ЧАСТЬ 49. МОЯ. "Статуя Гофмана" впрочем в ее сторону свой взгляд не устремляла. Голова ее была забита иными думами, никак с полуобморочной Анной Филимоновной не связанными. Надо сказать, что не смотря на несмываемый скепсис на лице Гофмана, имелась у него со Сливой и еще одна общая черта, окромя тягостной любви к выпивке...Гофман страшно не любил в какой бы то ни было форме получать по лицу - будь то незатейливая дамская пощечина, заслуженная щипком за какую-нибудь пикантность; или же какой-то косой взгляд с недоверием, по поводу внезапного везения при игре в марьяж...и конечно ж, в особенности, касалось это напрямую всякого рукоприкладства в виде побоев, которые Гофман переносил крайне тяжело, потому как был убежденным пацифистом и вообще был порою сильно склонен к вере в человека, что и не единожды уже подводило его... Так и теперь, предвкушая неизбежную откуда-нибудь огласку, он уж возомнил себя осужденным, в кандалах и на пути в Сибирь, где тут же с киркой в руках добывал полезные ископаемые и позже умирал от холода и голода в ледяном полном кашля и прочего бздения бараке, с одной лишь фразой на устах "Господи, воистину, ты свидетель мой! Я невиновен!"... Гофман относился к той редкой, даже среди интеллигенции категории людей, кто даже будучи ни в чем не виноват, но лишь соприкоснувшись с преступлением, сразу кидаются нервничать и вообще вести себя активно и приметно, чем неминуемо привлекают к себе всеобщее подозрение...и дело не в наличии вины, а в самом внутреннем омерзении от ее столь тесного присутствия... ЧАСТЬ 50. НЕ МОЯ. Словно почуяв тягостные раздумия Гофмана, Херес воззрился на него недобрым взгядом. - Как давно вы, сударь, изволили знать покойную Веронику Аркадьевну Козлопятову? Гофман вздрогнул. Он честно попытался припомнить, когда же впервые он увидел злополучную дамочку, однако не смог и оттого смешался еще больше. - Ах, бедная девочка! – патетически воскликнула Анна Филимоновна – Я всегда говорила, что чрезмерная увлеченность делами сердечными ее погубит! Это роман, несомненно, неудавшийся роман… не стану, конечно, называть имени юного героя этого романа…Он предпочел ей другую даму – тут Анна Филимоновна старательно покраснела и многозначительно обвела застыдившимся взором присутствующих- Конечно, несчастная Вероника Аркадьевна не смогла пережить такую измену господина Хрякина…. О Боже, что я говорю…. Умоляю, забудьте немедленно это имя…. Херес заинтересованно прищурился в сторону Анны Филимоновны: - То есть вы хотите сказать, мадам, что Вероника Аркадьевна упоминала при вас о своей несчастной любви к господину Хрякину а также о намерениях свести счеты с жизнью? - Вы милочка, возмутительную чушь городите! – гадливо поморщилась Матильда Арнольдовна – Антон Давыдович Хрякин был оставлен Вероникой Аркадьевной давно и без всяческих сожалений. Уж ежели на то пошло, то смею сказать, что вы, дорогуша, не особо жаловали несчастную….ибо сей господин так и не смог избавиться от нежных воспоминаний, с ней связанных! Услыхав вновь упомянутую фамилию «Хрякин», Слива поспешил цветом лица оправдать свою фамилию. Херес устремил свой заинтересованный прищур уже в сторону Матильды Арнольдовны. - Однако! Ежели то, о чем вы изволили сказать, не пустые сплетни, то у вас, мадам – Херес повернулся к слегка позеленевшей Анне Филимоновне – У вас были все основания желать смерти мадам Козлопятовой! Анна Филимоновна пискнула, как придавленная мышь, и снова свалилась в обморок, на сей раз непритворный ЧАСТЬ 51. МОЯ. - Нет уж это полнейший, простите, вздор! - возмутился неожиданно для всех и в первую очередь для себя полковник Слива, - я, конечно же, извиняюсь! Я человек военный и, как я понимаю...- тут он покосился на прыснувшего от смеха Гофмана, - не всеми тут уважаем и вообще мое присутствие здесь, надо думать, сдерживает публику от привычных для них в мое отсутствие разговорчиков, но...