Уже темнело. Миша взял меня за руку, и мы молча шли по аллее. Сегодня он был особенно молчалив, и не тараторил о футболе. Я спросила, что случилось, а он только крепче сжал мою руку и промолчал. И лишь когда мы сели на скамейку, он решился: - …ты такая хорошая… Я посмотрела ему в глаза. Эти слова звучали с тревогой, и я знала, что сейчас произойдет то, чего я больше всего боялась…он уйдет… - я не хочу тебя мучить…- продолжал он, - но мама сказала, что мы должны расстаться и я должен вернуться к Людмиле и Павлику. - Почему? – не поняла я, хоть и знала, что ничего не поможет, если в этом уже приняла участие его мама. Но меня раздражал его тон, будто он просил прощения за все, даже за хорошее…меня это бесило… - Почему? - повторила я. - Мама… - Тебе уже 35, а ты все мама, мама…- разозлилась я, - ты сам умеешь принимать решения? - Умею, и мы уже приняли. Прости… Простить? За что? Интересно, он просит прощения за себя или за маму, которая посмела разрушить счастье сына ради своего удобства? И была ли у меня вообще обида? Нет… просто внутри все жгло, выворачивало наизнанку. Хотелось встать на колени, прямо на холодный снег и заорать на весь мир, чтобы все знали, и его мама, что мне больно, мне больно… Я встала и быстрым шагом пошла к киоску, купила сигарет, закурила. По моему телу разбежался дым и снова обрел свободу… Миша сидел и смотрел на меня, как смотрел только раз, при встрече, стараясь впитать все мои черты лица и кошачьи повадки. Оказывается, взгляд при расставании у людей такой же… - Раздевайся, Мишенька! Давай шапку… - Мам, я сделал все, как ты сказала. - Ну, вот и умница, - мама потискала сына за щечки, - мой маленький… Маленький разделся, прилег на диван. Но ему не хотелось спать, не хотелось завтра просыпаться, и вообще больше жить. Зачем? Нет…надо. Ради сына, ради мамы. Не уснуть, внутри все жужжало и жалило, глубоко внутри. Он обхватил подушку руками и завыл… Я проснулась рано. Рука привычно скользнула по шелковой простыне. Но рядом никого не было. Лохматая морда Гоши смотрела на меня уныло. Надо было встать и пойти с ним погулять, но ведь раньше с ним всегда гулял Миша… - Теперь мы одни, - сказала я Гоше А он ответил: - Ну и что? Мы все равно выживем! Я с ним согласилась. Потом пошла на работу. Но себя совершенно не чувствовала. Нет меня, нет ни рук, ни ног, ни души. С утра не накрасилась, не причесалась. Для кого? Его нет, а значит, и нет меня, а значит и жить невозможно, если тебя нет, не то, чтобы думать о красоте. Мимо пробегали какие-то люди и спрашивали как дела, а я им автоматически кивала и отвечала, что ничего. И в самом деле, ничего. НИЧЕГО. Пустое существование. На работе я по привычке ждала его звонка в 13.30, у него был обеденный перерыв. Он всегда звонил и говорил: « Я тебя люблю!», потом клал трубку. А я знала, что это и есть тот самый смысл моей жизни. Она держалась на этих словах. А теперь их будет слушать Людмила, и по утрам варить кофе, целовать, теребить волосы и завязывать галстук. Почему? Два года назад она изменила ему, а я подобрала его, одинокого и поникшего, приютила и дала любовь. И вот, пожалуйста – пустота в сердце вместо сладких поцелуев. Так хотела его мама, таков был рок, таково было его решение, которое я не судила. Я никогда его не судила. Я просто любила и жалела его детскую натуру, которая постоянно находилась под властью надзирателей – матери и жены Людмилы. Я лишь неудачный отрезок жизни между заключениями… - Ты не права, - отозвалась подруга Нелли, - он не ее любит, а тебя. Страдает…. Вот посмотри! В то кафе, где мы сидели, хотел зайти он…рядом с работой… Но увидев меня, он замер и прошел мимо... - …..