Йозеф Шмидт В Нью-Йорке на Бей-парквей – скверик скромный.... Осилив неприятнейший бронхит, Я моционю по аллейке темной, На лавочку присел... На ней сидит Наружности кавказской человечек... Покашливает... -- Видимо, и вас Нью-Йорк весной простудою калечит... Кивает... -- Оклемался лишь сейчас... Хотите эффективное леченье? -- Конечно... – И досужий разговор Связался – о работе, увлеченье -- И вдруг внезапно в Черновцы завел... -- Бакинский я... Певец-любитель... Тенор... Все партии из опер перепел... Но вот – бронхит – сиплю, как пьяный кенар... -- Все партии? - Не верите? Корпел, Кассеты с ними, диски собирая... Прослушивая, вторя, заучил... В концертах пел... Отрада – выше рая... Бронхит замучил... Сколько ни лечил, А кашель с хрипотой не отступают... -- Лечите теплым пивом с чесноком... -- Великие певцы не умирают, Их слушаю с восторгом... в горле ком... Друзья дарили записи Карузо, Дель Монако и Ланца... Что сказать? Недостижимы... Но певали круто Иные... Я могу вам их назвать... К примеру, вы слыхали имя Шмидта? -- Кто? Йозеф Шмидт? Да он же мой земляк! Он черновчанин! Имя не забыто... И, верю, не забудется в веках... Вначале – кантор местной синагоги, Берлинской академии студент, Великий тенор... Гений... В каталоге – Две сотни Шмидта записей... Момент Опубликованных воспоминаний, Свидетельство о Шмидте: Рохус Миш, Фашист из свиты Гитлера, терзаний Не ощущает, вспоминая, лишь О Бухенвальде ничего «не знает», Освенциме, Треблинке... Но зато О фюрере детально сообщает -- (Все помнит недобиток, где и что Тот говорил) – с дотошностью немецкой: -- Под Винницей – (там «Волчий...» был «окоп» -- «Вольфшанце» -- ставка Гитлера») – дворецкий Однажды патефон заводит, чтоб Расслабиться мог фюрер на мгновенье... Звучит высокий голос... На лице У фюрера покой и наслажденье... Дослушав пенье, я спросил в конце: -- Кто пел-то? -- Йозеф Шмидт... -- Так он же юде! -- Зато, -- ответил Гитлер, -- как поет! – Свидетельство неслабое о чуде Божественного дара... Земляку В тридцатые внимала вся Европа С Америкою вместе... Пареньку Бомонд Парижа упоенно хлопал, Берлина и Милана... Он страдал: Был ростом мал... Зато огромный голос, Феноменальный, небывалый дар. Тот голос необъятен, точно космос... В престижнейших театрах выступал, Снимался в кинофильмах музыкальных, Записывал пластинки... Вечный шквал Восторженных оваций на финальных Ферматах... Может быть, в тот самый день, Когда он пеньем оглашал «Вольфшанце», Свет жизни в нем погас и смерти тень Легла на лик... Не оставляет шанса Фашизм еврею... Угасал земляк Не где-нибудь – в Швейцарии «нейтральной», Но за «колючкой» лагеря... А враг Пластинку Шмидта слушает нахально... На взлете, в тридцать восемь, был сражен -- Шесть миллионов съела Гекатомба... «Тиритомба, Тиритомба, Тиритомба, неужели это сон?» -- Звучит по-итальянски «Тиритомба» -- Сверкает голос вспышками зарниц, Забывшись все, кто слышит, застывают... Поет земляк. Восторгу нет границ. Великие певцы не умирают... Ян Черняк Все знают ныне: был такой земляк, Чьи подвиги не полностью раскрыли -- Разведчик божьей милостью Черняк – Феномен, полиглот... Герой России... В столице мрачный властвовал февраль... Обычная московская больница... -- Ян Пинхусович, к вам пришли... Как жаль – В беспамятстве... -- Последняя страница Великой неразгаданной судьбы: Пришли к нему в палату генералы... С отличьем победительной борьбы – Звездой Героя... В вечные анналы Разведчики запишут земляка... Еще к 20-летию Победы К Герою представляли Черняка, Но вымарал Генсек... Обиды, беды Еврейские – обычные дела... Дождешься справедливости от хама? Такая жизнь великая прошла Стремительно, как шифротелеграмма... Когда в году восьмидесятом ГРУ На сборы пригласило офицеров Спецназа, он пришелся ко двору... Без званья, штатский, стоя под прицелом Взыскательных, сурово-жестких глаз: -- Чем озадачишь, незнакомый старец? -- Об агентуре будет мой рассказ. На тайны неприятеля позарясь, Разведка ищет подступы к нему, В его рядах ища своих агентов... Как вербовать, кого и почему? – Всем ясно: он один из резидентов Сверхопытных – и знает, что почем... И задавать ему вопросы можно По сути лекций, но нельзя – о нем... -- Скажите, Ян Петрович, -- осторожно, Стесняясь: вдруг коллеги засмеют, Встает с вопросом подполковник статный: -- Я про «Семнадцать...» Штирлица «... минут...»... -- «...Мгновений...» -- Пусть «...Мгновений»...! Непонятно: Максим Максимыч мог бы наяву Быть под личиной Штирлица в Берлине При Шелленберге?... Званье назову: Штандартенфюрер... Ведь кинокартине Поверил ошарашенный народ... – В седых усах – веселая улыбка: -- Разочарую, но картина врет: Такое было невозможно... Шибко Был бдителен фашистский аппарат. Всех офицеров подвергал проверке На сто рядов. Всех родичей подряд, Включая тех, что в позапрошлом веке – (Архивы-то у немцев – будь здоров – Хранились в изумительном порядке)... В РСХА – штандартенфюреров – С пяток... В картине этой сплошь накладки: Едва ли мог то звание носить Функционер на должности героя, Не мог он беззаботно заходить В то здание весеннею порою: Его американцы в январе Разрушили с небес до основанья. Не мог на «Хорьхе» ездить – полный бред: Мог Шелленберг, а Штирлиц пусть при званье Высоком – лишь на «Оппеле», причем Знак номерной в три буквы не положен... А юмор здесь не в этом заключен... -- А в чем? -- А в том, что вовсе и не должен Максим Максимыч в службу проникать, Где стопроцентный немец Вилли Леман Нам взялся добровольно помогать... Уж он-то был просеян и провеян, Все фильтры и проверки проходя – И был в доверье полном у фашистов... Сюжет романа ловко городя, Семенов ввел в иллюзию: мол, чисто Документален был его рассказ. Но мы-то с вами профессионалы – И сказочки такие не про нас... -- ...