- тут он на время утратил нить мысли, что зачастую случается с людьми военного склада ума, потому как он, ум этот, чаще ждет команду, нежели готов как-то сам распорядиться собой. И полковник Слива был бы и рад теперь нащупать в душе своей самые сердечные слова и причем без обычных казарменных добавлений, от которых приличная дама просто обязана рухнуть в обморок, но такие слова затерялись где-то под языком, между вышеупомянутыми казарменными словесами и пылким от ужаса осознания своего застрявшего между фразами положения и одышкой уже немолодого и загулявшегося человека. На том он и закончил. Матильда Арнольдовна одарила его таким взглядом, что если бы он имел чуть больше чувства собственного достоинства, то был бы обязан немедленно застрелиться, причем без молитвы и покаяния. - Мда, - протянула она, роняя пепел на персидский ковер, - всегда любила послушать речи военных. Я, конечно же, далека от военного дела, но знаю, что перво-наперво необходимо запутать врага в непонимании ваших планов, но к чему своих-то теперь приводить в замешательство. Ежели, есть что сказать, так могли бы уж и закончить на чем-то вразумительном. Ладно, будет с вас. ЧАСТЬ 52. НЕ МОЯ. - А вы, доктор – продолжила Матильда Арнольдовна – извольте не бросаться пустыми обвинениями! И окажите помощь Анне Филимоновне, ей, похоже, и впрямь худо. Херес хотел было возразить, однако, вспомнив о данной в юности клятве Гиппократа, с отвращением полил Анну Филимоновну водой из кувшина. Покуда та, стеная и отряхиваясь, пыталась принять подобающую случаю позу, Херес, вновь продемонстрировал интерес к почтеннейшему обществу. - Итак, что мы имеем, дамы и господа? Милая дама – Херес отвесил полупоклон несколько издевательского свойства в сторону Анны Филимоновны – имела все основания отправить в мир иной соперницу. Но не будем обделять вниманием и иных присутствующих. Скажем, ее уважаемый супруг – Херес без особого почтения ткнул обвиняющим перстом в Сливу – Ее супруг, мучимый ревностью, мог желать смерти неверной жене, однако, не отличаясь особыми…ммм… талантами, в том числе и криминального свойства, вполне был способен отравить мадам Козлопятову по ошибке! Однако следовало бы записать все сказанное! Где, наконец, эта Дуняша? ЧАСТЬ 53. МОЯ. Дверь, с надлежащим всем русским дверям тоскливым скрипом подалась и в комнату ввалилась простая русская баба. Повисла немая сцена. Все взгляды были обращены на вошедшую. Дуняше не было и 20-и лет отроду, однако же возраст ее угадать было крайне затруднительно. Вся ее стать и осанка выдавали в ней видавшую виды женщину, многое на своем веку всякого такого испытавшую, но ее взгляд выражал ту самую любопытнейшую заинтересованность, которую обыкновенно демонстрируют люди крайне юного возраста. Ее глаза, казалось, так и впитывали в себя все ее окружавшее, к чему только могли прикоснуться. На ее голове был повязан неопределенного цвета платок, из-под которого небрежно вылезала русая, замасленная прядь волос. Нос ее, именуемый в народе "картошкой" был, к слову сказать, довольно милым с некоторой даже, при не очень взыскательной оценке, вздернутостью к курносости, что бесстыдно выдавало в ней простонародное происхождение. Скулы были широки и мясисты, как у дородных взрощенных на белуге купчих, губы полны, и ежели бы кто-то однажды научил ее не отворят всякий раз рта, когда ей что-то становилось очень любопытным, так ее рот сошел бы даже за вполне себе миловидный ротик. Лоб ее был узок и волосы начинали расти чуть не над самыми бровями. Но ее взгляд при всем дворовом происхождении был наделен также какой-то лукавой, житейской смекалкой, которой по обыкновению обладают женщины уже единожды в чем-то от обмана претерпевшие, и потому теперь вглядывающиеся в каждый обращенный на них взгляд с какой-то не совсем приличной пристальностью. ЧАСТЬ 54. НЕ МОЯ. - Вы только поглядите на нее! – возмутилась Матильда Арнольдовна – Как спозаранку в свечную лавку ее послали, так и до ночи глаз не кажет! Бери вон бумагу да карандаш, да пиши, что доктор велит! Дуняша вытаращила водянистые глаза: - Дык чо писать-та, барыня? Я ж в грамоте-то не разумею! - Ты что ж такое говоришь-то, убоище! – зашипела Матильда Арнольдовна – Ты ж к дьяку целый год ходила, грамоте он тебя обучал, я ж ему и денег платила! Дуняша скривила миловидный ротик и завыла, правда, как-то нехотя, не вкладывая души в это исконно русское занятие: - Ааааай…. Барыыыыня…. Дьяк-то….. охальник эдакий…… велел не скаааазывать… он-то…..