Не улыбается душе, как будто в ней сквозная рана, и всё так больно, всё так странно... Наверно, кончилось уже кино в заштатном городке, в заброшенном кинотеатре… Разборки, приключенья матриц, билетик, скомканный в руке, и гомонящая толпа, спешащая на выход, к свету, а там – через неделю лето… Толпа глумлива и глупа, и однолика. Это страшно – одним жующим, мокрым ртом сожрёт и отрыгнёт потом любое зрелище… Окрашен лилово-сумрачным закат, луна уже пошла на убыль, дурмана ангельские трубы свой источают аромат. Темнеет. На исходе дня живёт опасность в подворотнях, и сумрак, будто бы дремотный, прогорклым потом провонял. Луны бельмастый, белый глаз глядит в упор, не освещая, и ночь тяжёлая, большая скрывает страшные дела. Не улыбается душе, ей страшно, холодно и зыбко, замок в двери какой-то хлипкий, а на самой двери – мишень. Кто рисовал? И кто стрелок? Душа моя, в тебя ли целит? Мой старый дом – сквозные щели и в окнах выбито стекло, и печь не греет, а дымит, вода ржавеет в старых трубах, а жерла страшных мясорубок жуют и давятся людьми. Не сон ли? Нет, всё это явь. Куда ни глянь, одно и то же… Какой исход тебе положен, больная родина моя? 23.05.16.