Привет, народ честной! Давайте знакомиться. Нет, руки не подавайте. Бацилоносец я. Зовут меня Бомж Ламанчский, печальный рыцарь всех помоек, без образа. Вот моя история. Иду, как-то я, по своим делам и окликает меня кто-то. Глядь, Шнырь, футы нуты, ножки гнуты, не узнал я его, идёт и пахнет, как майская роза. Разодет весь в пух и прах, щасливый такой, аж смотреть противно. Спрашиваю: “Шнырь, ты?”—“Я, -говорит,-только я теперь не Шнырь, а Шурик. Уважаемый человек”.—“ Как ты, Шны…Т.е. извини, Шурик, как ты дошёл до жизни такой”. И рассказал Шнырь, он же Шурик, такую историю. ”Лежу,- говорит он,-как-то, по месту своей прописки, на мусорной куче, и приметила меня тут, добрая женщина, позвала к себе жить: приютила, накормила спать уложила, и вот живу я теперь у неё как у Христа за пазухой. Уважаемым человеком стал. И теперь, каждая букашка, мне лапу подаёт”. Сильно я позавидовал Шнырю. Подфартило, а ведь был пропащий человек. А я чем хуже, Надоела мне эта бродячая жизнь, хуже горькой редьки. Никто тебя за человека не считает, кроме собак.И решил я лечь у той кучи, возле которой, Шнырь, счастье своё обрёл. Лежу, жду. Хлебнул из початой бутылочки пивка .Выкурил бычка. И так мне похорошело, как - будто благодать на меня с неба снизошла. Вздремнул я, и начались во сне прекрасные виденья, одно краше другого, не женщины, а гурии. И, вдруг, чувствую. Реально чувствую! Меня кто-то целует в губы, ну думаю, началось, не зря здесь Шнырь удочку закидывал, клюнуло сразу. Весь в оргазме открываю глаза. И вижу пса; лижет мне лицо, прядёт ушами и косит собачьим глазом. Плюнул я ему в морду.—“Пшёл,-грю,-отсюда скотина безродная. Не для тебя лежу тут. Весь кайф сломал”. Пёс отпрянул, хвостом помахивает, а уходить не собирается.—“Ну, ты, блохоносец,- стыжу я его,--ты, перед тем как целоваться, в зеркало бы на себя посмотрел. Урод, чистейшей воды. Кто только тебя научил лизаться? Ты же во всяком дерьме роешься. Больше так никогда не делай. Понял?” Пёс всё понял, но не так как я ему объяснял и стал ко мне подползать, как настоящий диверсант, изгибаясь всем телом и загребая землю под себя лапами. При этом вывалил на всю длину язык, всем своим видом показывая свою искреннюю любовь ко мне.—“Стоп,-крикнул я и приподнял какой-то обломок палки.Этот язык оказался ему более понятен, пёс отпрянул обратно. ---Больше никаких поцелуев, ищи себе свою ссуку. Я другую жду”. И пригрозил ему палкой. Пёс, кажется, теперь всё правильно понял, Во всяком случае спрятал свой язык и больше не приближался.—“Там и сиди. Охраняй меня от всякой нечисти. Пока я буду ждать: ту единственную”. Лариса помоги.(Это я телепатически обратился к Ларисе Гузеевой). Слышь, Лариса, я тоже такую же хочу как ты. Ждать пришлось недолго. Послышались шаги. Прикрыл глаза, слышу, с собачкой кто-то так ласково разговаривает. Голос женский, приятны: Ну, думаю, воздастся мне по полной за моё терпение. Спасибо, тебе Лариса. Твоя работа. Любопытство стало разъедать. Приоткрыл глаз. Тю. Лучше бы не открывал. Это оказалась дворничиха из соседнего орешника за новой метлою ходила. Боже за что мне такие страданья. Нет, после увиденных во сне гёрл увидеть такое. Ну, и образина. Накинул на себя пару веток сушняка. Слился с мусором и притих, авось, думаю, не заметит и пройдёт мимо. Ан нет, ошибся, не прошла. Стоит рядом, носом шмыгает, видать отличала от мусора. Разговор с псом ведёт: “Наверное, труп”. Да, чеши ты отцель, скорее, думаю, не для тебя тут покладено. Да, для тебя я труп. Протух весь. “Всё-таки, кажись, труп, окончательно определилась дворничиха.-Дух смрадный идёт. Пойду сообчу участковому”. И зашаркала прочь восвояси. За ней пёс увязался. Видать тоже по ласке скучает, коли такой образины не пугается. Лариса, кого ты мне поставляешь! Невест Христовых. Мне такие без надобности. Мне бы обычных, на тебя похожих, ну на крайняк на Розу. Лёг я поудобнее на спину, сложил руки на груди. Лежу. Снова жду, торопиться мне некуда. Полковника никто не ждёт. Я просто кожей чувствовал, что счастье парит надо мной сужая круги и вот-вот опустится мне на грудь. Чу…слышу шаги. Вот они, шаги счастья. Заранее скажу, я в очередной раз ошибся, это шагала не добродетель, а силы зла. Видимо такова была моя хламида, в смысле: не мой день был и не моя куча .Ко мне приближались: участковый, дворничиха- злыдня, и обласканный ею пёс-лизун. Подошли ближе. Остановились.