для жилья есть … Тогда, вообще, поедете как боги… Ну а нет – придется в машинах посидеть.Ничего не поделаешь… Да это и недолго: сутки… Им же, наверно, интересно по земле побольше проехать… Поэтому грузиться надо в Чернышевске, это отсюда, по-хорошему, часа три езды, а выгружаться в Шимановске – оттуда нормальная дорога до Хабаровска… Давай- давай ракетовоз,- «подпихивают» меня итальянцы. – Скажи, что мы ему заплатим за хлопоты. Мы вас отблагодарим ,-говорю я. Губич улыбается: Это у вас, на западе, все решают деньгами, а у нас, на востоке, достаточно человеческого «спасибо». Мы здесь просто либо делаем, либо – нет… Все верно ,- интерпретирует на итальянский манер его слова Мауро, — или у тебя есть друзья, или ты – платишь… Посмотрев по телевизору финальный матч чемпионата мира по футболу, снова встречаемся с Губичем, и он везет нас на своей машине ужинать. Ресторан – полная противоположность гостинице: мрамор, нарезанные с купеческим размахом зеркала, массивные столы из натурального дерева… Официантка — высокая белокурая девица с не сходящей с лица улыбкой. Чувствуется, что улыбается исключительно потому, что осознает насколько она красива… Приняв заказ, спрашивает: Программку под еду желаете ? Занятый разговором с Губичем и не поняв, о какой «программке» идет речь, утвердительно киваю головой. В следующую минуту тишину зала уничтожает завывающая восточная мелодия- и перед нами возникает облаченная в прозрачную накидку полуголая смуглянка. Она кружится в танце вокруг нашего стола, очерчивая в воздухе силуэт каждого из нас ласкающими движениями рук и обдавая будоражущим ароматом мускуса. Потом, словно сообразив, «кто здесь главный», танцовщица останавливается около Эди – и если нам достались от нее лишь воздушные ласки, герой удостаивается ее нежных прикосновений. Одним глазом он следит за горячащей его девицей, а другим косит на меня, переводящего ему тем временем слова Губича, который, стараясь перекрыть своим голосом музыку, рассказывает о том, что дороги до Хабаровска нет по причине вечной мерзлоты – грунт плывет, что проехать в тех местах можно только или летом на лошадях лесами, или зимой на машине — по руслу рек и что, наконец, вроде бы как нашли, чем усилить почву, и обещают в ближайшие годы построить хороший автомобильный тракт… Программка закончена. Ужин съеден. Эди засыпает, развалившись на стуле. Остальные итальянцы удивленно смотрят на танцующие в центре зала пары. Их поражает несоответствие происходящего месту: ведь в Италии, в ресторанах — следуя смыслу этого однокоренного со словом “реставрация” слова, происходящего от латинского глагола “restaurare” - “восстанавливать” - исключительно едят, то есть восстанавливают силы, а для того, чтобы танцевать, то есть расходовать эти силы, ходят в специальные заведения, которые имеют четкое возрастное и стилевое деление. В этом проявляется то, что в этнопсихологии можно было бы назвать общей национальной схемой распределения жизненной энергии. В России эта схема — иная: там, где энергия приобретается, там она и теряется. В этом состоит одно из коренных различий наших цивилизаций… Губич бросает взгляд на похрапывающего рядом с ним Эди : Да, слабоваты они, конечно. Тепличные. Они и по настоящему льду ездить не могут… На следующее утро Губич везет нас на футбольный стадион «Локомотив», где не так давно спортсмены организовали транспортную фирму, занимающуюся железнодорожными перевозками — преимущественно японских машин из Владивостока на запад России. Центр Читы, кажется, застыл в советской эпохе. Лишь облезлые стены домов да избитый рытвинами асфальт тротуаров напоминают о том, что с той поры прошло уже немало лет. Какая запущенность! – удивляется Эди, глядя в окно машины. – Невиданное дело: прилично одетые люди прыгают через ямы, как ни в чем не бывало ! Город живет коммерцией… Деньги должны приносить доход… Но неужели вы не