Шел человек топча ногами Сырую землю, да кругами Он обходил свою же тень. И было так аж целый день. Но мог ли он ходить руками? Вопрос наивен тут и прост. Учесть же следует и рост, Которым человек велик сей. А что такого? Он скорей Все убыстрял свою ходьбу, И листья рвались на дубу, Что рос невдалеке в тиши. (Лет триста — так и запиши). Лишь ветры окружали древо. Топчась по листьям точно так. Понять, что человек чудак, Точа пространств пустое чрево, Ветрам ведь не по силам, м-да. И человек дошел. Балда Ветрище, знай, вторит И тоже ход свой стопорит. А осень будь, так облетели Все листья бы с дубины той. Ах, что за слог! Зачем душой Искать вихрявые метели... И понял человек: дороги Есть разные по жизни, вот. Глаза его отныне строги. Он больше кругом не идет. А стал задумчив, неутешен, Пространен в чувстве и чреват. А чем чреват? Вопрос решен: Он просто ветру тому брат. Но там — ветра? Ах ты пойми их... Наверное ветра, как знать. Зачем кружащий этот стих? Да чтобы мысли собирать...