Стоит Алёнушка на горной тропинке узкой, спиной к скале прижалась. Высоко уже забралась девица. У ног её склон отвесный. А слева и справа преградила тропинку осыпь каменная. Над головой карниз навис - он защитил, схоронил Алёнушку от камнепада. Только вот дальше что делать, она и не знает. Как в клетке оказалась.

Вдруг слышит голос сверху:

- Хватайся за руку, девонька.

И опускается к ней с карниза рука мужская, крепкая да мозолистая.

Не стала раздумывать Алёнушка, ухватилась - и сама не заметила, как уже на карнизе у входа в пещеру горную стоит, а перед ней – мужчина в возрасте, с бородой окладистой, глазами васильковыми внимательно на неё смотрит:

- Как ты попала сюда, милая? – спрашивает.

И что-то в том мужчине такое родное, так он дедушку Лешего ей напомнил, что не выдержала, расплакалась Алёнушка. Текут слёзы по её щекам, никак уняться не могут. Отвернулась Алёнушка, лицо руками закрыла. А мужчина приобнял её за плечи, усадил на валун каменный, что у пещеры был. И не заметила Алёнушка, как всё тому мужчине и рассказала: и про матушку и про мачеху, и про Лешего и про Бабу Ягу, и про дуб и про Андрея, и про змея и про жёлудь.

Молчит мужчина, не перебивает, слушает. Потом отвернул голову, в скалу взглядом упёрся да тоже говорить стал:

- Вдовец я. В тот день поле пахал под озимые. Принесли мне обед ребятишки мои – Никита, Аринушка да Танюшка. Я лошадь распряг, к лесу отвёл, стреножил. Вдруг резануло меня по сердцу. Глянул – пали с неба три коршуна, детишек моих ухватили, ввысь взвились и пропали из виду. Неужто Баба Яга балует, меня за недогляд наказывает – подумалось. Но Бабе Яге не коршуны служат – гуси-лебеди. Вернулся я домой, соседей за хозяйством приглядеть попросил, а сам в путь отправился, куда меня сердце вело.

- Не до баловства сейчас Бабе Яге, - вздохнула Алёнушка.

Помолчал мужчина, снова посмотрел на девицу:

- Как звать-то тебя?

- Алёнушкой.

Снова помолчал спаситель, потом вздохнул:

- Мою жену тоже Алёной звали. Видно одна у нас с тобой дорожка, Алёнушка. Меня Прокопом зови.