И РАДОСТЕЙ ЗЕМНЫХ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ СТИХИ В ЖУРНАЛ « ПОЭТОГРАД» . . . И радостей земных гораздо больше чем спелых яблок в сказочном саду чем птиц поющих на его деревьях чем девушек красивых у пруда в тени таинственной взволнованного клена который их скрывает наготу и только меньше этих радостей чем той живой воды таящейся в источнике волшебном в чаще леса чем воздуха и солнечного света и тех крылатых трепетных мгновений с которыми в обнимку улетаешь в небо на облако пушистое с утра. . . . . Вспоминается юность в коротеньком платье из грез с упоительным вечером в фетровой шляпе в обнимку и вокруг реверансы уже отцветающих роз и стеклянные слезы на старом как мир фотоснимке и плывут балерины по сцене в красивом чаду и танцующий клоун взмахнул удивительной шляпой я не помню в каком это было году помню - плюшевый мишка махал на прощание лапой. . . . . . . . . . И сам бы я кого-нибудь любил хотя бы дождь за окнами веселый и нежные весенние цветы и девушек смеющихся счастливых и даже первый снег в моем саду такой безумно белый как пустыня света где можно все идти идти куда-то и в вечности таинственно пропасть да только вот где все это увидишь когда колдунья ночь стоит над миром и шепчет свои странные слова о том что сбудется о том что не вернется и что останется для нас чудесной тайной сокрытой где-то в небе среди звезд. . . . Во вселенной так много планет много больше чем луж в нашем городе в осень и они все летят и летят хотя нет у них крыльев куда-то так и мы полетим вместе с ними в назначенный час в этом вечном пространстве бездонном провожая глазами огни городов на земле. . . . Ты становишься феей цветов и царицей всех эльфов на свете и той самой дюймовочкой нежной что одна в этом мире жила и твой лист уплывает в реке в то глубокое синее море где давно его буйные волны кувыркаясь все ждут брыжжут пеной хохочут забывая от жадности стыд навсегда. . . . И в озере чувств утонули большие слова круги от них шли очень долго до берега боли и там на холодном песке засыхали как белая пена с которой счастливые дети играли с утра в облака. . . . И девушки в этом счастливом нетронутом горечью мире всегда по утрам танцевали как в роще танцует листва на ветру и не знали про чувства которые люди не дарят друг другу а прячут и носят с собой словно камни хотя это так тяжело. . . . Как будто булок сладких принесли и кофе вкусное с утра налили в чашку и веером обмахивают нежно чтобы не душно было а легко и девушки в прозрачных легких платьях все время приглашают танцевать и дни порхают так как бабочки в саду садятся на цветы и затихают и бог на небе смотрит на все это и улыбается улыбкой мудреца. . . . Когда же закончится счастье его и не выпить из чашки как выпьешь опять подливают пирожные снова дают и музыка томно играет кругом только звук поцелуев и чудные белые птицы так сладко и нежно поют. . . . Теперь я буду добрым и счастливым как этот лес который повзрослел и утопает в славном шуме листьев и дышит так спокойно и легко что в нем запели птицы даже в осень и знают все о чем они поют. . . . Я играю в смеющийся день и в глубокую темную ночь и в луну что становится нежной девчонкой и в глупое солнце что лижет своим языком всех кто хочет с ним долго дружить и в сердитого злого волшебника что запрещает лежать в облаках в своем небе и в счастливого доброго бога заснувшего сладко в раю посреди поцелуев в объятиях ангелов милых которые рядом кружатся и тихонько поют о любви. . . . И просветление конечно наступило ты понял что луна лишь круглый шар а солнце - шар горячий и человек - из воздуха земного он им надут и как воздушный шар кружится в облаках и попадает вечно в невесомость а остальное - просто пустяки там сила тяжести инерция покоя любовь цветы и девушки простые еда питье и долгий крепкий сон могилы и кресты и бабушки и маленькие дети в своих кроватках и весь этот мир плохой хороший добрый и недобрый такой как есть такой как был когда-то и будет может быть еще три тыщи лет . . . Жизнь состоит из радостей земных на небо мы лишь смотрим иногда и ничего в нем собственно не видим одну лишь синеву пустые облака и глупое сияющее солнце а на земле и травы