понимаете, что если сейчас не навести порядок, через десять лет все это придется сносить ! Стадион. Итальянцы остаются в машине, а мы с Губичем идем к его знакомым спортсменам-транспортникам. Делами заправляет здесь некий Кузьмич. Но его пока нет. Ждем. Чай. Треп. Просмотр на интернетовском сайте «Дукати» фото и,- видеоматериалов о нашем пробеге. Появляется Кузьмич: Да, отправим, но только «сеткой». У нас как раз одна сейчас должна подойти в Чернышевск… А ракетовозом ? Ну это же дольше: их не цепляют к почтово-багажным поездам, только к товарным. И будете плестись два дня. - И сколько стоит радость? Кузьмич дает секретарше задание рассчитать стоимость доставки в Шимановск двух «мерседесов», а сам принимается звонить в Чернышевск. Дело это не простое: на станции есть только железнодорожный телефон, и cвязаться с ней можно исключительно через телефонистку. Номер не отвечает. Ладно,- говорит Кузьмич, — я пошлю с вами паренька на всякий случай. Вот он, кстати .- В дверях стоит элегантно одетый молодой человеке с папкой под мышкой. Андрей,- называет он свое имя. Сетка должна вот-вот прийти ,- продолжает Кузьмич .- Словом, разберетесь на месте. Тем временем секретарша заканчивает расчет: Двадцать пять тысяч рублей. Итальянцы в машине спят. Бужу доктора: Ваше слово, господин кассир ! Что, уже приехали? – спрашивает доктор и снова закрывает глаза. Конечно,- говорит Губич,- для них же блуждание по часовым поясам на два часа «тяжелее» чем, для тебя… Узнав, что нас отправят сегодня, итальянцы оживляются. Быстрей! Быстрей! Договариваемся с Андреем встретиться около гостиницы в три часа. А раньше нельзя? – спрашивает Эди. Взрощенного в стремительном жизненном ритме севера Италии, его раздражает любая задержка на пути к цели. Не спешите, рябята, и будете первыми ,- отвечаю я ему мудрой тосканской поговоркой. Мы с Губичем отвозим итальянцев в гостиницу, а сами едем к одному из его учеников, чтобы «узнать о дороге от Шимановска до Хабаровска.» Он там часто ездит,- говорит Сергей,- машины гоняет из Владивостока. На Дальнем Востоке каждая семья так или иначе связана с автомобильным бизнесом… Многократный чемпион России, чемпион мира по спидвею, ученик Сергея Губича Валерий Мартемьянов возится в темном гараже с двигателем чужой машины. Да нормальная дорога,- говорит он.- Проехать вполне можно. Только вот на мосту перед Хабаровском повнимательнее будьте: там бандюки народ трясут. Их сразу видно: машины без номеров стоят на самом верху моста. Но они обирают тех, кто едет на запад. Вас вряд ли тронут. Но все равно поаккуратней… Ждем Андрея около гостиницы. Сергей дарит нам атлас автомобильных дорог. Видно, что он искренне беспокоится за нас. Но итальянцы его словно не замечают, их взгляды даже не останавливаются на этом человеке, который помог нам в решении самой сложной задачи маршрута, той задачи, которую должен был решить один из спонсоров пробега — итальянское агенство «Помодоро вьяджи». Они устремлены вперед, к своей цели, и Сергей для них на пути к ней — уже пройденный отрезок… «Только тот ,- писал в XVI веке выдающийся итальянский мыслитель и политик Франческо Гвиччардини, — хорошо ведет дела в этом мире, кто всегда держит перед глазами свой интерес и все действия свои соизмеряет с этой целью.» «Положение, которое я занимал при папах, делало необходимым, чтобы ради своего интереса и престижа я любил их величие, и если бы не это, я возлюбил бы Лютера как самого себя», — признается мессер Франческо в другом фрагменте своих “Воспоминаний”, написанных им в тайне и обнаруженных лишь после его смерти. Оставленный в тени своего современника — Макиавелли, чье – несвойственное итальянцам и фактически декларируемое – политическое рвение на благо родины и страстность мечтателя были перепутаны с холодным цинизмом и расчетом, что незаслуженно наделило его славой величайшего теоретика аморализма, породив штамп “Макиавеллиева хитрость”, - Франческо Гвиччардини был истинным апологетом присущей итальянцам социальной эгоистичности, и литературовед и политик Франческо Де Санктис совершенно справедливо назвал его “Воспоминания” сводом принципов итальянской жизни. Сергей еще раз напоминает мне о том, что на мосту перед Хабаровском «не нужно разевать рот», поскольку могут случиться неприятные встречи. А Эди тем временем растягивается на сиденье микроавтобуса и закрывает глаза – зачем сейчас утруждать себя тем, чтобы воплощать практичные принципы итальянской жизни в изящной форме, как наставлял современник и соотечественник Гвиччардини — кодификатор украшенной практичности- дипломат и писатель Бальдассаре Кастильоне? Ведь Чита совсем не заботится об антураже – такой «неэстетичный город»… Выезде из города. В низине - несколько блестящих на солнце бронемашин – все что осталось от некогда самого крупного в Сибири танкового подразделения. Конец асфальта. Клубы пыли. Скрытые ими неровности дороги. Сопки. Леса. Безлюдье. Воспоминание о предложении отдать эти земли для освоения китайцам… Дорожные странности: указатель «Чернышевск 133 км», через десять минут- такой же знак, но с цифрой 57… Как бы то ни было, три часа пути – и мы на станции. Маленькие голодные оборванцы. Напряженность, свойственная тем местам, где царит бедность. Ощущение ненадежности, готовности к преступлению. Андрей отправляется в расположенную в серой хибаре транспортную контору. Я — в станционный магазин, кособокую фанерную лачугу, где продавщица несколько раз останавливает мой покупательский порыв словами: « По-моему, это просрочено». Итальянцы первым делом выбрасывают в урну скопившиеся в машинах мешки с мусором. Ежедневно каждый житель Италии «производит» 1 650 граммов отходов. По подсчетам Лиги защиты окружающей среды, если поставить один на другой пластиковые пакеты, которые Италия ежегодно загружает в мусорные контейнеры, получится башня в миллион километров, что в три раза превышает расстояние от Земли до Луны… Выйдя из конторы Андрей сообщает нам, что «сетка» не пришла и что уехать можно только на «рогатке» – двухъярусной открытой платформе…И то не сразу. В ответ итальянцы учиняют бурную перекличку: — Но мы же заплатили ! — Да нас просто надули ! — Конечно ! Они все заранее знали ! — Им главное было деньги получить! Кто за ними попрется обратно в такую даль? ! — Нет, надо разобраться, — вступает доктор .- Я не хочу выглядеть идиотом. У нас, в Италии, если кто свою работу не так исполняет, его в тюрьму упекают. Попробуй я не тот рецепт пациенту выписать, сразу же засадят .- Последняя фраза вызывают у всех смех, но доктор не унимается:- Нет, я не хочу выглядеть большим идиотом, чем другие. Да и вообще никто из нас не хочет оказаться в дураках … «Жизненный императив итальянцев,-пишет Луиджи Бардзини, – не оказаться раздолбаем( non farsi far fesso, говорят в Италии, причем слово «fesso» происходит от неаполитанского «вульва» прим.авт. ) Оказаться в дураках – верх постыдства , доверчивость – вина несмываемая. Дуракам изменяют жены, они покупают всяческую липу, становятся жертвами всевозможных обманов и интриг и часто сами лезут к волку в пасть. К дуракам можно отнести также и тех, кто подчиняется закону, верит тому, что пишут в газетах, верен своему слову и вообще исполняет свой долг. К счастью, в Италии еще достаточно дураков, особенно на севере, потому что именно они поддерживают жизнедеятельность страны. Без них, вполне вероятно, все бы остановилось. Но несмотря на это, лишь немногие ценят их и воздают им хвалу. Число их поэтому уменьшается. И никто не знает, что случится, когда они исчезнут совсем.» Итальянцы продолжают «полифонийствовать», все больше распаляясь в словесном неистовстве, а мы с Андреем стоим в стороне и спокойно обсуждаем сложившуюся ситуацию. Да зачем вам эта рогатка? – неожиданно cпрашивает парень, который уже давно крутится возле нас и, вероятно, слышал весь наш разговор. - Я проводник. Вон у меня вагон пустой. — Он показывает рукой на стоящий около погрузочной платформы почтовый вагон, который переделан для перевозки автомобилей.