А правда, что о нем войдет в анналы, Включает факт: родился в Черновцах, Австро-венгерском городе, в апреле... Двадцатый век во взрослых и мальцах Растил надежды... Но уже кипели Котлы всемирной злобы – и война Варилась в них впервые мировая На радость бесам -- и пошла она Брать жизнь людей, как язва моровая.... Евреям доставалось горше всех... Главком российский их назвал в приказе Врагами... Бесовство... Кровавый грех -- Погромы -- православные в экстазе Безудержно творили, в злобный раж Впадая... Вот уж радовались бесы... К чему тот гвоздь в рассказ вбиваем наш? Не лучше ль, соблюдая политесы, Как все, и нам стыдливо умолчать О том, что стали жертвою погрома Родители мальчишки – и взрастать Пришлось в приюте – вне семьи и дома? Штришки: отец из Чехии, а мать – Из Венгрии была... И вот – погибли... Крушить, калечить, разрушать, ломать – Вот русский дух погромный... И могиле Родителей погибших поклонясь, Взяв в душу обжигающую правду -- (А в Черновцах румынский правил князь) -- Окончив школу, Янкель едет в Прагу... Румынский антисемитизм ничем Российского не краше и не мягче: Еврей был и в Румынии никем, А в Чехии, по счастью, все иначе... И восемнадцати неполных лет Ян стал студентом Пражской высшей школы Технической – и притесненья нет... И пришлый иностранец очень скоро Студентом признан лучшим – и диплом С отличьем черновчанину достался... Понятно, парень чешским языком Отлично овладел... Он оказался Немыслимо способным к языкам: Попутно он усвоил и венгерский – (Румынский – в благодарность Черновцам) -- Иврит, словацкий, а еще – немецкий, С которым и отправился в Берлин, Где совершенствует образованье В элитном политехе... Тот трамплин Фундаментален... Воли и старанья, Усердия ему не занимать... Он лучшим и в немецком вузе признан... Но что-нибудь пора предпринимать: Он ясно видит – (будто кем-то призма Волшебная подставлена ему) – Что равновесье на последней грани... Германия – как будто бы уму Добавили отравы – о тиране Мечтает – и фашизма трупный яд Распостраняется со страшной силой... Лишь коммунисты противостоят Фашизму – от него несет могилой... И Ян Черняк вступает в КПГ... И Эдгара, что был из руководства, С которым был на дружеской ноге... Ян просит: -- Понимаешь, мне придется, Закончив вуз, уехать в Бухарест... Не можешь ли с румынским коммунистом Свести меня в Берлине тет-а тет? -- Ответ был неожиданным и быстрым: -- С румынским – нет... Но я тебя сведу С военным из Советского Союза... Ты умный и предчувствуешь беду, Переживаешь... Он тебя от груза Душевного избавит... С ним найдешь Твое в строю бойцов с фашизмом место... -- Ну, что – назначить встречу? Ты придешь? -- Приду! – И вот за столиком гаштета... Свой кофе Эдгар медленно допил... -- Увы, друзья, я должен вас покинуть... -- За их столом и некто третий был... -- Я Матиас... Глаза в глаза... -- Отринуть Тем у кого есть сердце и глаза, Не удается страшную тревогу За мир в Европе... ясно, что гроза Над всеми вскоре грянет – и ей-Богу, Вам лучше всех понятно, что беда Грозит евреям жуткая сегодня... Такая не грозила никогда... Вы инженер – и можете свободно Общаться на различных языках, Вы – коммунист, еврей – и ваше место В строю борцов с фашизмом... Что и как -- Позднее... Дайте знать из Бухареста... -- А там – на службу призван... Инженер С дипломами из Праги и Берлина, Не будь евреем – был бы офицер... Еврея ждет казарма и рутина: Муштра, дневальство... Как бы избежать? Ведь служба рядовым подобна кляпу... А он разведчик... На кого нажать? Ну пункте призывном кому-то «в лапу» «Зеленых» сунуть? Действует подход: Чиновник призывной глазеет жадно И доллары восторженно берет, А Яна посылает на сержанта Учиться... После писарем полка Артиллерийского под Бухарестом Сержанта посылают Черняка... А писарю ведь все в полку известно, А значит, все известно и Москве О дислокации частей румынских, Оружии, снабженцев воровстве С баз оружейных, о гостях берлинских, Технических новинках, обо всех Новейших нефтескважинах Плоешти, О дисциплине воинской... Помех От сигуранцы нет... А в Бухаресте Завел сержант влиятельных друзей. Они ему охотно помогают, Секреты выдавая без затей. Есть те, что специально добывают Доклады, самолетов чертежи, Генштаба засекреченные планы... -- Добудем, все, что надо, лишь скажи... – -- Достаньте мне мобплан погранохраны... Он в эйфории... До Москвы довел Всю переписку тайную с Берлином... Но вот ЧП опасное, прокол: Провал связистки-девушки, но длинным Она не отличалась языком. Не выдала сержанта и под пыткой... Урон тяжел – погибла... В горле ком... Борьба... Ни в ком нет жалости избытка – Ни в тех ни в наших...Отбоярив срок, Из униформы выбрался румынской -- Шабаш, ла риведере! – За порог... Язык английский новой стал отмычкой К делам грядущим тайным... Но пока Он связи восстанавливал в Берлине. Обогащенный опытом слегка – Он шеф сети разведчиков отныне. Приходится по странам колесить И заводить широкие знакомства – И головы еврейсколй не сносить, Коль при вербовке ошибется в ком-то... Стекают разведданные в Москву О вермахте, люфтваффе, кригсмарине... Ян слушает досужую молву, Просеивает сплетни, чтоб картине Объемность и законченность придать... Ян, между прочим, аналитик редкий... -- Опасность, Ян! Возможно, что предать Готов агент, попавший контрразведке Бельгийской в лапы... Требует Москва Уехать срочно в Прагу, затаиться... -- А можно вместо Праги лучше к вам? Давно зовет советская столица... – -- Резонно, -- Приезжайте. Есть дела... – ...