и цветы и девушки-волшебницы нагие и утро нежное до тайного запрятанное дна где как в колодце сказочном хранятся волнующая жаркая любовь и множество горячих поцелуев. . . . Здесь ландыши растут цветы любви и грусти и кроткой нежности которая всегда чиста и мы их безмятежно любим ведь эти тихие и нежные цветы обычно расцветают вдали от дел людских и вечно говорят о том чего мы никогда не знаем. . . . Хамоватая фраза упавшая на ладонь грязной каплей дым раздражения черной веревкой опоясывающий линию горизонта и скомканные черновики удовольствий нервно раскиданные по полу при обыске вот и все - карманный мир вора позвякивающий мелкой монетой при быстрой ходьбе. . . . Кругом одни и те же люди (других ведь нет на свете никогда) над головой одно и то же небо (а где другое взять - спроси у бога) земля все та же под ногами (а какая должна бы быть тебе еще земля) и вот живешь кого-то очень любишь (случается со всеми иногда) встаешь с утра ложишься ночью спать и вечно тратишь тратишь время жизни которая уходит в никуда (все так живут мой милый в этом мире) . . . Жизнь - это белая птица летящая ночью по огромному мертвому небу одна мы слышим лишь крик ее громкий протяжный и шум ее крыльев похожий на шепот далекого ветра и руками ее машем во тьме. . . . Вот умер снег его уже не стало земля глядит как желтое лицо на пасмурное небо и вся она в морщинах и подтеках зимою изможденная земля но зелень ее скоро нарумянит и станет она девушкой опять вот нам бы так залечивать все раны и запросто из мертвых воскресать. . . . Ничего не уходит пустыня не превращается в сад а остается лежать золотым покрывалом под беспощадно сияющим солнцем поскольку ты и сам остаешься стоять посреди щебетавшего лета как памятник хмурый уходящему дню у подножия новых веков на седом постаменте из пепла с рукой одиноко протянутой к небу по которому тучи ползут в никуда и по прежнему давят друг друга на розовом фоне заката. . . . Часы на стене старомодны как девушка в белом у окна за ним сад и конечно цветы и естественно осень цветы увядают и девушке грустно и в руках у нее кружевной старомодный платок и клубится туман и слова утонченно красивы и воздушна печаль и наполнен бокал тишины. . . . У меня очень много покоя любви одиночества белых букетов цветов состоящих всегда из одних поцелуев и на небо моем постоянно луна молодая они низко спускается каждую ночь и глядит мне в окно и так нежно ласкает что-то шепчет все время и дарит мне эти цветы. . . . А вот и нет луны сегодня в нашем мире вместо нее рогатый месяц как бычок стоит на сказочной лужайке среди неба и кажется мычит так громко как будто маму свою ждет чтобы сосать простое белое земное молоко из вымени ее большого и мы под месяцем таким играем в кошки-мышки с любовью счастьем и своей судьбой гадаем на кофейной гуще среди ночи и бога ищем в темноте как будто бы он спрятался от нас как мальчик прикрывшись простынями облаков и может быть сгорая от смущенья. . . . И это счастье словно клад в лесу дремучем под корнями его наверно спрятали там гномы в шкатулке перламутровой своей и стерегут ночами вот слышна их перекличка среди леса им чудится что кто-нибудь крадется по тропинке за шкатулкой этой и его в сети следует поймать запутать закружить заколдовать а после как-нибудь достать свою шкатулку открыть и в обморок упасть увидев счастье и после просто странники чужие его легко у неподвижных гномов заберут в мешок уложат и уйдут куда-то туда где света нет но горя не бывает никогда. . . . Бывает вечер нежным и красивым бывает юная волшебная луна плывет она по небу обнаженной и вокруг звезды словно дети водят хороводы без конца а на земле ее так ждут и любят и томятся и вдруг она волшебница нагая к ним спустится с безумной высоты и даст себя поцеловать так нежно и мир закружится и ей не станет стыдно что все позволила что можно и нельзя. . . . И становится тесно от ласковых слов они рядом кружатся и водят свои хороводы и у каждого слова в руках поцелуи как цветы для тебя и ты даже не знаешь откуда у них этих ласковых слов вот такие вот белые крылья как они при летели к тебе и когда но ты любишь их можешь обнять и забыть что давно уже осень и мертвые листья лежат на