- Мне как раз в Шимановск надо. И что необходимо, чтобы на нем уехать ? Нужно, чтобы начальник станции дал приказ прицепить его к проходящему поезду. А так у меня отправка завтра в восемь вечера… Нет, я сейчас плюну на все, вернусь и вытрясу из них деньги! – раздается голос Мауро. В этот момент вокруг мотоцикла скапливается человек десять в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. У каждого в руке бутылка пива, на лице – наглая улыбка. Итальянцы умолкают. Мауро занимает свое место в «мерседесе». Эди отходит в сторону и смотрит на мотоцикл так, будто он вовсе и не его. Доктор, захватив рацию, увязывается за нами к начальнику станции. Начальника нет: “ где –то на территории с комиссией”. Но он, как объясняет дежурный, нам вовсе и не нужен: чтобы вагон прицепили к поезду, необходима соответствующая телеграмма из читинского управления железной дороги… Нужно звонить. Толпа уже готова освоить «Дукати». Пусть включит,- говорит один из парней ,- послушаем, как тарахтит… Ребята, немного человеческого понимания: люди все-таки десять тысяч километров проехали и, наверно, устали… Парень тупит взор, хмыкает, и толпа начинает разбредаться. Разворачиваем антенну спутникового телефона. Читинское управление не отвечает. Звоню в Москву, знакомому из МПС. Результат- тот же. Давайте попробуем решить деньгами ,- предлагает Мауро .- Сходите еще раз. Да, деньги решают все ,- вторит ему фотограф .- Они сильнее друзей… Мы снова идем в административное здание станции. Около входа – группа людей в железнодорожных мундирах. Стоящий неподалеку дежурный шепотом сообщает нам, что среди них – нужный нам читинский начальник. Подходим к нему, объясняем, в чем дело. Никаких проблем. Через час уедете. Андрей расплачивается с проводником вагона и, поскольку проезд в нем дешевле, чем в “сетке”, возвращает итальянцам разницу… Мотоцикл – у одной из торцевых стенок вагона. Рядом – два надувных матраса. На них – Эди и доктор. Мауро на таком же матрасе на крыше своего «мерседеса». Фотограф и оператор – внутри второй машины. Я – на верхней полке в купе проводника. Утро. Кофе. Итальянцы выходят в тамбур и, высунувшись в открытую дверь, глазеют на бегущие за окном безлюдные просторы. Ни проселка, ни тропки. Только теперь начинаешь понимать, сколь великим было решение о строительстве Байкало-Амурской магистрали, и сколь ничтожна шутка: БАМ – Брежнев «абманул» молодежь… Это триумф природы !- восклицает оператор, подставляя лицо ветру. – Здесь было так же и десять тысяч лет тому назад! – Он поворачивается ко мне и полушепотом спрашивает: — Ты не мог бы мне организовать волчонка? По правде сказать, всю жизнь мечтаю завести волка… Обед. Спагетти. Вино. Пиво. За окнами – мощнейший дождь. Представляете, мы сейчас ехали бы в этой сетке! – растянувшись на матрасе, говорит Мауро. Да вообще в вовсей этой кутерьме с вагоном все было предрешено,- шутливо говорит фотограф,- Андрей просто придавал себе важности, хотел нас попугать и показать свое всесилие… Ты пытаешься приписать мне то качество ,- отвечаю я ,- которое присуще всем твоим соплеменникам, но в большей степени – неаполитанцам… Это какое же ? Неистребимую в неаполитанцах потребность поступать так, чтобы обратившиеся к ним чувствовали себя людьми привилегированными… Эта особенность национального характера ярче чем где-бы то ни было, запечатлена в забавной истории, которая одно время была популярна на севере Италии: «Выйдя в Неаполе на улицу с письмом в руке, миланец ищет табачный магазин, чтобы купить марку, как вдруг встречает своего знакомого. — Нужна марка? – спрашивает тот .