Румынский инженер заносит в пульман... Два чемодана... Вслед в вагон вошла Эсэсовцев команда, богохульно Бесчинствуя, куражась, хохоча, Над немцами в вагоне издеваясь... -- Союзник, руманешти? – Саранча Фашистская, в вещах его копаясь, Увидев паспорт, смяла инцидент... И он – в Москве. Шпионская учеба. На безопасность делают акцент: Вербовка, контрслежка, самбо, чтобы Не так-то было просто взять врасплох Разведчика гестаповским уродам. Ну, а в шифровке Янкель просто бог! Придуманным им лично сложным кодом Отныне донесенья шифровал... Ему легки учебные нагрузки. Раз прочитает – и запоминал Страниц десяток... Кстати, и по-русски Он быстро научился говорить... С феноменальной памятью – нетрудно... Год пролетел – и вновь пора торить Тропинку в тыл врага, где жить подспудно, Придется под личиной... Черняка Ян Берзин принял... -- Знаю, будет трудно... Для нас сверхважно, что издалека, Где чуждо все, враждебно, неуютно, Поможете одолевать врага... Надеется на вас страна Советов... Цена работы вашей велика. Деталей больше, фактов и сюжетов, Германских документов шлите нам... -- Мне думается? -- Что? -- Товарищ Берзин, Показывает опыт, что врагам, Фашистам, удалось германцев бесам, Отдать, промыв им души и мозги... Поэтому, я думаю, вернее Из третьих стран работать, где враги Не всех сломали... -- Что ж, спецу виднее – Я вашу точку зрения приму. Ее в письме мне изложите кратко -- И разрешаю выбрать самому Страну, где вы начнете вашу схватку... Румынский паспорт с визой СССР Засвечен, но аналог в чемодане Зашит... В отеле венском инженер Его предъявит... -- После... Вы бы дали Раздеться мне и разложить багаж. Мой паспорт в багаже... Его я сходу Не отыщу... Устроясь, в офис ваш Спущусь и предъявлю его... В угоду Порядку старый паспорт вмиг сожжен, Аналог без советской визы вынут И в офис для контроля занесен... А далее в Париж дела закинут, Но в консульстве французском бюрократ, Куда за визой инженер явился, Уперся рогом: -- Следует назад В Берлин за визой ехать... Поделился Черняк с ним энной суммой... -- Хорошо, С условием, что вы вернетесь в Вену... – Билет обратный куплен... С ним пришел Ян к бюрократу... Не взлянув, степенно Француз поставил в паспорте печать – И ухмыльнулся... А у Яна марок И франков нет – придется голодать, Но он в Париж пробрался без помарок... Пока еще нельзя назвать страну, Где Ян Черняк держал резидентуру... А впрочем. Он объездил не одну: В Швейцарии, Голландии фактуру Для важных разведсводок добывал... Он в ту страну непросто выбирался Через границы, паспорта менял... Черняк в дороге так поиздержался, Что голодать нешуточно пришлось... Но в той стране жил Янов родич дальний... -- Не может быть! Какой приехал гость!... -- Так начинался тот феноменальный Одиннадцатилетний марафон Разведсети, тот несравненный подвиг... Ян для страны ценней, чем батальон, Чем полк солдат в сраженье против подлых Фашистских мерзких нелюдей, врагов... Центр приказал в Париже стать студентом, А денег не дают – и из долгов Не может выйти Ян... Нельзя агентам Без денег... Но какой-то чин в Москве Решил поэкономить на еврее – Заскок в антисемитской голове... Долги, долги... Ну шлите же скорее! Ян обучает разным языкам, Выигрывает в шахматы за деньги... Москва, где деньги? Госчиновный хам Сбивает с ног, хоть встань на четвереньки И вой... А тут в Париж вошли враги... Ян успевает перебраться в Цюрих... Безденежье... Но Яновы мозги Работают... Вербует белокурых Арийцев из элиты... И Берлин Уже его агентами напичкан... Пословица внушает, что один Не воин... Но, чирикая, как птичка, Морзянка отсылает весть в Москву, О том, что в воскресенье на рассвете... Но в извращенном сталинском мозгу Своим доверья нет... -- Сигналы эти – Предательская грязная деза... -- Он больше верит Гитлеру... И мчатся Из Украины с хлебом поезда В Германию, когда приказ начаться Атаке на границу нашу дан... «Вставай, страна огромная!...» Стояли Разведчики в строю, чтоб алеман Не победил... Незримо воевали... Неслышно вражью силу поражал И мой земляк, из тыла атакуя, А силу наших страшно умножал... Он создал разветсеть... Еще какую! Он тысячи страниц пересылал В Москву: артиллерийские системы, Аэропланы, танки... Направлял Материалы и приборы с теми, Кто вправе был из рейха выезжать И увозил берлинский торт в подарок, А в торте мог секретный блок лежать Локатора новейшего... А марок Москва не шлет, подставив земляка, Но разрасталась над Европой «Крона» -- Сообщество агентов Черняка... Видать, Всевышний полагал резонно, Что Ян Богоугодный дела Творил в бесстрашном противостоянье Фашизму – и потоком мощным шла В Россию информация... Заданье Особое: узнать о химвойне, Бактериологической угрозе... Разведчики воюют в тишине И жемчуг достают в таком навозе, Куда иной бы не глядел – стошнит... Ну, а разведчик должкн улыбаться, Хоть омерзенье грудь его теснит, К тому ж ему нельзя и замараться... Особый достался Черняку: Легко к себе людей располагает, Друзей находит... Те, вредят врагу, А Яну вдохновенно помогают. Среди агентов добровольных – шеф Исследовательской авиафирмы, Министра секретарь, штабист... Отсев Из «Кроны» нулевой... Ян «из-за ширмы» Своих друзей-агентов направлял, Учил их, как работать без провала, На бой с чумой фашистской вдохновлял... Одной из тех, кто факты добывала, Поклонников легко разговорив, Была Марика Рекк, звезда экрана, Был Вилли Леман – после послужив И прототипом Штирлицу... Из клана «Кронистов» был один большой банкир, Раскрывший все трансакции элиты Нацистской... Шифрограммы шли в эфир – Финансовые карты рейха биты... В команде Яна – тридцать пять бойцов, А двадцать завербованы им лично... Отряд антифашистов-храбрецов... Москва в восторге: -- Молодцы, отлично! Благодарим за службу! Так держать! Нужна документация о танках. Нельзя ль с ее добычей поднажать?... -- И не теряя время на гулянках, Конструктора секретных «Тигров» дочь, Пока отец обедает в гаштете – (А он ударить по пивку непрочь) – Приносит Яну чертежи – и эти Уже не тайны повезут в Москву, Имеющие допуски курьеры... Готоаит фюрер супертанк к броску, А наши принмают контрмеры – И все – насмарку... Зря лепили «Тигр». «Тридцать четверка» бьет его как муху... Силен Черняк был в шахматах, но