Лишь только в заре запылают цветки И к лугу прижмётся трусливый туман – Возьмутся опять за свои молотки Два плотника старых уставших весьма. Пойдут они грузно пыхтеть и сопеть, Ворчать друг на друга да ''Приму'' смолить, Забыв, что у дома очищена сеть И лещ послезавтра начнёт нерестить; Пойдут они грузно, но всё же пойдут, Зашаркают вновь по росистой траве К забору, где доски пахучие ждут Старейших умельцев «индейских» кровей. Один из них: в женском осеннем пальто, Зелёном берете из стен ПТУ, Штанах перетянутых медным прутом… И я про себя его звал – Виннету… Другой же: в будёновке с синей звездой, Прожжённой фуфайке, что не по плечу, Дурацких ботинках эпохи застоя… И я про себя его звал – Инчу-Чун… Начнут, как обычно, в четыре руки… И в маршевом ритме рванётся пила. Посмотришь на них - откровенно жуки: И денно и нощно в древесных делах. А в планах ещё: дровяник ''семь на семь'', Способный вместить в себя дров лет на пять, Стена от «тайфуна», коров и гусей Да длинный забор, что не просто поднять… То рубят, то пилят, то брёвна корят, То вдруг растворятся, как джины – ей-ей! То где-то в нирване себя угостят Священной водичкою в сорок «огней». К обеду приходят, сметая в молчок Всё то, что мой «бог» кулинарный создал. А после обеда: один - на бочок, Другой же - за книгу, что не до читал. Весь день, не смотря на года, при делах: И пилят и рубят, как будто на спор. А лещ отикрившись ушёл до тепла И… сетки увёл,… что ищу до сих пор. И вот раскладушку несёт Виннету; Дровишки для печки несёт Инчу-Чун. А сами, уж, верите? - спят на ходу, По дружбе, сведя весь свой труд - на ничью. Лишь только в заре запылают цветки И к лугу прижмётся трусливый туман – Возьмутся опять за свои молотки Два плотника старых уставших весьма.