Мой свет, я умирала много раз, Почти за гранью, вспоминая нас, Пыталась раздвигать руками полночь. Я не молилась, помня, что любовь Не жалует молящихся рабов, Но было больно. Если б знал, как больно! Считать рассветы не хватало сил, А чей-то голос шёпотом просил – Я так хочу, чтоб новый день пришёл к нам. И день являлся в светло-серой мгле, Обычный день на будничной земле, Не выстланный ни золотом, ни шёлком. И каждый день всё те же палачи – Мне здесь сказали – их зовут «врачи», Те, что сердца уснувших забирают, Включали свет и тоненьким лучом Пытались заглянуть ко мне в зрачок, Позвякивая ключиком от рая. А мой зрачок сужался и хитрил, Немёртвым притворяясь, что есть сил, И пульс тянулся тоненьким дрожаньем. И самый старый, самый страшный врач Досадливо бросая – Не пора! Шёл дальше, тихо звякая ножами. О, сколько их, уснувших навсегда, Собой укрыла тёмная вода. Пустых кроватей вид лишал рассудка. Их уносили ночью из палат, А утром только серая зола Собою заполняла промежутки. Незаменимых – понимаю, нет. Но, как об этом страшно думать мне Под звук ритмичный стареньких приборов… Упасть золой – и нет другой судьбы. Переродиться – значит, всё забыть? Страшнее нет, наверно, приговора. Мой свет, я умирала много раз, Уверенность, что кончена игра В тот каждый раз меня сопровождала. Я вовсе не себя жалела – нет! Последний стих чертила на стене – Ты без меня останешься – вот жалость. 18.04.19.