Я все думаю: а зачем я, собственно, топтал эту землю? Ну, повидал — правду и брехню маленьких и больших людей, благородство и мерзость, таких же как я. Случалось шумел сам, метался на шатком причале жизни, но и пресмыкался порой, чего уж там… И вот теперь, когда ноги заплетаются и речь все реже бывает разумной, когда твердо знаю, что всему и всем приходит безутешный конец, и все на свете — тщета, то я спрашиваю себя — для ЧЕГО?!.. ЗАЧЕМ?! *** Март. Пылают огнем купола церквушки в тесном переулке. Молодой луч солнца дерзко заглянул в окно, пробежался по строгим ликам святых, затрепетал в кадильном дыму, и подмигнув озорно лампадному мотыльку, притих в изумлении перед золотом Врат. *** Проходя как-то по бульвару, подсел на скамью к пожилому мужчине. Разговорились… Немного погодя, он, — Да, в жизни бывает всякое… Вот я, однажды, вляпался — полюбил одну молоденькую, прелестную… Крутила она мной, как хотела. И кого только я перед ней не разыгрывал: и Хлестакова, и Дон — Кихота, Отелло и даже Ваньку валял,… а закончил — Вронским. *** — Знаете, жизнь — весьма и весьма капризная дама, — сказал с какой-то скорбной задумчивостью, Петрович, — Сущая дьяволица! Чуть что, не по ней, она тебе все выскажет, а начнешь перепалку — нахамит, пошлет куда подальше, если по морде не съездит. *** Сколько классных досок исписали, а мела, мела-то сколько извели, а ведь так и не научилось большинство нас правильно писать и говорить *** Боже мой, как похожа моя жизнь на вашу. Правда, разве что у вас — другая мебель, улица, и город… Как и вы, я любил многих, разных, простодушно восторгаясь, божился никогда не любить, и вновь обнимал колени, ни о чем не жалея… Где вы, с кем можно вспомнить то, что еще помню я? Пустеет зал, гаснут свечи, но еще теплится смирная грусть и обманутый судьбой взгляд... *** Любовь… А, бывает ли удачная любовь? Это — вопрос… Пожалуй, нет, это все равно, что в августе снег. Любовь или трагична, или же постепенно превращается в тягомотину, как осенний, холодный дождь, становится привычной, как завязывание шнурков. *** Она была некрасивой до отчаяния, жила совершенно одна, без забот, просьб, привязанностей и надежд, словно ее окатили водой из проруби… *** Попробуйте представить смеющимся или, хотя бы улыбающимся, Иисуса Христа. Получилось? Нет!.. Вот и я не могу. *** Ни минуты покоя Достоевский не дал своим героям, все в напряжении души и мысли. А все от того, что сам не знал этого покоя, спешил, писал листов по сорок за ночь. Куда деваться — долги... *** В тайниках души Льва Толстого было особое место для Хаджи — Мурата. Восхищение им растянулось лет на двадцать, до самой смерти писателя, ему нравился знаменитый абрек. Повесть Толстой писал долго, мучительно, она так и не была издана при его жизни. *** Сумерки осеннего утра. Тревожно носятся стаи воронья, предчувствуя холод. Небо густо налилось свинцом, почернел осиротевший сад, и собака почуяв, как чем-то нездоровым пахнула осенняя муть, вопросительно смотрит, словно человек, карими глазами. *** Что не говори, а порой, отчего-то так дико хочется, чтобы тебя обидели, принизили, пнули как собачонку, чтобы потом забиться в угол, в слезах, зализывая душевную рану, почувствовать на себе всю степень обиды, унижения, проникнуться состраданием, жалостью к тем, кто в этом положении всегда… Что-то нездоровое, да? Или...