Петуний поздних сумрачный вельвет, распространяя аромат ванили, по травяной желтеющей канве рисунок лета, несказанный свет, лимонный, а в тени – совсем чернильный, нарисовал… А далии чертили листом резным загадочный узор, цикад вечерний стрёкот раздавался, кружился лист, пленённый стрекозой, и вместе с ним вращался кругозор в таком знакомом, старом ритме вальса, а на плече у Вас дрожали пальцы моей руки… И августовский день переливался в вечер неуклонно, и звёзды в остывающей воде свой блеск ловили… Грозди орхидей раскрашивали сумрак заоконный, и всё цвело, послушное закону последних тёплых предосенних дней. Стоял сентябрь у нашего порога, и в невесомой, ясной тишине сквозь млечный путь мерцающий, как снег, плыл месяц, ключ серебряный двурогий, от всех замков… И улыбались боги, предчувствуя привычный тет-а-тет, двух одиночеств чаянную встречу в местах, где места встречи больше нет. Но только там и сочинит поэт, где самый воздух чаяньем отмечен, где до утра не угасают свечи, не стынет чай, не устаёт рука пятнать словами чистые страницы, искать слова в глубинах сундука, на чердаках и в отсветах зеркал, потом найти и вновь к листу склониться... В моих руках притихшая синица, а мой журавлик реет в облаках. 26.08.15.