ыыыыыы… а я-то…. Дурра-дуууууурой…. Неожиданно Анна Филимоновна хихикнула, однако, натолкнувшись на остановившийся взгляд Матильды Арнольдовны, испуганно прикрыла рот ладошкой. Зато так же нежданно отмерла Софья Семеновна, доселе олицетворявшая собой застывшее отчаяние: - Ах, ах, господа! Несчастная Верочка Незванова, так безвременно отошедшая в мир иной, ах, какое горе! И где? В доме у бедняжки Матильды Арнольдовны! Что скажет Петр Иванович? ЧАСТЬ 55. МОЯ. - Это уже черт знает что! - вскричал вдруг Гофман, который обычно сторонился шума и сам всячески избегал буйностей, потому как на его памяти, подобные выходки никогда не обходились без плачевных последствий. Однако, та самая благородная душа, которую он уже почти утратил за долгие годы очень разной жизни, вдруг отыскалась внутри него и теперь была разбужена негодованием, - это уже просто воровство! Матильда Арнольдовна заинтересовано покосилась на него, чуть отстранив мундштук ото рта. Взгляд ее говорил: - Ну давай уж ты хоть повесели меня, а то такая тут с вами скука, что право выпьешь любого яду безоглядно! Слива неожиданно для себя вдруг задумался, он как-то странно поглядел на доктора, а затем на Софью Семеновну, но видимо снова запутался в размышлениях и потому предпочел оставить это непосильное занятие. - Теперь ведь по всей России так! - продолжил свои возмущения Гофман, - платишь деньги и надо добавить что немалые и исправно! А они? А что они? Тут он изобразил на своем лице нечто такое, что даже самый солидный и скептический человек не мог бы не воскликнуть, вскочив на ноги: - ну а что же они-то??? - А они не выполняют обязательств! - закончил Гофман. Доктор понимающе кивнул, и обратился к Дуняше: - Так в итоге-то, милая, ты читать-то да писать выучилась? Или того, больше озорничали с дьяком? Ответь уж мне, а то ведь дело-то не шуточное! - Умеем-с, - проблеяла Дуняша с каким-то непонятно откуда вылезшим вдруг из нее акцентом. - Тогда, с вашего разрешения, мы займем любезно выделенную хозяйкой комнату и...- тут он серьезным взглядом оглядел всех присутствующих, - жду вас всех ко мне по очереди, дамы и господа! После того они с Дуняшей удалились. ЧАСТЬ 56. НЕ МОЯ. Софья Семеновна, так некстати перебитая Гофманом, вновь воздела опавшие было руки, однако внезапно от двери раздалось оглушительное: - А когда моя кобыла совсем издохла….. – в дверях, совершая невообразимые маятниковые движения, вдруг замаячил Килькин Матильда Арнольдовна, охнув, ухватилась за виски. - Семен! Это невыносимо! Вы можете, наконец, оставить в покое ваши лошадиные истории? - Издохла…..?? – упрямо повторил Килькин, однако в голосе у него отчего-то уж не было прежней уверенности, а, напротив, послышалась несколько вопросительная интонация. Остекленевший взгляд Килькина недоуменно уперся в кресло, где все еще восседала никем не прибранная Вероника Аркадьевна. В эту минуту из любезно предоставленной хозяйкой комнаты порскнула раскрасневшаяся Дуняша, отвесила хозяйке какой-то кривой поклон и, пятясь, выскользнула восвояси. Следом за Дуняшей из комнаты выбрался Херес, напоминавший теперь цветом лица скорее «Бордо», и, хмыкнув, сказал, ни к кому особо не обращаясь: - А грамоте дьяк-то ее выучил, да-с…. Тут замаслившийся взгляд Хереса упал на остолбеневшего Килькина: - Позвольте, сударь, а вы-то кто будете? ЧАСТЬ 57. МОЯ. Килькин как-то всем своим лицом принялся искать на ответ, на заданный ему вопрос, но Матильда Арнольдовна пришла ему на выручку: - Капитан Семен Килькин, - объявила она доктору, - с утраченным отчеством. - И вы присутствовали все это время здесь? - спросил доктор. Килькин развел руками и оглушительно икнул. - Был-то был! - снова заговорила Матильда Арнольдовна, - да только не все время и как бы это сказать?! В общем, напился и был отправлен спать, а теперь вижу бежал из плена. Килькин усмехнулся и изобразил реверанс в сторону хозяйки, которая хотя и была на него теперь немного зла, но все же не смогла не улыбнуться любимцу. - Не позволите ли, доктор, отпустить капитана досыпать? - спросила она, - уверяю вас, он был ежесекундно под моим присмотром и потому никак не мог быть причастен! - Простите, сударыня, но в интересах дела, полагаю его присутствие необходимо! - возразил доктор. Матильда Арнольдовна тяжко затянулась. - Ну ежели уже мои рекомендации в это страшное время перестали иметь вес, то пусть, пожалуй, остается. Однако, прошу вас допрашивать его в моем присутствии. - Почему-с? - поинтересовался доктор. - Потому как ранение имеет и не всегда бывает в себе! Может наговорить всякого такого, чего и не было вовсе! Иными словами, прошу о снисхождении, да и к тому же, видно же, что он пьян, как сапожник! В эту минуту