Он говорил – «Ей-богу, ну, мадам! Ну, что же вы словами рвёте вены? Мадам, я вас анафеме предам И запрещу писать так откровенно. Из ваших слов любой дурак поймёт, А не совсем дурак, поймёт, тем паче, С каких цветов вы собирали мёд. Я вас прошу – теперь писать иначе. Слова любви оденьте в камуфляж Досужих слов о пасмурной погоде, Пускай чуть-чуть пройдёт ажиотаж, А в этом виде стих ваш непригоден. В нём кровь видна и слёзы на щеках, Пардон, мадам, но вы же не актриса. Я вас прошу, держать себя в руках, Себя. А также, ваши экзерсисы!» Закончив речь, ушёл иезуит, Себя сочтя и правильным, и правым. А стих пчелою пойманной жужжит И копит яд – любовную отраву. И, посылая к чёрту этикет, Вонзает в плоть трепещущее жало. Прости, мой друг – другого слова нет, Прости, опять себя не удержала. И чёрт бы с ним, со мнением чужим, Но ты-то, как с той стороны ограды? Так молчалив и так непостижим, Торжественен, как будто, на параде, В чужом строю… А я – спиной к спине С тобой стоять когда-то собиралась И отбиваться от врагов извне… Но Карл опять украл мои кораллы, А мне оставил старенький кларнет, И с ним записку – «Ваша карта бита.» Как тень твоя на беленой стене Напоминает тень иезуита... 30.12.14.