панели и их ветер усталый не может поднять. . . . И люди спешат и машины по пыльной дороге идет отступление только куда от кого и солнце над ними похоже на желтую кляксу и тоже не помнит уже ничего. . . . Как будто кисточка в руках и ей пишу мазню волшебную о радостной любви где много розового света и он исходит из глубин таких таинственных и стыдных почему-то и превращается в волнующее молодое тело которое могу обнять поцеловать и на руках нести по небу голубому и вместе с ним купаться в белых облаках. . . . Ты уже не мог пошевелиться только думал молча свою думу и лежал один в своей кровати у высокого и темного окна и вдруг в нем вновь появилось утро нежное такое молодое словно в небе выросла трава зацвели цветы запели птицы девушка явилась вся нагая чтоб обнять тебя и рядышком остаться так как счастье остается навсегда и забыл ты эту неподвижность как калека забывает костыли когда чудо дивное приходит в его душу опустевшую тайком. . . . Как из пыльного шкафа достают по весне пиджаки так и я достаю из кладовки с восторгом ушедшую юность наряжаюсь в нее и иду танцевать на чужие балы но зачем этого я не знаю пожалуй так просто чтобы что-нибудь делать на свете где и дел никаких уже нет. . . . И слышны мне всю ночь снова чьи-то шаги тихий шепот и сдержанный смех и какие-то тени сменяют друг друга за темным окном и качаются в такт одинокому ветру а он бродит по крыше гремя как бездомный не имея угла чтоб заснуть до утра. . . . И почему же ночь была счастливой а день все прятался под одеяло и все стеснялся что-нибудь сказать боялся целоваться только плакал как мальчик маленький которого вдруг взяли и в мир колдуний юных привели а ночь была бесстыдной и безумной не знала слова «нет» и утопала в жарких поцелуях и отдавалась сказочной любви. . . . Я дотронулся до тишины и раздался пронзительный крик я коснулся печали она превратилась в улыбку я сорвал с неба шапку седых облаков и оно оказалось по прежнему синим я тебя целовал а ты будто собой не была стала музыкой нежной любви словно сказочник водит смычком по томительно стонущей скрипке. . . . Звучала музыка в саду и трепетали тени в красивом обрамлении из вздохов застывших на губах как под обложкой книги лежащей на столе как труп чужой души. . . . Живя пунктирно вы ближе к скромной графике бытия небрежной и мягкой чуждой крика вы уже не хотите заорать песню облезлым вечером и все реже распахиваете объятия похожие на ваше расстегнутое пальто не меняющееся годами как лицо руки число дней в году и расход слов в течение суток условно равный на языке унылого быта расходу воды во время мытья и чувств за сеанс любви… живя небрежным пунктиром вы не вытаптываете вертлявых тропинок вдоль низкого берега судьбы и становитесь проще честнее и даже светлее с годами как рассвет у ног юной осени тогда и рождается тихо свобода - лучшее в этой жизни полной уличного грохота и шума. . . . Незаметно крадутся по полу случайные тени как мыши и стоит восклицательным знаком слепящий до боли торшер у кровати что есть сил освещая лицо неприятного гостя с улыбкой приклеенной как этикетка на которую хочется плюнуть но следует вежливо очень пожать в то же время холеную пухлую руку смотря на округлый живот и тепло говоря «проходите» «простите» «я счастлив» «увы» «до свиданья» . . . Я не знал о тебе ничего так как мы никогда и не знаем что за морем где волны все бродят как голодные волки туда и сюда что за лесом в котором и нет никого кроме чьих-то чужих голосов среди ночи и когда ты пришла я не знал как тебя и назвать как тебя целовать как губами к тебе прикоснуться и как можно тебя долго долго любить. . . . Давно мечта не заходила в дом не надевала свадебное платье не танцевала голой на столе и не пила прославленные вина а оставалась девушкой невинной похожей на березку молодую которой суждено годами качаться на ветру так грустно под окном. . . . А нам с тобой светло и темной ночью нам звезды заменили фонари луна под абажуром облаков как будто стала ласковей и проще и я тебя по прежнему люблю все так же нежно как давным давно когда ты на рассвете мне приснилась среди цветов в заброшенном саду. . . . Я стану волшебником в синем халате взмахну своей тростью