Иногда он как-то особенно остро чувствовал мать. Он старался увидеть лицо, но она появлялась фрагментами – рукав зелёного пальто, лохматая песцовая шапка, цветастые варежки с запахом морозной улицы и духов. Как только он пытался вспомнить её, память возвращала его в раннее детство. Ему пять лет. А может, четыре. Колючая варежка прикрывает ему нос. На улице минус двадцать семь, и темно – доходит восемь утра. Яркие точки электрических фонарей, и холод. Зимняя улица похожа на космос – по телевизору сказали, что там тоже холодно и много звёзд. Лёшка закутан как космонавт – шапка на резинке, воротник пальто поднят и затянут шарфом. Штаны на ватине, и валенки, так что трудно шагать. Вязанные двойные варежки. Мать держит его за руку одной рукой, другой прикрывает ему нос. Ещё у неё в руках белая кожаная сумочка – ридикюль. И белый пластиковый пакет со сменкой. Но как и чем мама держит всё это – его руку, нос, пакет и ридикюль – не понятно. Лёшка мучается этим вопросом полдороги, и находит ответ, только когда они переходят серую улицу с накатанной снежной колеёй. Лёшка поворачивает голову и с трепетом смотрит на мать: он представляет её индийской богиней со множеством рук. Мысль о божественной сущности матери зародилась у него именно в этот момент, и не покидала его уже никогда. - Ну вот, почти пришли – говорит она За дорогой виднеется угол жилого дома, за ним – садик. Они заходят за угол, и ветер обрушивает на Лёшку ледяные иглы. Он прячется за мать, идёт с нею след в след, но ветер всё равно кусает, и Лёшка утыкается лицом в колючую ткань её пальто пониже спины. Так он и идёт до калитки садика – уткнувшись в мать, и не видя её и ничего вокруг. Чтобы увидеть её целиком, надо отойти на несколько шагов, но этому мешала зима и ветер. Поэтому воспоминания о матери и проступали фрагментами. По большей части он отчего-то представлял ту тёмную зимнюю дорогу. А если память и пускала его в дом, картинка опять складывалась из фрагментов – он вспоминал руки матери, часто нахмуренные брови, и гордую спину в халате с завитушками… *** Встряхивает градусник и вздыхает. Опять тридцать девять. Вчера вовсе было сорок с половиной, он даже бредил во сне. Всё говорил про какие-то самолётики. Тянет ладошку и твердит своё: «Смотри, самолётик сел на руку, горячо!» Господи, когда же все это кончится… Всё из-за того, что квартира угловая и батареи чуть тёплые. От этого он и простывает. Крохотная однушка в доме на окраине, первый этаж, за окнами хрустит под каблуками прохожих снег. Январь, середина зимы. До лета - как до Америки пешком. Лёшка открывает глаза. Мамин силуэт в белом прямоугольнике окна. «Проснулся, Морковкин?» Мама улыбается и шлёт ему воздушный поцелуй. Лёшка ворочается под тремя одеялами. Железная кровать под ним тихонько постанывает. В комнате две кровати: железная Лёшкина - в глубине комнаты и мамин диван, возле самого окна, что смотрит на переулок. Из другого окна в комнату глядят серые на белом одеяле зимы полосы трамвайных путей. Лёшка видит это в отражении стёкол книжного шкафа. «Пить…» Тёплый клюквенный морс, он пьёт большими глотками. Почему у мамы так блестят глаза? «Не пролей…» Морс тёплой струйкой стекает по его подбородку. Мамин халат с завитушками. Она ставит стакан на табуретку возле кровати, из кармана достаёт носовой платок и вытирает с Лёшкиной груди липкие капли. Из-за окон доносится глухой грохот трамвая. Лёшка поднимает глаза, в отражении стёкол книжного шкафа проносится длинная тень, оставляя блеклые пляшущие рельсы. Железная ложка в стакане бренчит и гонит по поверхности морса алую рябь. «Мам…» Капли морса на груди под рубашкой. Почему мамин платок такой мокрый? «Мам…а я летом буду купаться?» «Будешь» «Мы полетим туда на самолётике?» «Полетим. Только поправься сначала» Порошок в пакетике папиросной бумаги. Лёшка прячется под одеяло. «Сыночка, ну давай…» «Он горький…» «Ну, ты же мужчина!» «Как папа?» «Открывай рот…» Горько-кислый порошок застревает в горле. Лёшка начинает кашлять. Морса - меньше половины стакана. Он выпивает залпом. «Ещё…» Она идёт на кухню, её спина в халате с завитушками. Над самым дверным проёмом - икона. Бульканье морса из кастрюли в стакан и её всхлипы. Бордовые клюквины в стакане, он пьёт и глотает сразу несколько. Раскусывает одну, и оскомина сводит скулы. С иконы смотрит человек с ясными глазами и венцом на голове. «Мам, это бог?» «Да» «Он мужчина?» «Он - да» Горячее марево укутывает Лёшку и он проваливается в сон. Они спускаются по песчаным дюнам к реке. Мама держит Лёшку за руку. Она улыбается и глазами показывает куда-то позади него. Лёшка поворачивает голову. С ними высокий мужчина. У него русая борода и удивительные ясные глаза. Он улыбается и протягивает Лёшке руку. Детская рука тонет в большой теплой ладони. У него перехватывает дыхание, он начинает сопеть и просыпается. Мамина ладонь на Лёшкином лбу. Она смотрит и улыбается. Байковый халат с завитушками. Её ладонь такая тёплая… «Проснулся, Морковкин?» Она шлёт Лёшке воздушный поцелуй и слезы дрожат в уголках её глаз.