- И вы знаете, где ее можно купить? Везде? О, какое заблуждение! Слава Богу, что вы встретили меня. В наше время нужно быть осторожным… Я знаю одно хорошее место, лучшее в городе… Да что я говорю! Лучшее во всей Южной Италии. Табачник старого уклада.Честный, проверенный, не из этих, новых, что только и думают о том, как бы заработать. Я отведу вас к нему. Вместе с миланцем он заходит в магазин и обращается к стоящему за прилавком продавцу: Джузеппе, это мой друг из Милана, человек достойный уважения и обслужить его надо наиподобающим образом. Ему нужна марка, марка за тридцать лир для важнейшего письма, которое он должен отправить немедленно. Я сказал ему, что только ты мог бы полностью удовлетворить его запрос. У тебя есть еще эти дивные марки за тридцать лир, ну те бесподобные, что ты мне продал на прошлой неделе? Дай одну и ему. Пожалуйста, одну из лучших.» «Техника умилостивления»- так определил это свойство итальянцев Луиджи Барзини – на севере Италии проявляется более сдержано… В отличие от ни в чем не знающих удержи неаполитанцев, северяне ее умело скрывают за маской профессиональной безмятежности. Ведь именно к ней прибегают мягкие и тихие промышленники и банкиры севера, когда конфиденциально предлагают некоторым из своих клиентов крайне выгодные дела, редкие возможности для рентабельных инициатив на особо выгодных – «только для вас» — условиях, поскольку, на самом деле, большую часть всего этого получить так же сложно, как купить марку стоимостью тридцать лир за тридцать лир… Итальянцы спят. Проводник – Володя — посвящает меня в премудрости китайской философии и медицины…За окнами хлещет дождь… Вечер. Все тот же перестук колес. Заливаемые ливнем “ Ерофей Палыч” – один из этапов пути Хабарова; “Могоча”, о которой говорят: Бог создал Сочи, а черт – Могочу. В вагоне тепло и уютно. Cпроси у проводника ,- обращается ко мне Эди ,- нельзя ли с ним проехать дальше? Я по контракту с «Дукати» имею право поездом ехать до Хабаровска… Надо хозяину звонить,- говорит Володя.- Если он сумеет договориться… А так нас в Шимановске отцепят… Попробуем. На станции «Магдагачи» фотограф и оператор пытаются антенной телефона «поймать космос», но ничего из этой затеи не выходит: «экранируют» высоковольтные провода. И ранним утром под чертыханье итальянцев маневровый тепловоз оттягивает наш вагон к разгрузочной платформе Шимановска, откуда нам придется начать бросок до Хабаровска по земле… Итальянцы? – спрашивает нас «загружающийся на запад» владелец джипа «митсубиси» и тут же продолжает: – Здесь, недавно, хотел купить диск «Матиа Базар» « Il tempo del sole» ( « Солнечное время» ), но в магазине никто и не слышал о такой группе. А так хочется послушать. Музыка, конечно, не выдающаяся, но она, вероятно, напоминает ему о его молодости, как впрочем, и мне о моей. Записываю его красноярский адрес и обещаю прислать диск. Только мне именно « Солнечное время»,- подчеркивает он напоследок. Конечно ! Дорога монотонна. Широкое полотно, лишенное асфальтового покрытия. Вялые строительные работы. «Смотри, дотторе ,-говорит Мауро,- все как у нас, итальянская система: пятеро стоят, один работает.» Разъезды без указателей. Придорожные могильные плиты. Место гибели шведского мотоциклиста.« Не прочитал поворот ,- рассказывает нам шофер «камаза» ,- и улетел в карьер». Возведение мостов через реки и речушки. На одном из них доктор неожиданно вскрикивает: Куда это он, интересно, с петухом идет ? Кто? – спрашивает Мауро. Да вон .