В былые, плановые ещё, былинные времена, заводик - скотобойня по грубой, первичной выделке кожи как-то кряхтя работал, а потом, сразу, когда всё лопнуло, он тут же немедля рассыпался. Хотя это очень громко сказано, там и сыпаться-то нечему было. Завод - два сарая, и яма засолочная посередине. Но, люди работали. Получали зарплату, династии даже были. Доска почёта - всё как на всех заводиках полагается. А потом вдруг ничего этого не стало. Династии дольше всех держались. Где их ещё так ценили бы. Завод стоял, а люди всё ждали. Двадцать лет на что-то надеялись. Мужики крепкие по домам на шеях у жён своих отсиживались. А бабы терпели. За двоих лямку тянули, но мужчин своих в обиду никому не давали. Верили. Что, вот-вот заводик по новому откроется, и всё у них как и прежде снова наладится. Душу их берегли. И вот этой осенью, наконец-то, два сарая вновь заработали. И яма, та, что посередине наполнилась свежею жижею. Мужиков запечных новое начальство по цехам всех собрали. Вот она, радость-то, на лица вернулась. Бабы их после смены как героев встречали. Дождались горемычные. Всё выдержали, всякое было, за двадцать лет-то, а теперь только самое лучшее и начинается. Жизнь не кончается! А на этой неделе, февральской уже, зарплату им всем первую выдали. И наш оттуда к утру, хозяином вернулся. Пьяненький, но на своих ногах. Самостоятельный. Карточку завел. Теперь всё, говорит, не как прежде. Ты всё не правильно, баба делала. Деньги на ветер всегда спускала. И управы на тебя никакой не было! Жить по новой, говорит, теперь начну. Пусть при мне всё отныне суммой единою держится. И карточкой перед носом, твёрдой рукою, навсегда помахал! Холодильник, семейный, старенький, неповоротливый. Знал бы он, как всё на свете развернуться может. Две семьи пригреть на своих полочках. И плита строго по расписанию. А сегодня ушёл без молока, но чужого не взял. Гордый! Двадцать лет завод не работал. Двадцать лет - это ведь целая жизнь! http://bob-sankler.podfm.ru/pogremok/144