Внушают мудрецы, что смерти нет. Теория занятная, но, всё же: в обратном убеждает нас скелет бездомной псины с полусгнившей кожей. Философ, да не будь же подлецом, упрямым образованным нахалом, ведь атрибуты смерти налицо, заверены страдальческим оскалом. А он упрям, талдонит вновь и вновь о параллельном мире и астрале, что изначально властвует Любовь, в антракте и под занавес, в финале. Ну, надо же, как некто возлюбил бездомного лохматого бродягу… Выходит, не безнравственно убил, а в пёсий рай отправил доходягу. Теперь он весел, счастлив и здоров, согрет теплом последнего заката в далёкой параллельности миров пересекает точку невозврата. Ведёт в депо любая колея, в пути трясёт, но это для порядка, чтоб не проспал вокзала бытия, где нужно снова сделать пересадку и, душу предъявив, как тот билет, суровому проводнику вагона, в купе закрытом приглушая свет трястись на стыках редких перегонов. Без чая, рафинада… просто сон… анабиоз… прострация… сомати… Беспамятство…в рассвет нырнёт вагон, чтоб вынырнуть уже в чужом закате. Мне не нужны далёкие миры под перезвоны бубенцов астральных: преодолеть бы гравитацию дыры бессчётных неурядиц социальных. Пусть где-то есть прекраснее места, хочу жить здесь, где всё милей и ближе, и, веря в воскресение Христа, на мир греховный пялиться бесстыже. Но, всё одно, предчувствуя беду, когда порвёт Всевышний жизни волос, я верю, что на «дальней станции сойду, как в море босиком» «в траву по пояс»…