- Доктор показывает на идущего по мосту рабочего, на плече которого в такт его шагу покачиваются гибкие металлические полосы. Да это же железки ! А я думал, хвост петуха. Дотторе, тебе бы все пожрать! Нет, правда, ты слишком совершенен ! Через пару часов дорога сужается. Появляется асфальт. Но исчезает вторая машина. Рация молчит. Разворачиваемся и едем минут двадцать в обратном направлении. Поднятый на домкрате «мерседес» — на обочине. Пробито еще одно колесо. Ты обслужил ее по полной программе ,- говорит Мауро фотографу. — Это уже – четвертое. В Италии я закажу для тебя торт в форме диска… Муниципальное образование Биробиджан. Новый тип лиц. Одесский колорит речи. Потоп. Эди, прячущийся от воды в проеме витрины продуктового магазина. Отказавшие сотовые телефоны. Попытка найти переговорный пункт, превращенная утянувшей по колено в воду ямой в посещение обувного магазина. Кафе. Китайский мальчик Леша, собирающий с пола тряпкой дождь. Печальные глаза красивой барменши. Ее вопросы о том, какой мир за пределами городка… Все это вмещается ровно в час. Затем небо светлеет – и дорога. Хабаровск. Мост через Амур. Здесь,- сообщаю я своим спутникам,- нас может поджидать последняя опасность: бандиты… Бандиты или мафия? - спрашивает Мауро. Какая разница в том, убьют тебя элегантно или просто – ударом дубины по башке ? Нет ,- говорит доктор ,- я хочу, чтобы меня убили с изыском… Предварительно спросив разрешение… А у вас что, без номеров можно ездить?- перебивает доктора Мауро. Нет. У машины должны быть или обычные, или транзитные номера. А вот у той, что идет за нами, нет никаких. Значит, это нас преследуют бандиты… Мауро нажимает на педаль газа и, несколько раз вылетая на встречную, полосу обходит впереди идущие машины. С моста спускаемся прямо под жезл «гаишника». А мы, собственно говоря, к вам и ехали… Конечно, к нам: такое понаколбасили…Навстречу вам шел начальник ГАИ города, он и приказал вас остановить. Нас эскортируют в гостиницу «Интурист». Итальянцы собираются сразу же идти ужинать, а мне нужно успеть позвонить во владивостокский порт, чтобы договориться о предстоящей отправке машин и мотоцикла морем в Италию. Звони –звони, — говорит доктор .- Мы сами разберемся. Меню же на английском – все понятно. Спускаюсь в ресторан. В это время официантка подтягивает столу хромированную тележку и начинает снимать с нее массивные чугунки. Что это?- удивляется доктор .- Я же заказал всем бифштекс по- русски! – Он тычет пальцем в меню, где на трех языках написано: мясо по-русски в горшечке . Определенные черты национального характера итальянцев, заметил журналист Беппе Северньини, превращают в их устах иностранный язык, в особенности английский, в произведение абстракционизма. “ Известно ,- пишет он ,- что на вопрос: говорите ли вы по-английски, итальянцы зачастую отвечают ложью или же в лучшем случае — частичной правдой. Один из наиболее популярных ответов — и вместе с тем доказательство того, что итальянцы упорно не хотят принимать неприглядность действительности, — “ я не говорю по-английски, но понимаю”. Опровергнуть это утверждение особого труда не составляет: было бы желание. Лондонское метро, например, в этом отношении то место, где мои бессовестные соотечественники ловятся, как рыбки в аквариуме. Это происходит в том момент, когда громкоговорители хрипят: “ “Лондон Транспорт” с сожалением извещает, что движение на линии приостанавливается, и просит пассажиров покинуть станцию.” Хорошо зная жизнь Лондона, я с уверенностью могу сказать, что случается в этот миг. Из тысячи пассажиров 995 — уходят. Остаются пятеро: три японца и два итальянца. И вот эти двое, покинутые в пещерных лабиринтах tube, по меньшей мере один раз в своей жизни произнесли магическую фразу — бессовестное утверждение — большую ложь: “ Я не говорю по-английски, но понимаю”. Последний завтрак в пути. Мауро просит, чтобы ему принесли джема. Перевожу. Сколько? –спрашивает официантка. Ну джема,- говорит итальнец, — и масла пусть принесет… Масла сколько? – в ожидании ответа официантка держит наготове ручку и блокнот.