В комнате много старомодной мебели: широкий диван, несколько неуклюжих кресел, огромный обеденный стол в центре с двумя тяжёлыми канделябрами, плотно задвинутые стулья... В углу напольные часы с застывшим маятником... Здесь всегда царит абсолютная тишина, от которой не звенит в ушах. Здесь не слышны шаги. Здесь ни холодно ни жарко. И здесь совсем нет источников освещения. Высокие готические окна с матово-серебристыми стёклами не пропускают свет. Возможно, он сам по себе равномерно распределен в пространстве или вещи тайком излучают его. Не знаю. Но многоярусная люстра на потолке ничем не отличается от всего остального. Она просто существует и всё... Матово-серебристые стены до самого потолка увешаны картинами и зеркалами в широких, пафосных рамках. Но в зеркалах нет отражения. Ни малейшего блика. А полотна картин все до одного покрыты матово-серебристым налётом. Судя по рельефу мазков на холсте можно только догадываться, что перед вами деревья или облака, лицо женщины или ребёнка. Но самих лиц не разобрать... Матово-серебристые стены и потолок, матово-серебристая мебель, мои матово-серебристые руки и одежда. Я прислоняюсь к стене и сливаюсь со всей комнатой. Мы словно отлиты из одной и той же матово-серебристой материи. Нет страха. Нет боли. Нет воспоминаний... Нет меня... Проходят минуты или часы и мысли возвращаются. Они не спеша ползут куда-то разрозненной чередой. Я не могу разобрать ни одну из них. Просто осознаю их присутствие... Я знаю, рано или поздно, они приведут меня к ней. Только она ещё способна откликаться ноющей болью где-то в груди. Словно кто-то хочет сказать тебе что-то очень важное, но ты не можешь услышать... Внизу, почти у самого пола, висит небольшая картина в скромном узком багете, примостившаяся между гигантскими полотнами. В очередной раз я склоняюсь над ней. Что-то неуловимое всплывает в моей памяти. Я изо всех сил напрягаюсь, пока в ушах не начинает пульсировать, а затылок не наливается свинцом. Без сил я падаю в кресло и закрываю глаза. Тело тяжелеет и я медленно проваливаюсь куда-то словно в трясину. Чем активнее стараешься подняться, тем сильнее тянет ко дну... Наконец, я решаюсь оставить борьбу... По спирали я опускаюсь всё ниже, ниже и ниже... Неожиданно с головы до ног меня обдаёт теплом. Я чувствую тонкий, еле уловимый цветочный аромат, и как сердце гулко стучит в груди отдаваясь в ушах. С бешеным ускорением меня поднимает наверх. Гравитация заставляет каждую клетку моего тела тяжелеть всё быстрее и быстрее. Когда боль от перегрузки становится невыносимой, мои потяжелевшие веки открываются сами собой, но в комнате всё размыто и не отчетливо. Что-то горячее капает мне на руку. Я с трудом фокусирую взгляд. – Это слёзы... Это мои слёзы! Серебристая краска на руках начинает расползаться. Я бросаюсь к картине и ладонями стираю с неё серебристый налёт: красный, бардовый, розовый, зелёный... – Это розы! Я подбегаю к мебели и к стенам. Мокрыми от слёз ладонями я смываю серебристую краску, оставляя везде следы настоящего цвета вещей... Когда я открываю глаза, за окном шумит дождь. Стучит по карнизу. Я пытаюсь успокоить свое сбитое дыхание и перевести дух. Сквозь растворяющееся марево серебристой комнаты проступает силуэт человека в белом халате на фоне ослепляющего света. – Как вы себя чувствуете? Вы меня слышите?! Я медленно поворачиваю голову набок и чувствую щекой влажную подушку... Рассеянный взгляд падает на букет банальных роз в графине у моей больничной койки. 2003, 2014