игр Он и военных превзошел науку... О Курской битве русский главковерх Был Черняком уведомлен – и время Тем самым наши получили всех Приуготовить к битве и со всеми В кулак собравшись силами, войну Переломить на самой высшей точке... Та информация спасла страну... Но новые летят в эфире строчки И тайные курьеры мчат в Москву, Везя мешками новые секреты... И нет цены там каждому листку, А как они добыты? Нет ответа... Системы ПВО и ПЛО Фашистские раскрыты им детально... Стране Советов с Яном повезло. Необъяснимо! Да, феноменально! Идет война, а для него границ Как будто вообше не существует... Он шествует по улцам столиц Враждебных стран... Гестапо здесь лютует, А там – не менее –«Интеллидженс – Британский – сервис»... В Лондон залетая, Руководитель «Кроны» с кличкой Джен Искал подходы к теме, что витая Над головами, занимала всех, Кто с физикой знаком хотя бы кратко. Прослышал Ян: наметился успех С урановым проектом – и разгадка Нужна Советской армии, как хлеб. Как воздух... Без нее страна – на грани. Секретный физик Кавендишской lab, Cэр Аллан Мэй к заветной близок тайне. Он дружит с Яном – и его стране Сочувствует – и рад с ней поделиться Секретом бомбы... -- Может быть в войне С фашизмом эта бомба пригодится... В Москву от Мэя полетел доклад О ходе воплощения проекта... А следом – пачкой чертежи летят Урановых котлов... Отважный некто Урана изотопы в образцах Собой рискуя через все границы Перевезет... О доблестных бойцах Не все открыты гласности страницы... Агент Сесиль по случаю узнал, Что давний друг его, бактериолог, В отдел биооружия попал... В досаде друг: -- Той гадости недолог Путь от пробирок до полей войны – И пол-Европы – поминай как звали... -- Не хочешь с представителем страны Проблему обсудить, чьи воевали Под Сталинградом доблестно полки? -- А он придет в красноармейской форме? -- В казацкой! – посмеялись шутники... -- Мы разные, но на одной платформе Стоим антифашистской... И пока Фашизм не побежден, усилья сложим, Чтоб победить заклятого врага – И главному воителю поможем... Ученый согласился помогать, Умножив информации ценнейшей Поток... Ее пришлось пересылать Диппочтой спецкурьерами... В дальнейшей Истории подобных было встреч У Черняка без счета... Без провала Сумел увлечь он и в дела вовлечь Не одного сверхпрофессионала... Буквально тонны важных чертежей Отправил Ян за десять лет работы... Приборов сотни... Стало быть, уже НИИ советским проще: нет заботы Самим приборы те изобретать, А можно лишь копировать дотошно – И в бой! Пусть помогают воевать Фашистские – с фашизмом... Непреложно: Ян ускорял технический прогресс, И сэкономил сотни миллионов, И приближал Победу... Может без Тех чертежей от нашенских шпионов, Разведчиков, простите, -- та война Еще б на пару лет подзатянулась... Необозрима подвига цена... Но мужество с предательством столкнулось: В Канаде шифровальщик – лейтенант Гузенко докатился до измены... Им Аллан Мэй раскрыт... Он – арестант... И следствие признанья непременно Добиться хочет, с кем был Аллан Мэй На связи, кто вовлек его в разведку... Рискуя со свободою своей Расстаться навсегда, ученый клетку Не хочет на бесчестье обменять -- И резидент разведки им не выдан... Но есть приказ Москвы: пора линять! – В британский порт с визитом дружбы прислан – (А может быть – тут я в деталях слаб – В канадский, во французский или шведский) – Большой советский боевой корабль... На борт в матросской форменке советской Черняк «из увольнения» пришел... Кто видел, дал подписку, что не видел... «Особый» офицер его привел В секретную каморку... Бывший лидер Разведсети отныне стал никем, Но, слава Богу, жив и не в застенке. Подвел черту под прежним бытием, А в голове прокручивает сценки, Где всякий раз – на лезвии клинка... Десяток лет – без права на ошибку Хранил Всевышний Яна Черняка, Не допустил смертельную засыпку... И вот он возвращается в страну, В которой прежде был, как иностранец, Но вместе с ней он одолел войну – И вот теперь, бродяга и скиталец, В нее он возвращаетеся – домой – Еще совсем не стар, уже не молод. Теперь в ее границах и родной Полузабытый, но любимый город, Как он, прошедший через много стран... Придется ль побывать на Буковине? Он десять лет сражался – и устал... Какая ждет судьба его отныне? Мгновений звездных, солнечных вершин Ему судьба, наверно, не подарит. Уже, что мог, он в жизни совершил... Идет корабль... Он малость прикемарит... Манфред Штерн Фамилия у мальчиков – Звезда... Три сына у папаши Соломона. Отец решил не пожалеть труда, Чтоб звезды те сияли с небосклона Как можно ярче... Здесь один рецепт: Ученье – шлет в гимназию сынишек... Моше – он старший – первым был на цепь Учебную посажен... Тонны книжек Перечитал на разных языках В гимназии немецкой – Черновицкой, А дальше – школа фельдшеров... Итак, Та школа стала выходом, калиткой В судьбу, а младшим братьям он – пример, Вольф с Лейбой по стопам его ступают... Шлифует знанья Венский универ, Где Манфредом по-свойски называют Товарищи Звезду... А тут – война. И Манфред призван – офицер запаса – И послан против русских... Холодна Сибирь! Австро-венггерских пленных масса В Березовском концлагере гниет... Но Марфред не чурается работы: Лес валит, строит... Терпит и живет. Ждет лета. И врачебные заботы В концлагере берет он на себя... С судьбой невразумительной не споря. Он по-еврейски выживал, терпя... Он – луч надежды в океане горя... Семнадцатый -- вначале февралем, Затем и октябрем потряс основы... -- Весь мир насилья мы перевернем, -- Большевики ему внушают, чтобы Его и прочих пленных вербануть... Пошли с большевиками Мате Залка, Кун, Гашек... Манфред Штерн решил примкнуть... Судьбу на карту? Что ж, ему не жалко... И он воюет против Колчака Изобретательно, умело, смело... Двадцатый год его в большевика- Партийца превратил... В душе звенело