Мауро смотрит на нее с сожалением и отказывается от своей гастрономической затеи: Не надо, это слишком сложно! А я тем временем думаю: стоит ли нам учиться «лепить из жизни красивые предметы» и делать коммерцию такой же «радушной», как в Италии, где масло и джем выставляют на завтрак без ограничений — валяй, мол, от пуза…Рассчитывая при этом на то, что много никто не съест… Утром патрульная машина выводит нас владивостокскую трассу - последний отрезок нашего пути к великому океану. За окнами все те же просторы, но стоящие на них деревьях – кажутся крохотными, словно они взяты с макета иного масштаба. Постепенно воздух густеет. Запахи усиливаются. Пахнет соком зеленой травы. Близость моря – даже такие названия как Уссурийск становятся нежными. Финишная прямая раззадоривает. Эди влетает в какой-то поселок на бешеной скорости – и на выезде его останавливает гаишник. С ума сошли ?! Сто пятьдесят километров ! Известный гонщик… Конец пробега… Берите документы и к старшему в машину…Старший на вид – суров. Конец пробега…,- талдычу я.- Знаменитый мотоциклист… Париж-Дакар… Мотоциклист, говоришь! – старший распахивает планшет.- Смотри, что мне наш, владивостокский, мотоциклист написал. – Он достает из планшета цветную фотографию какого-то гонщика, на обратной стороне которой написано: « Молодцы! Будьте такими же принципиальными !» — Видел, что написал ? Ну этот тоже что-нибудь напишет… А есть на чем ?- Конечно! Поляроид ! Вскоре – «наш» пост. Мигалка. Сирена. Последний эскорт. Останавливаемся на въезде в город. Фотограф и оператор действительно акробатствуют: cнимают с земли лежа на спине, снимают с земли лежа на животе, съемки с крыши машины… Разные ракурсы, но все важны: их общий фон – указатель «ВЛАДИВОСТОК». Милицейский «жигуль» разгоняет потоки японских машин. Атмосфера портового города. Вселенская суетность. Ложное ощущение бескрайности мира. Смешение разнородных запахов, красок, шумов. Марсельки, безкозырки. Отель «Версаль». Фойе. Синий диван. На нем — японец в черном пиджаке. На наших красных майках — белые надписи «Дукати». Увидев их, японец становится еще более раскосым… На следующий день разрываюсь между фрахтовой компанией, брокерской конторой и таможней. Наконец все сделано. «Дукати» стоит на самом краю портового мола. Скоро он займет свое место в музее фирмы. Мы расписываемся на его баке рядом с названиями пройденных городов. Брызги океана обдают зависшее над водой колесо. От берега вдаль уходит мощный свет фары. Мотоцикл словно бросает вызов невидимым островам. Итальянцы улыбаются. Мы японскому микадо зададим еще как надо ! Вечером — ресторан «Семь футов». Вот и закончилась наша поездка ,- говорю я .- 12 дней пути. Десять тысяч километров… Столько проехать ради того, чтобы посмотреть березы! – восклицает Эди.- Однообразно. Я Сибирь представлял совсем другой. Знали бы вы, какой голубой цвет я видел в чилийской пустыне – такого никакой компьютер не выдаст ! Да и хваленых сибирских зверей я что-то не заметил ,- вступает в разговор Мауро .- За все время лишь две крысы перебежали дорогу. Да ворона о стекло шарахнулась… Я насчитал в России три типа пейзажей ,- говорит доктор .- По- моему, эту страну надо смотреть, когда она в снегу. Тогда она должна быть поистине красива. Как-нибудь обязательно приеду сюда зимой… В двадцать лет ,- говорит фотограф ,- я писал на стенах Милана советские лозунги, за что меня не раз били … И вот я в России…Что сказать? Странная была поездка: мы пронеслись – и ничего толком не рассмотрели… Поэтому, Эди, когда ты будешь делиться впечатлениями – ты не углубляйся и не обобщай. Ты можешь говорить лишь о той России, что выходила на дорогу, и судить о качестве полотна… В этот момент к нашему столу подходит один из музыкантов. Следующую песню,- говорит он,- русские военные моряки дарят американским военным морякам. Объясняю итальянцам, что в наших белых форменных рубашках нас приняли за « маринес». Они улыбнулись, приосанились и стали действительно напоминать команду подводной лодки. В зале гремело: « И тогда вам океан – земля. И тогда вам экипаж — семья…» Но нас уже ждало небо… Москва - Владивосток Журнал "Power Motors"