вот видишь!? Хотя, что ты видишь кроме своей обиды? На твоем же лице написано: СТОП! Высокое напряжение! - И что мне делать? - Выпить хочешь? Я покачала головой… - Ну, тогда сходи к ней! Поговори… - вдруг осенило подругу, - может… эта Люда…тоже его не любит… Я ухмыльнулась. Возле подъезда я долго думала идти или нет. Идти пересилило, ведь другого шанса могло бы и не быть… Я позвонила в дверь. Мне открыл маленький мальчик в грязной рубашке и рваных колготках. Я сразу вспомнила поговорку, что дети – это лицо дома, и мне стало грустно. - Ты кто? – дружелюбно спросила я - Павик… - Павлуша, кто там? – раздался женский голос Я вошла. Передо мной стояла она, в фартуке и с полотенцем на плече. В квартире неприятно пахло жиром. - Здрастте! – сказала я - Здравствуйте! Ну, наконец-то. Я уж не знаю, что этот негодяй съел, но у него целый день болит живот, вы уж посмотрите доктор. Проходите! - А почему он не в постели? - Павлик, марш в постель, кому сказала, - прикрикнула она на ребенка - У мея узе не баит - Не ври!… Ой, ну что же вы не проходите? - Я Нина… А Миша дома? – зачем то спросила я Она долго молчала. Потом поставила руки в боки и с ненавистью поперла на меня. - Ах, так это ты? Ну, ну… Павлик, иди в комнату… Как ты посмела вообще сюда придти? Я медленно поперла назад - А что, собственно говоря, я такого сделала? - Он мой муж! – выкрикнула она, - а ты была лишь утехой не в лучший период его жизни. Ему было плохо... - Неужели вы это заметили? – перебила я ее, - а по чьей вине он провел как вы выражаетесь не лучший период своей жизни в моих объятьях, и прошу заметить, если вы не заметили, что был счастлив. - Он страдал, я знаю… - фыркнула она, - без дома, без сына, без мамы…. МАМЫ???? - Не страдал! – резко ответила я, - он меня любил… - Любил… - повторила она… - ….а я жду ребенка, - зачем - то наврала я Она долго смотрела в одну точку, видимо пыталась осмыслить то, что я сказала. Потом быстро набрала номер Миши, что-то быстро ему сказала и плюхнулась на табурет… Когда приехал Миша, она сидела в том же положении, а я молча стояла у двери в прихожей и теребила перчатки. Павлик ныл в комнате. Миша вбежал и застыл, увидев меня. - Это я, - сказала я тихо и нежно, - пошли домой. Мы с Гошей соскучились…. Я скулю по ночам… Он посмотрел на каменное лицо жены, словно спрашивая у нее разрешения, и моля, ну…ну… отпусти, ведь я ЕЕ люблю… - Уходи, - сказала она, - но у мамы больное сердце Я подумала: « А у меня любящее» - …а Павлик останется без отца… Он молчал, не зная, что делать. Ему было жаль маму, с ее сердцем, я знаю, сына, доброго и любимого, жену, такую, какая она есть. И меньше всего меня, потому, что он знал, я сильная и переживу. Но я не хотела переживать, я хотела жить. Поэтому и пришла за ним. Разве трудно понять, что я люблю? - Павлик, иди, попрощайся с папой! – вдруг рыкнула на сына Людмила, будто во всем этом был виноват он Малыш выбежал из комнаты и повис у Миши на шее. - Папа…папа… не уоди… нам без тея похо… « И мне»- подумала я Миша посмотрел на меня, и я все поняла. Все до последней капли. Я ушла. Я не хотела, но ушла, оставив его с семьей, с сыном, с мамой… Он выбежал вслед… Я не повернулась… - Прости! – закричал он Кого? Его или себя? Я шла, хотелось повернуться и последний раз посмотреть на него. Но я знала, что это ничего не изменит. Я увижу того же слабого мужчину, не способного бороться даже ради своей любви… Я чувствовала как он стоял и смотрел мне вслед… А я шла… Я брела по аллее, только теперь одна. Никто не сжимал мою холодную руку, не целовал опухшие от холода губы. Я шла одна, словно заблудившаяся кошка. И мой лысый кот не найдет меня больше никогда… Я села на ту скамейку, на которой мы сидели каждый день, вдвоем. Шел снег, падал на распущенные, беспомощные волосы. Я смотрела в одну точку м внушала себе: … успокойся…все хорошо…все еще будет хорошо… Но ничего не получалось. Я же знала, что все плохо. Зачем человеку жить, если смысл жизни потерян? За один миг я потеряла любовь, счастье, свою жизнь. И никто не заметил, что не стало человека. Рядом подсела старушка и погладила меня по голове. Из моих глаз покатились слезы - не плачь, - сказала она, - все будет хорошо Потом исчезла… Она ушла. Ушла, а я осталась….Он ушел, а Я осталась… Все в жизни повторяется…