и останется день навсегда в моей жизни в котором цветут точно те же цветы что росли тыщу лет и увять не сумели и поют упоительно в том же саду что когда-то был богом посажен на самом краю всем знакомого мира те же вечные птицы любви. . . . Ночь вокруг - это просто глубокая темная яма без звезд и луны в ней живут только шорохи вздохи и чьи-то шаги ты их слышишь а после они затихают остается молчание словно покойник что лежит в своем черном гробу. . . . Вы заходите в душу живую как будто в чулан и в ней память сложила мечты как консервы на полках из светлого чувства и гирлянды сушеных желаний висят по углам и качается лампочка счастья под старой продавленной крышей но ведь вам хорошо знать что это же ваша душа ее можно закрыть на замок и уйти прохлаждаться и она будет ждать вас как брошенный дом и тихонько скрипя на ветру разрушаться. . . . Кто-то ходит опять по двору среди ночи что-то ищет в засохшей траве его тень меж деревьев крадется становится больше когда он подходит к нашим окнам и хочет взглянуть на меня его руки похожи на лапы огромного зверя и глаза его очень страшны и его я боюсь и стою неживая за шторой до утра и все жду когда будет светло. . . . А на любовной сладостной поляне вновь вырвали все нежные цветы остались лепестки несчастные простые совсем одни на той сырой земле где ходят только люди в сапогах больших тяжелых с комьями налипшей грязи на подошвах и хриплым голосом друг другу говорят - какая тут любовь какие ласки нет ничего вокруг сплошные лужи топь и маята. . . . Не полезно так жить чтобы круглый год громко стучало сердце оно может пробить панцирь груди изнутри упасть на асфальт и разбиться покатившись кровавой монетой в люк сточных вод потому мы и любим спокойные мягкие кресла долгими вечерами - прологами скучных ночей в которых черпаем как воду тоску из колодца большущими ведрами будничной прозы. . . . И тишина покорно воплощает всего лишь запятую смерти на стоптанном пространстве бытия подобного листу простой бумаги сырой от слез пролитых из стаканов несчастных глаз ненужных их владельцам привыкшим к бесконечной слепоте. . . . Сырое крошево вздрагивающих от ветра чувств и нежный осколок теплого лета умирающего на морщинистом лице озера дряблая кожа которого пропитана серым небом - это блюдо прилежно подается на ужин памятью среди пустоши скучной зимы пальцами холода гладящей душу ночами. . . . Маленький кусочек плоти и затаившаяся в нем - как нерв в сломанном зубе - ноющая душа на фоне огромного голого неба это все что осталось… съедена (вот и косточки рядом) постаревшая мудрость легко ставшая обедом наглости и никчемны сладкие напитки фантазий уходите как уходят белые облака за забор горизонта и будьте (как можете) счастливы. . . . Сырое крошево вздрагивающих от ветра чувств и нежный осколок теплого лета умирающего на морщинистом лице озера дряблая кожа которого пропитана серым небом - это блюдо прилежно подается на ужин памятью среди пустоши скучной зимы пальцами холода гладящей душу ночами. . . . Детство само приходило как девочка в розовом платье и вспоминало какой же ты был в том году когда сосны шумели в безлюдном простуженном парке рябь по привычке гонялась в холодном пруду и душа уходила одна тосковать на пустом перекрестке где вели три дороги в совсем непридуманный мир. . . . Стало светло кто же это стер черную краску с простуженных улиц выкинул звезды с холодного неба и темную душу умыл серебром белоснежного дня чтобы она танцевала в обнимку с мечтами прямо на площади там где гирлянды светящихся слов ярко горят как витрины словно прохожих зовут хохотать на весь мир и кого-нибудь жарко любить и любить без стыда. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «НЕВА», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», «Аргамак», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ», « ДЕТИ РА», и др., в изданиях «Антология Евразии»,», «ПОЭТОГРАД», «ДРУГИЕ», «КАМЕРТОН», «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Под часами», «Менестрель», «Черные дыры букв», « АРИНА НН» , в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голуби (К 125-летию М.И. Цветаевой) и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.