Стремление свободе послужить – И угнетенных вызволить из рабства... На это жизнь не жалко положить... Идеалист наивный, он лукавства Не видел в большевизме до поры... Мечте о революции в угоду Сперва в Европе разжигал костры... Он в Гамбурге мутил усердно воду – Восстания матросов военрук... А Бела Кун -- венгерские Советы Приводит тоже к краху – старый друг, Товарищ по судьбе военной... Вдеты Их судьбы в исторический коллаж... В РККА налажена разведка. В ней Манфред – не последний персонаж – Один из главных... Ум его и сметка Видны начальству... Чуть подшлифовал Еще ученость по военной части – Спецфакультет разведки посещал Во Фрунзе-академии... И – здрасьте! – Его десятилетье Октября Вне армии встречает – в Коминтерне... Интернационалу путь торя К заре свободы, чтобы меньше терний Досталось иностранцам, их учил Наукам – сплошь военным и шпионским, Чем нашим разведслужбам послужил И будущим – в соцстранах... Вашингтонским Макс Зильбер – так теперь его зовут – За океан направлен резидентом... Видать неслабо наворочал тут: Когресс им занимался... Несть моментам Числа высоких, звездных в той судьбе: В Шанхай направлен Штерн... В Шанхае – Зорге, «Рамзай», поднаторевший в той борьбе С врагом секретной... Контрразведки зорки, Но у шпионов наших – высший класс – Орудуют надежно, филигранно... И Рихард – ас, и Манфред тоже ас – Вершат дела большие заэкранно... Когда пошли испанские дела, То первыми, кого туда Россия Республиканцам в помощь послала, Как раз и были Штерн и Берзин... Сила – У Франко... Он, мятежный генерал, Войны гражданской главный вдохновитель, Мадрид со всех сторон атаковал, Талантливый и опытный воитель, Харизматичный лидер и стратег... Он всем хорош, но враг республиканцев. С ним – армия... Романтики из всех Далеких, близких стран – спасать испанцев Примчались... А правительством испуг Владеет, нет ни мужества ни воли... Вся оборона города из рук Вон плохо управляется... Так что ли Быть может город лучше сдать врагу Без боя? – Штерн ответствует сурово: -- Сдаваться не хочу и не могу... Моя присяга – не пустое слово... Честь выше смерти -- и велел собрать Приехавших на помощь иностранцев, Скучающих (--А чем себя занять? Приехали сюда спасать испанцев, Но, видно, никому мы не нужны...) -- Пришла пора, товарищи... Наш выход... Республика зовет... Сперва должны Усвоить твердо, что не ради выгод, Не ради бакшиша и барыша В смертельный бой с франкистами вступаем, А так велят нам совесть и душа... И если это кредо разделяем, Готовы в битве жертвовать собой, То – все... Побатальонно – разделиться! Кто воевал на первой мировой, Два шага – шагом марш вперед! Разбиться Поротно и повзводно!... Вы, вы, вы – Отныне -- командиры батальонов... Назначьте, не теряя головы, Комрот и комвзводов! Вы -- смерть шпионов, Бригадный контрразведчик!... Комиссар... Начштаба... Вы – нач. тыла...— В две минуты По должностям бывалых расписал... -- Ишь, раскомандовался... Футы-нуты... А если я, к примеру, не хочу... -- Из строя -- выйти! – Кто еще не хочет? Я видел: вы кивали... -- Я молчу! -- Последний шанс дается всем... Короче, Не хочешь подчиняться, выходи Сейчас из строя: дескать, не желаю... Позднее с дисциплиной не шути: За разгильдяйство лично расстреляю... Тем часом Франко шустро наступал... Ему сопротивлялись безнадежно Рабочие отряды... Генерал- Мятежник полагал, что вовсе можно Защитников республики в расчет Не принимать... Уже в столице хаос – И «пятая колонна» знака ждет, Команды... Словом, с гулькин нос осталось Смешной и победительной войне – И разработан ритуал парада: -- Так, я в Мадрид въезжаю на коне... -- На белом, вороном?... -- На белом... Надо Найти в конюшнях белого коня... Но смирного... Пусть будет наготове... Пусть журналисты каждый день меня Интервьюируют.. Желаю, дескать, крови... -- А что на фронте... Скоро белый флаг Поднимут интернационалисты?... -- Пишите, что Мадрид у нас в руках... -- Уверены? -- Сеньоры журналисты, Конечно, я уверен... Воевать Республиканцы вовсе не умеют... От вас, сеньоры, не хочу скрывать: Уже гаротты вскоре почернеют От их вонючей крови... Пусть дрожат, Бегут пусть... Я преследовать не стану... А тем, что не сдадутся – жуткий ад Готовится... К республиканцев клану Прибились чужеземцы – всякий сброд... -- А вам не помогают чужеземцы? К примеру, кто оружие дает?... -- Известно миру: итальянцы, немцы – Фашисты, словом, с вами заодно... -- А может, вы и сами из фашистов? -- Бред сумасшедших... Ладно, все равно: Гоните в шею этих журналистов!... Но только чудеса случились вдруг: Республиканцы так накостыляли Франкистам! Все узнать из первых рук Желает пресса... Прессе представляли Героя обороны... Генерал Канадец Клебер... Он высок и статен. Немногословен... Точно отмерял Ответы – был предельно аккуратен В словах, хотя деталей не скрывал, Что родом был из Австрии, участник Войны народов, даже побывал В плену у русских, воевал за красных... Потом в страну кленового листа Уехал и натурализовался – Все по легенде... Ясно, неспроста В Испании Штерн Клебером назвался. Такое имя ранее носил Один наполеоновский вояка... Как Манфред Штерн -- и тот австрийцем был, Не знал в бою сомнения и страха – И заслужил от собственных солдат Почетный титул «Храброго из храбрых»... О генерале Клебере твердят Взахлеб газеты, точно бьют в литавры: Разбила в щепки, отстояв Мадрид, Одиннадцатая интербригада – Фашистов и у Франко бледный вид – Куражился над прессой, а не надо... В серьезных исторических трудах О той войне отмечен с похвалою Блестящий Клебер, размоловший в прах Франкистов под Мадридом... Той порою Обычные интриги начались: Республиканский главковерх Миаха Завидовал и злился... Злись – не злись, А победитель – Клебер... Вертопраха Жгла зависть – и пытался вертопрах Вовлечь в свою орбиту Матэ Залка... Но тот отбрил негодного, в словах Достойных лапидарности Бальзака: -- Я Клебера могу и не любить, Но нелюбовь к нему великий подвиг Не может исторический затмить... И от меня интриг не ждите подлых... – Но был иной любитель злых интриг. Он из Кремля творил герою шкоду... НКВД –исты сталинский задвиг Хотят исполнить: мол, не место сброду: Троцкистам, анархистам и т.