—“ Вот он,--подаёт голос дворничиха,-готовенький и ручки сложил. Можно в гроб иль прям тут закапывать”.—“ Тебя надо закапывать”,-не выдержал я.—“Ой, кажисть, живой”,-испуганно вскрикнула злыдня.—“Ты чё тут разлёгся”,--поинтересовался участковый. Я без утайки рассказал ему о своей мечте, о Шныре. и посетовал, что они, своим беспардонным присутствием, около меня, сильно мешают мне осуществить её, эту мечту мою хрустальную. “Идём, - говорит,- в участок там поговорим о твоей мечте”.—“Нет,-упорствовал я,-я хочу осуществлять её здесь я чувствую, что она придёт”. Участковый грозно двинулся ко мне, чтобы осуществить принудительное действо. Как, вдруг, дворничиха подала голос: “ Миша, не тронь его, он мой. Я та самая женщина, о которой он мечтает”. Ишь губу раскатала. как я ж к встрече с тобой готовился: лицо помыл, бороду расчесал. Держи карман шире. “Я его: одену, обую, накормлю спать в мягку постель уложу, а то негже, ему лежать на сырой земле”.-продолжала мечтать дворничиха. После этих слов я быстренько встал и сказал участковому: “Скорее веди меня в участок”. А дворничихе, посоветовал гулять с собакой.—“ Глупый,--страстно кричала мне вслед дворничиха,-ты же не знаешь какая я в пастели жаркая. Весь твой ревматизм пройдёт”. Но меня обуял страх от такой перспективы, и я бежал в отделение быстрее лани. В отделении участковый посадил меня на скамью, сказал: “Сиди, жди “,- и скрылся в одной из дверей кабинета. Я осмотрелся. Рядом со мной сидела девушка в пирсинге, вид: как у кошки драной. Токо глаза зыркают, огонь пускают.—“ За что ты здесь?”.- спрашиваю.—“Я ждала”,-грит. –“Каво?”- спрашиваю.---“Мущину, который меня из мусорной кучи вытащит, накормит, причешет и будет лелеять меня всю жизнь” . Во дела, думаю, и я ждал того же, токо у другой кучи. Я осмотрел её повнимательней. Подумалось: да вот она, любовь моя, жила на пятом этаже, теперь в ментовке прозябает. И меня, вдруг, как чёрт за язык дёрнул: “Дык,- грю,- я и есть тот самый мужчина”. Девушка с интересом осмотрела меня и спросила:--”У Тебя хоть есть где жильё”.—“ Ну, ты даёшь,--грю,-конечно,-у меня фазенда и кровать двуспальная”. Врал, конечно, у меня только матрац в заброшенном гараже, но ради такого случая на чё токо не пойдёшь—“Иш какой шустрый, сразу и кровать у него двуспальная”.—“Я так к слову. Ну для начала погуляем на прудах”—“ На каких прудах?” - интересуется.—“Хорошие пруды, там ещё пару лебедей качают павшую звезду”.—“На кровати что ли?” Чувствую разговор клеится. Смысл приобретает. —“Погнали, говорю, что здесь зря высиживать; нужны мы им”. Действительно, менты мастера шопы шерстиь, а мы им нужны, как прыщ на шопе. Встали и дёру. По дороге спрашиваю её:--“Звать-то тебя как, красавица?!”—“ Дульсинея,- грит.- А ты, кто?” –“ Я, Ламанч”. Ну и дела. Я Бомж ломаческий. Можно сказать: мусорный рыцарь самого печального образа, и нашёл, таки, свою Дульсинею Тобосскую. --“Кстати, у меня сегодня день рожденья”,- добавила Дульсинея. Засмущалась и зарделась, как персик. Во, чудеса, так чудеса, какое совпадение нашёлся персик для бомжа и бомж ко дню рождения. И я, и я, и я, того же мнения. Тут вспомнил я, что меня Шурик в гости приглашал. Жена проводницей работает, сейчас в рейсе. Погнали к Шурику. Шурик встретил нас с распростёртыми объятьями. Один, говорит, как перст дома. Спасибо заскочили. Посидели нормально. Жена у него действительно отменная хозяйка. Все дела. И еда и выпивка. Только проводница раньше времени смену свою закончила, и накрыла нас тут всех совсем тёпленькими. Не солидно себя повела. На Шурика наезжать начала. Бомжатник тут развёл, мол, всё выпили и сожрали. И послала нас всех вдоль по питерской. Вместе с Шуриком. На Шурика, можно сказать, ногу подняла: горбатого, мол, могила исправит. Я же, говорю, несолидно себя повела. Культуре не приучена. Порядочная хозяйка как ведёт себя, обязательно спросит: как вам отдыхается, гости дорогие. Всем ли довольны. Может быть, переночевать останетесь. А эта кавалерийский наскок устроила, пургу подняла. За Шурика обидно стало. Хвалил её. А Шурик и в ус не дует. ”Ну и пусть, ну ладно,- говорит,- надоела мне уже эта оседлая жизнь, хуже горькой редьки”. Ну а нам, с Дульсинеей, и привыкать к ней не надо. Нам ли быть в печали: наетые, напитые. И пошли мы все трое, гурьбой, смотреть, как там белый лебедь на пруду качает павшую звезду. Январь.2016г.