Стать рекой Знаешь, какая разница между любовью и нелюбовью? Если тебя не любят, ты прячешься, как улитка в раковину. Когда любят – становишься настоящим, таким, каким тебя задумал Создатель. Помнишь, я спросила, любит ли тебя жена, ты покачал головой и словно ушел в себя. Ну, как же, говорю, я видела, она подписала тебе книгу «Моему любимому путешественнику». Но ты снова покачал головой: это было давно. Марина время от времени поднимала глаза, осторожно разглядывала девушку, которая сидела в маршрутке напротив нее. Было на что полюбоваться: волосы грязно-синего цвета, синие губы и ногти, пирсинг на губе. Марина смотрела с содроганием, вздрагивала от узнавания. Как будто в зеркало смотрелась. Нет, у Марины не было пирсинга и волосы она красила в естественный русый цвет. Однако что-то неуловимо родственное в облике этой девушки, сосредоточенно нажимающей кнопки на телефоне, вызывало боль. Агрессия. Недавно искали с мужем на пляже место в тени. Марине не хотелось лежать под прямыми солнечными лучами, она подошла к пожилой паре, которая расположилась под деревом, спросила: - Можно, мы расстелем свой плед рядом с вами? - Конечно, хоть на голове! - ответил мужчина. Марина оскорбилась: - Не волнуйтесь, не на голове. - Сделай лицо попроще, - взглянул на нее муж. - Я только отражаю, - усмехнулась Марина. А можно было улыбнуться, смягчить вызов оппонента. Но женщина реагировала так, словно задели открытую рану. Вспомнилась однокурсница, о которой кто-то однажды сказал: - Представляю, что будет, если ей в автобусе наступят на ногу! Марина тогда съежилась, потому что примерила эту характеристику на себя. Однокурсница ходила с замкнутым, непроницаемым лицом, ни с кем не дружила. Любой вопрос или просьбу воспринимала как нападение, кричала, как крошка Цахес. У Марины были подруги, и все у нее как будто было хорошо. Однако однокурсница, имя которой забылось, врезалась в память своей неадекватной агрессией. Марина где-то прочитала: Выхожу в аллею липовую и не плачу, только всхлипываю. Странным образом она стала ассоциировать себя с этими строчками, может быть, потому, что никогда не плакала. Но внутренним взором видела себя идущей по липовой аллее с мокрым от слез лицом. Героиня стихов «только всхлипывала», но Марина позволила слезам течь. - Давай, я тебя сфотографирую, - говорит муж. – Улыбнись. Марина выпрямляется, стараясь при этом выглядеть естественно. Улыбается, заранее зная, что глаза все равно останутся серьезными, даже уставшими. Кто-то бесконечно позирует перед камерой и получает от этого удовольствие, а для нее все вырастает в проблему. Размышляет: интересно, где у меня кнопка? Герой Караченцева искал кнопку у Электроника, не нашел. Но Электроник сам, без чьей-либо помощи научился смеяться и плакать. Марина мечтает нащупать эту кнопку и отпустить внутреннюю пружину, расслабить мышцы на лице… Марине нравилось наблюдать, как мама преображается в родительском доме, в кругу родных. Молодеет, смеется, как девчонка. Все ее там любят, отец и мать, браться и сестры. Она впитывает в себя эту любовь, как ребенок ласку. Потом возвращается к мужу и снова становится резкой, раздражительной, не разговаривает, а кричит. Жалуется, тоже как ребенок. Они с отцом всегда говорили на повышенных тонах, дом был пропитан напряжением, в воздухе пахло опасностью. Маленькая Марина ходила, подрагивая спинкой. - Не умеешь ты улыбаться, - хмурится муж. Марина пожимает плечами. Где же эта кнопка? Что тут трудного – улыбнуться? Улыбкой Моны Лизы любуется несколько поколений зрителей, настолько она естественна. Марина входит в реку, плывет, чувствуя, как тело понемногу расслабляется в воде... Течь, как река. Стать рекой.