д. -- В интербригаде... Расстрелять – и точка! -- Я не предам товарищей!... – В беде Сам оказался... Пытки, одиночка В Лефортово... Пытали, мол, признай Себя шпионом Франко... Страшно били... Законопачен в лагерь... Самый край Гулаговской нетающей Сибири... Здесь встретил и позднее написал О встрече с Штерном в лагере Жигулин, Как Манфред и кормил их и спасал От пневмоний зимой... Подкараулен Герой бесовской властью... Только год Еще потом он подышал свободой – И вновь ГУЛАГ, где вскоре и умрет Герой-земляк... Звезда... Печальной кодой Высокая мелодия судьбы В бесчеловечном мире завершилась... Я верую, что волею Судьи Вознагражден за муки... Божья Милость Наверняка великая дана, Тому, кто не пуская в душу беса, Был праведен... Высокая цена Той праведности... Плотная завеса Скрывала тихий подвиг земляка... Но свет звезды погашенной на землю Летит десятилетья и века... И я, как в детстве, на звезду глазею... Три брата Штерна было, три звезды... Разведчик Вольф не избежал ГУЛАГ’а, Позднее занял видные посты В компартии австрийской, бедолага... Историк Лео в бывшей ГДР Стал боссом академии научной... Кровавый век немало злых химер Добавил и его судьбе докучной... Первый черновицкий космонавт Распад СССР... Мечте – каюк! Уже над миром не взлететь «Бурану»... И черновчанин Леня Каденюк, Пилот «Бурана», прикипел к экрану: Политики без жалости судьбу Калечат космонавта-украинца... А он всерьез учился – и ко лбу, Прижал ладони в горе... Очевидца Я той картины не нашел нигде – Вообразил ее – и сам в печали... Но все-таки земляк к своей звезде Взлетел... Не на «Буране», а на «Шаттле»... Как ликовала Украина! Как Все Черновцы и пели и плясали... Шестнадцать суток в космосе земляк – Все в Черновцах дыханье задержали... В Борисполе толпа... В аэропорт Приехали на черных лимузинах Начальники всех рангов... От забот Привычных отрешилась мама – Нина Андреевна... Должно быть, тихий сквер «Садок вишневый» ей напоминает У хаты клишковецкой... Пионер Еще не космонавтики – сажает В родную землю саженец – орех... И мать его в Борисполе встречает. Ее сынок поднялся выше всех! Она корреспонденту отвечает: -- Конечно волновалась – я же мать. Молилась – и услышана молитва... Он возвратился – и его обнять Мечтает Украина... – Просто битва Здесь назревает в аэропорту: Где каждый хочет оказаться ближе К Герою, что высокую мечту Сумел осуществить... -- А я увижу Сыночка? – Тихо спрашивает мать. – Толпа-то непомерная. Задавят... -- Не надо, мама, сердце волновать. Все будет замечательно... Восславят Отныне и на долгие века И в Украине и на всей планете Любимого сынка – Каденюка -- Полковника, Героя... Все на свете Отличия не смогут заменить Герою доброй маминой улыбки... -- Ну, вот и я... Вернулся... Будем жить По совести, стараясь, чтоб ошибки Не доставляли людям горьких бед... Встречала хлебом-солью Украина, У каждого встречавшего – букет... Венком из васильков и из барвинков -- Его из Новоселиц привезла Надежда Каденюк, его кузина – Родная буковинская земля Герою воздала... -- Невыразимо Я счастлив! Я вернулся! Я всегда Во всем неотделим от Украины... Я верю: у страны моей звезда Счастливая: легенды и былины Ее оптимистичны – и взлетит Моя страна в стремительном подъеме...! А мать на сына с нежностью глядит, Мечтая, чтоб все кончилось – и кроме Ее и близких рядом – никого... Он станет депутатом, генералом – Сверхважною персоной... Но его Мать помнит беззащитно хрупким, малым... И генерал для мамы навсегда Ее пребудет Ленечкой – ребенком... Промчатся над планетою года... Не раз еще во вдохновенье звонком Придет героев космоса встречать С букетами в Борисполь Украина... Но эстафету подвигов начать Послала сына ненька-Буковина... София Ротару ... Неспокiйна рiчка Вьється наче змiйка, Тулиться близенько До пiднiжжя гiр. А на тому боцi, Там живе... Софiйка В хатi, щo сховалась У зелений бiр... Прошу простить, Михайло Ткач, поэт, За то, что соизволил озадачить... Вы создали шедевр, сомнений нет -- Его всегда хотел переиначить, Поскольку мне казалось, что она Как раз и есть та девушка из песни -- В которую планета влюблена – За то, что в мире не найти чудесней... Я с юности не мог не оценить Волшебный дар и красоту землячки... Ее портрет журнальный сохранить Старался в тайне от друзей в «заначке»... В журнале «Украина» тот портрет – В киптарике и блузке-вышиванке -- Был на обложке – и немало лет Был мною сохраняем в бессознанке... Я в Криворожье тяжело пахал, Осваивая старый экскаватор – И по землячке песенной вздыхал... Но был другой. И он вошел в кильватер Той нежно-романтичной красоты... Он, тот другой, тогда служил солдатом... И он поклялся: -- Соня, будешь ты Моей женою – бедным иль богатым Мне суждено прожить семейный век -- Для счастья милой приложу все силы, С тобою буду сам счастливей всех, Поскольку нету на земле красивей... – Журнал с портретом у него другой, На русском языке, но тот же образ, Вошедший в душу -- нежный, дорогой, Пленивший всю страну, не только область, Откуда оба родом... -- Евдоким, -- Ты переписку завяжи с землячкой. Ты парень видный... Девушке с таким Не стыдно погулять по Кобылянской, -- Подталкивают парня земляки... В Тагиле Нижнем служат черновчане... -- Она – звезда... Мне как-то не с руки... -- Пиши письмо – твердят однополчане... И парень написал в журнал письмо С признаньями в любви своей Софии, Наивно и бесхитростно, как смог, Как часто пишут звездам рядовые... Но кто-то из журнала переслал Письмо солдата девушке с