Чудесный день, сон опахалом В шезлонге манит на постель. Смотрелась издали — нахалом, Что бровь поднял: «Ох, неужель?». Какие дамы солнцем вертят, То так поманят, то иначе. Ветра тела их «благовестят» В округе всей, от дачи к даче. Курорт заласканный вниманьем. Приезжих пруд пруди, гуляют. И пляжи жарким высыпанием Песка — людей до моря принимают. И вот она, в шезлонге скрипнувшем. На солнце щурится моментами. А то, отчаяньем всем лопнувшим Ей расточает комплиментами Свое ползучее вращение: Ползет ведь по́ небу, старается! И в тучку прячет все смущение: Еще бы! Дама «загорается»! Ах, нет, не в том, однако, смысле. Она загар по телу мажет Кремами разными. И возле Себя кладет. Поди откажет. Опять из тучи зоркий луч. «Пора знакомиться, красавица!» (как раз поменьше стало туч, Хотя, какая впрочем разница), — Хотело шлепнуть оземь жаром, Как будто словом свет рождая. Но в теле вся; улыбкой-жалом Пронзает день, судьбой пылая. Какой еще судьбой, о чем ты? Неужто судьбоносен взгляд? Вот, наконец, несут цветы. У солнца конкурент, в огляд Идет, несет ретиво, нежно, важно. Знакомый ей? Иль просто рад, Что есть такое — антуражно, В среде курортной и цветной. На черно-белое не фоткай! Кругом лишь праздник, чувства зной. И вот уже пред ней... (мечтай). Бровь опустилась. Надо выпить. Подумал так. И бросил взор На легкие дымы шашлычных. Жить Как, когда такой узор В трясучих мыслях, сбое рифм... Уж встал, порядок мыслям дав. Вокруг уж сколько лестных нимф! И се, пошел, бродягой став Простым средь гомона цензуры: Его все обсуждают? Стать фигуры? Иль то, что та в шезлонге видном Вся солнцу отдана, не про него... Не про него красотка! Одним видом. А все-таки цветы купил. Совсем «того». Глоток еще под мясо пива. Гремит причал, и брег зовет Планирующей чайкой прыткой. Романтика... она еще жива? На чайку засмотрелся: каков полет! Да придавил в песке салфетку пяткой. Цветы сволок с сиденья рядом. Ах, розы! Дороги твои мечты. И обходя людей покойным взглядом Предстал пред изваяньем красоты. Подняла шляпы край, соломенной. Волна и плавность линий чутких. В ее руках. Во взоре. В ней самой. Таилась помесь побуждений светских. Но это лишь для виду, — думал он Всего секунду, пока грел отчаянье... Песок горяч, в душе степной огонь: Горит тайга, леса земли все. Затухание. К чему молитвы часа праздного? Забудь. И вознеси любовь во храм терпения. Вознес. Теперь смотри намеренно во глубь. Во глубь чего? Священного намеренья. — Вам... передали. А я мимо шел. Она смотрела без улыбки, настороженно. Глазами заморгал вопрос: такой прикол? Он положил цветы к ногам ее, восторженно. И в даль пошел. По солнцу ли... как знать. Но его путь измерен долгим временем. В любви ли нам отчаяньем страдать? Иль жить как чайка: криком-возрождением. Как солнце, что печаль таит к земле. Сойти не смея, но лучами балуясь. И время наше — в пахнущей золе, На очаге мангала. Нами радуясь.