Перейти к основному содержанию
Белые каморы ночи
Белые каморы ночи «Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда» От Иоанна, 12:8 «Мы тоже краской благовонной Ожечь хотели тернь гуаши» «Космополис архаики», 3.2. Псалмы В Ефраиме Иисус пытался утаиться от народа, за который должен был умереть. Кто из достойных веры знает что-либо об авторе «Космополиса архаики»? Помимо скупых биографических сведений, нескольких десятков интервью, очевидно, перевранных репортёрами, до современников не дошло ничего. А знать о Есепкине хотелось бы, когда есть вопросы и нет ответов, следует смотреть внимательно: NB, мы имеем дело и не с литературой вовсе, здесь явно иные ярусы созерцаемой живыми Вселенной. Чистое нардовое драгоценное миро ещё таит благоухание, Марфа ещё служит, а вечеря-то иная. Но вечеря эта станет исторической, просто для нового созерцания нужны расстояние, перспектива, нужны потомки, хотя бы не убивающие и не лгущие, пока – лишь канун Пасхи, значит, пока время умирать. Не знаем ничего мы и об учениках, есть они, были? «Космополис архаики» в принципе есть в абсолютной степени завершённое произведение, которое не полагает воспроизведений. Писать в этом стиле и этим языком невозможно, однако ученики совсем не обязательно должны походить на учителя, важны методика, постулативность, императивы. Есепкин перевернул русское литературное время, точнее, безвременье, после «Космополиса архаики» революционная ситуация назрела в литературоведении, критике. Эти инфантильные персоналии с незапамятных времён хромают на обе ноги. Они не могли окончательно испортить вкусы советской читающей публики (их как таковых не было, ушли Тютчев и Случевский, русская Муза поэтическая подверглась гонениям со всех сторон, непрофессионалы её и загнали благополучно, один Есенин чего стоит, вкусы истребились объективно вместе с предметом, источником вкусовых пристрастий), они могли разве лгать, ложь в искусстве столь же пагубна, сколь ложь в истории. Сегодня время воистину вандалическое, «ЭКСМО» издаёт Есенина в «Библиотеке великих писателей», подобная литературно-художественная неадекватность урочно сообразуется, пожалуй, с занесением сочинений Леонида Филатова издательством «АСТ» в «Золотой фонд мировой классики». Оба прекрасны, по своему трагичны, Есенин, тот совсем гениальный самородок, но он никак не великий писатель, Филатов и сам бы не пожелал в качестве равного находиться рядом с Борхесом, Камю, Фришем. Это не его место. Нынешнее литературоведение хуже советского, его лучше не трогать. Детерминировано другое: по сути исчезла сама литература. Её чем заменить? По сути объективно и появление «Космополиса архаики». Оно стало головной болью для современных русских литераторов. Отсюда неприятие, полярность в оценках читателей и антипрофессионалов. Если ныне мировая литература в классической форме действительно истреблена,а уж советская эпоха по-революционному истово истребила всё самодостаточное на эстетической, художественной ниве, книга Есепкина являет эталон возможного письма. Нельзя заступаться за мелом очерченный круг, смертельно опасно приближаться к истине. Латентных создателей великих творений в массе остановили на взлёте, зачастую их уничтожали физически. Сочинительство не возбранялось непосвящённым, т. к. им предстояло одолеть немыслимую дистанцию, они не были столь уж опасны и, как правило, гибли у подножий, никого не тревожа, не ведая, что и творят (тот же Есенин, бесчисленные массолитовцы, ранее – пушкинская плеяда, позднее – Шукшин, прочие «народные самоцветы»). «Космополис архаики» возник в пустоте, думаю, он будет стоять особняком ещё длительное время, пока история не спрессует эпохи. Впрочем, условность искусства не предполагает исторической классификации. Многими отмечалась полиструктурность книги, действительно, «Космополис архаики» не только полиструктурен, но и полистилистичен. Как минимум, в нём сочетаются три стилистических пласта: архаическое письмо, эпическое и лирическое (это если не выводить за скобки псалмы и некоторые этюдные тексты, языковая доминанта которых, аутентика, неземная аурность просто поражают). Разумеется, деление грубое, оно лишь обозначает суть. Так вот, архаические части книги удивительным образом «повторяют» этюды, полотна Ван Гога. Их объединяет внешняя брутальность, некая эстетическая неровность, отход от классических канонов. В сравнении с мастерами строгих стилей Ван Гог – бунтарь, разрушитель гармонии, чтобы такое убеждение преодолеть, понадобилось более века. Архаические тексты в книге Есепкина в принципе не с чем сравнивать, их трудно осваивать, их чтение оставляет невыносимо тяжёлый осадок, аналоги такой надрывности бесполезно искать, в русской поэзии – точно. «Космополис архаики» осознанно перевёрнут, реальность заменена ирреальностью, метафизикой, поэтому художник (Винсент Ван Гог лишь один из участников бесконечных скитаний и трапез, мытарств и пирований) видится за архаической амальгамой, а не перед нею. Книжное зазеркалье поглощает фантомные миражи, излюбленные страдающим Винсентом цвета, краски также поглощены, он непременно является в вишнёвом ореоле, его время в книге – вечный июль, драгоценное благоухающее миро вишнёвых цветов щедро расточается в летнем воздухе, для земной жизни явно не годном. Амалия ГОРДИНА