обложки... Письмом ее расстрогал... И не ждал, Но получил ответ... Пути-дорожки Порой необъяснимы у любви... Что предначертано, должно случиться... И вот они друг с дружкой виз-а-ви, Глаза в глаза... Пусть радость их продлится... Он, в Черновицкий университет Вступил и стал играть в его ансамбле... И девушку с обложки в их октет Позвал солисткой, чтобы не ослабли Те нити, что уже связали их -- В едином ритме два сердечка бились... Потом случился тот высокий миг, Когда она и он в любви открылись... И мне немного в жизни повезло: Я через Киев ехал в Криворожье. Меня о стены било и трясло, Когда шагал на тамбурный порожек... Тот поезд был особенным... Ведь в нем Посланцы буковинского искусства В столицу Украины на прием Восторженный и бурный мчались... Чувства Мои взыграли... Увидал ее... Причем, вначале не поверил даже В чудесное везение мое... В проходе со Степаном Сабадашем Стояли, по-молдавски говоря... Обидно стало: столько лет, выходит, Без пользы жил на Буковине, зря: Незнание молдавского подводит... А тот, другой, не ведавший азы, Но, видимо, была покруче воля, Он постепенно выучил язык – И стал Софии верным мужем Толя... Судьбина приземленная меня В толпу чернорабочих затолкала, Хоть песни, колокольчиком звеня, Зажглись в душе -- неярко, в треть накала... А девушка в киптарике уже, София, на всемирном фестивале Медалью – нет, не из папье-маше – Из золота отмечена... И дали Не только за созвучие имен -- София в СОфии стяжала славу – За красоту и песни... Сладкий сон Стал явью – и медаль дана по праву... В селе под Новоселицей она В крестьянской каса маре подрастала, Где трудятся с темна и до темна, Но там и песня ладная звучала... Дошедший до Берлина фронтовик, Глава семейства Михаил Ротару, Без песни обходится не привык И сам пел так, что за душу хватало... И мама Александра не могла Без песен – и они звучали в хате... Сестрица Зина – старшая -- жила... Лишь звуками... Споет – и умолкайте... В семье Ротару – шестеро детей: Два парня, а сестричек аж четыре... По возрасту вторая – Соня... Ей Досталось быть звездой в подлунном мире... Все помнят, как ансамблик из сестер Ротару появился на экране... Такой невыразимо звучный хор Молдавский пел тогда фольклор, пока не Ансамбль «Червона рута» заиграл – А во главе -- супруг Софии Толя... Аранжировки – чудо, а вокал – Нет слов, лишь междометия... Мирволя, Софии, грозный Лапин пригласил На майский «огонек» в семидесятом... Наш курс журфака на подхвате был -- И видно всем допущенным ребятам, Что скоро станет мамой сверхзвезда, Но пела изумительно, конечно – И красотой сияла, как всегда – И стала всенародно, всесердечно Любимой... И родился сын, Руслан... И он, как мама, в августе, но позже... А мне диплом достался – и послал В Сибирь меня мой жребий... Ну, так что же: Гастрольные маршруты сверхзвезду- Землячку, что в Союзе всех известней, В Сибирь однажды тоже приведут, Где на мои стихи слагает песни Мурашкин – композитор молодой... И я пришел с напетой им кассетой В гостиницу... Мне говорят: -- Постой, Нет в номере... Она зимою этой Впервые на рыбалку собралась... -- Что передать ей? -- Вот – кассета... Песни... Мой телефон... – Похоже, не зажглась – Не позвонила... Не везет, хоть тресни... Летят неумолимые года... Поверишь ли: она уже бабуся? Но неизменно, чудно молода... Меняет время моды, портит вкусы... В Израильской Натании звезда С учительницей первой повстречалась... -- Я, тетя Маля, помню вас всегда... -- Я тоже, Соня... С детства отличалась Воспитанностью и усердьем ты -- И вот -- границ твоя не знает слава.. -- А ваш супруг? -- Его уж нет... -- Цветы Все на могилу отнесем по праву... Ведь он меня истории учил И в школе основал музей Ротару. Он, Лазарь Моисеич, честно жил -- И он допущен к райскому порталу... -- Нет, дурновкусье к ней не пристает, На репутации не виснут сплетни... Она все вдохновеннее поет... Хотя бы раз «Червону руту» спеть с ней – И, уподобясь Фаусту сказать: -- Остановись мгновенье, ты прекрасно... Хочу звезде-землячке пожелать Прожить по меньшей мере троекратно В сравненьи с тем, что прожито уже – И пусть звучит немеркнущая песня В эфире, в зале и живой душе... Я слушаю – и таю в песне весь я... Иван Миколайчук «Гадюку» сотворили в Черновцах, На Заньковецкой, в частности, снимали Фрагмент под ливнем на моих глазах: Из рукава прещедро выливали На голову актера весь объем Автоцистерны противопожарной... Сняв кадр, заботу проявив о нем, Согрели парня чаркой горилчаной... В «Гадюке» нехорошего играл Иван Миколайчук – такого гада... Но красотой девчонок наповал Сражал необычайной... Это ж надо! И техникум строительный тогда Для фильма под тюрьму гримировали -- (Я в нем как раз учился в те года) – И после мы в картине узнавали Крутой подъем на техникумский двор... Иван был ослепительным кумиром – Не модным, но любимым... До сих пор Остался для меня незаменимым Гуцульской выразителем души... В «Тенях забытых предков» Параджанов Ивану выдал тайные ключи От душ всех украинских киноманов... В Чартории стоит старинный дом, В землице утопая потихоньку... Десятеро детей взрастало в нем. И был один – он выразил эпоху... В той хате пахнет чаем травяным, Качается простецкая колыска... Труба рисует в небе буквы... Дым – Как Господу секретная записка... Отсюда, повзрослев, Миколайчук Пошел торить свои земные тропы... Простой гуцул, крестьянский сын и внук, Встал вровень с киномэтрами Европы. Все поняли мгновенно: он гигант... От «Сна» и от «Теней забытых предков», От фильма к фильму -- рос его талант, Который тщетно загоняли в клетку. А он упорно противостоял Попыткам отравить живую душу, Храня в душе высокий идеал – -- Не отступлю, твердил себе, не струшу... Он был максималистом и в любви: Однажды выбрал в юности Маричку, Взял в жены, чтоб пред Богом и людьми Быть человеком... Он имел привычку