Килькин пытался ухватить рукой графин, но Гофман вовремя спохватился и унес его на подоконник, где впрочем тут же налил себе рюмку и опрокинув ее, заглотил содержимое с каким-то страданием на лице. ЧАСТЬ 58. НЕ МОЯ. На лице Килькина отразилось не меньшее страдание, однако, стоически приняв утрату графина, он все же продолжил: - Пааачему иииздохла? Вполне вероятно, что Килькин имел ввиду злополучную кобылу, однако Софья Семеновна, которая по-прежнему вхолостую воздевала руки, решилась озвучить ситуацию: - Бог мой! Отравили! Невыносимо думать, что Анна Филимоновна взяла на душу такой грех! Лицо Анны Филимоновна, которую эффектное появление Килькина несколько отвлекло от осознания собственного горестного положения, последовательно сменило все цвета спектра, уверенно остановившись на фиолетовом. - Я взяла грех на душу? Я отравила эту глупую курицу? – драматическое сопрано Анны Филимоновны так же уверенно преобразилось в абсолютно немузыкальный визг – Да ежели на то пошло, вы, драгоценнейшая Софья Семеновна, ненавидели эту профурсетку никак не меньше! Сложно сказать, что более подействовало на Софью Семеновну – то ли отвратительное обвинение, то ли ужасное слово «профурсетка» резануло интеллигентные дамские ушки, однако руки Софьи Семеновны, доселе патетически воздетые, нашли свое место, упершись в округлые бока. Однако Анна Филимоновна не имела намерения останавливаться на достигнутом. - Что это вы на меня так смотрите, матушка? Аль не знаете, к что к числу своих галантов наша милая Верочка давно уж присоединила несравненного Петра Иваныча? Херес, мгновенно потеряв интерес к злополучному Килькину, моментально оказался меж двух огней, то бишь между двух дам, шипящих, будто масло на разогретой сковородке. - Таак – раздумчиво произнес он – ну допустим, присоединила, и что с того? - А то! – совсем уже неприлично завизжала Анна Филимоновна – Что наша почтеннейшая Софья Семеновна давно уж безоглядно влюблена в небезызвестного Петра Иваныча! ЧАСТЬ 59. МОЯ. - Влюблена??? - всем телом воскликнула Софья Семеновна, и ежели сейчас было бы можно так и рухнула бы в обморок, но так как теперь было самое время оправдываться, то она решила с этим повременить, продолжив, - в восторге от его талантов и добродетелей, - это да, безусловно! Да мы собственно и начали-то здесь с обсуждения его нового творения! Люблю его, как друга, как блистательного советчика - неопровержимо! Но, простите, влюблена??? Нет уж!!! - с этими словами Софья Семеновна покраснела до такой степени, что, казалось, вот сейчас ей и придет конец от какой-нибудь телесной недостаточности. Но Матильда Арнольдовна, как всегда сумела внести ясность во всеобщий балаган. - Не слушайте их, любезный доктор, - проговорила она, причмокнув мундштуком столь сочно, что Килькин вдруг вспомнил, что проголодался и пустил слюну, размечтавшись о бараньей ноге, - все это дамский вздор! Уверяю вас, покойная была уже в таких годах, когда при всех стараниях не очень-то и угодишь увядшей природой ходоку до женских сердец, и уж тем паче такому, как вышеупомянутый Петр Иваныч. - Простите, Матильда Арнольдовна, - перебила ее Анна Филимоновна, - я, конечно, же ровесница своей несчастной подруги, но... - Вот именно, что но! Одно "но" и есть! И никакого романа! - снова вырвала слово хозяйка, - уверяю вас, любезный доктор, нет тут тех самых тайн, о которых так мечтают некоторые присутствующие! - Ну, да одна-то тайна все ж таки и притаилась среди нас, - заметил доктор, - кто же все-таки убийца? - А что это мы так с вами сразу взяли да и отрезали, что дескать убийство? - возмутился вдруг Гофман, взбодрив своим осипшим от выпивки голосом, уже начинавшего скучать без парада Сливу, - а что ежели она сама себя того, а?! Я, конечно, извиняюсь, и без остроты ситуации промолчал бы, но уж тут выскажусь! Возраст знаете ли таков, что уже и не всем капризам своим угодишь, это я об усопшей-с! Пардон-с, конечно, но немаловажно-с! - Да уж мы ж решили, что убийство, - лязгнул в ответ Слива, которому участие в расследовании начинало даже немного нравиться, - и не отступим-с! - при этой фразе глаза его приобрели совершенно вытаращенное и неподвижное положение, и казалось, сам взгляд его взывал ко всеобщему одобрению. - Дамы, господа! - попросил доктор, - давайте уже с чего-то начнем! А точнее начнем с пренеприятнейшего! А именно, с подозрений!