Твердить: -- Мужчина – недочеловек, И женщина – не человек... Лишь в сумме, Лишь оба вместе – человек – ковчег, Того, что содержалось в Божьей думе И было в День Шестой сотворено... История Ивана и Марички – Сама собой – отличное кино О душ высоких нежной перекличке... И вспоминая Николайчука, Мы к пушкинской сентенции восходим О гении-злодействе... Чепуха? С поэтом согласимся – и поспорим С противниками... Нам Иван – пример. Он был феноменально, мощно – добрым. Лучился светом тех, нездешних сфер, Он был так добр, что, полагаю, кобры – И те бы жало прятали при нем... Он взял в свой дом Гаврилюка Ивана, Безвестного... Стал признанным потом Актером украинского экрана... И не случайно Быков Леонид Его душеприказчиком назначил, Предчувствуя, что жизнь его летит Стремительно в кювет... Он не лихачил, А просто потерял способность жить... Причиной жизнь, а вовсе не дорога... Не дали им искусству послужить – И уходили гении до срока. До срока и Иван Николайчук Ушел, свое кино недоснимавший, Как пахарь, в поле позабывший плуг – Не возвратившийся, недопахавший... Остались фильмы. Больше двадцати. А их могло бы быть намного больше. Прости, кино, что он на полпути С дистанции сошел... Помилуй Боже – И душу озаренную прими В твоих пресветлых вышних эмпиреях. Он был один из лучших меж людьми. Пусть не успел всего... Великий Рерих Предрек: стремленья будут высоки, Но вниз снесут плывущего потоки... Он был плывущим поперек реки. Его снесло, разбило о пороги... Он так любил родные Черновцы – И Черновцы Ивана не забыли... Взлетают, крылья пробуя, птенцы, Над Черновцами – неба изобилье... Дмитро Гнатюк ...И в старости – божественно красив Великий мой земляк – Дмитро Михалыч... Дай, Боже, долгих лет и юных сил... А голос и талант – не перехвалишь... Мне незачем включать магнитофон: Глаза закрою – и во мне негромко, Но во всю душу – страстный баритон... Вихрилась над планетою поземка – И над челом сиятельно легла... А голос стал и глубже и мудрее... Так далеко дорога увела От песенных Мамаевцев... Щедрее Едва ль Всевышний мог бы одарить – И если б можно жизнь начать сначала, То прожитое рад бы повторить... Я помню фильм, в котором прозвучала Немеркнущая «Ридна маты...» Он Свой голос многим подарил картинам... Я песней «Кров людская...» поражен... Так вовремя на жизненном пути нам Гнатюк в раздумьях-песнях открывал Духовные ориентиры-вехи, Он нас от конформизма отрывал... О нем, как о певце и человеке... Все скажут только доброе... Певцы Великие восходят с Буковины. Послами доброй воли Черновцы Их направляют штурмовать вершины, Преумножая на Земле добро... Пожалуйста, исполните нам снова Заветную, любимую, Дмитро Михалыч... Пусть нас музыка и слово Расстрогает, из будней уведут, Омоют сердце дивной красотою... Синхронно с вами души запоют – И позовут в дорогу за мечтою... Михаил Эминеску Нас просвещает многознайка GOOGLE – И даже демонстрирует монетку: В СССР был отчеканен рубль К столетию кончины Эминеску. Ему б тот рубль пришелся в самый раз: Как многие великие поэты Перебивался с хлебушка на квас. Жаль, нещедры к поэтам их планеты. Коль нету хлеба, будет в мире грез Выстраивать свое существованье... Он, как и я, в том городе подрос, Чье на слуху у вас теперь названье. Скажу вам больше: в первый школьный класс, Вошел я в зданье с памятной доскою, Что извещала: ранее, до нас, Учился Эминеску здесь... Не скрою Я не читал тогда его стихов. Прочел позднее, правда в переводе... Теперь я знаю много языков, Да лишь румынский все не в обиходе – Прощения прошу, мой Черноуц... А мог бы: я по языкам отметку Всегда имел отличную... Боюсь, Что все ж не прочитаю Эминеску И впредь в оригинале, чтоб потом Пересказать особенным манером По-русски... Что поделаешь? Живем Вполсилы, в треть способностей... Карьером Несется жизнь – и все от нас, от нас... Родился Эминеску в Ботошанах, А в Черновцах шесть лет являлся в класс Классической гимназии... О шансах Карьеры деловой не помышлял – И раньше срока прекратил ученье... Уже он потихоньку сочинял И первое свое стихотворенье В «Фамилию» -- (журнал такой) – послал. Порадовался: опубликовали – И странствовать отправился: желал Уроки брать у жизни... Преподали Лишения и голод пацану Жестокие и честные уроки... Был конюхом, суфлером... Всю страну Пешком истопал... И собрал в итоге Мировоззренье, без чего поэт Несостоятелен... И быт народа Исследовал в тех странствиях... Сюжет Судьбы в исканьях нравственных три года Выстраивал упорно Михаил... А далее он стал студентом в Вене, На лекции в Берлинском походил Для расширенья знаний универе... В стихи его – борьба добра и зла, Конфликт искусства с жизнью, антитеза Любви земной и песенной вошла... При этом поэтическая греза Набрасывает романтичный флер... Его стихи как будто на котурнах, В них словно бы к реальности укор За то, что приземленна, «некультурна»... Он пишет, пишет... Первые стихи Патриотичны в мироощущенье – («На смерть Арона Пумнула») – ярки... В семидесятые – в стихотворенья Вошли идеи классовой борьбы... В провидческой поэме «Император И пролетарий» промарксистски был Настроен... Как известный литератор В Румынии привечен, возвратясь... Здесь уделил внимание фольклору, Работая в библиотеке Ясс... Стал погружаться в прозу в эту пору И в публицистику... Вошел народ, Как главный персонаж, в его творенья. Его он идеалом изберет. Народу посвящая вдохновенье, Поэт определил, что антипод – Буржуазия: лжива и продажна. В разврате, бездуховности живет... Позднее в Яссах, что отметить важно, Поэт на просвещение влиял: Инспектор школ народных, он пытался В жизнь претворить высокий идеал... Какой-то след, наверное, остался... Потом он переехал в Бухарест. Газета «Тимпул» с Эминеску дружит... Разлад в душе: поэт несет свой крест – Он идеалу отрешенно служит, А жизнь от идеала далека: Власть чистогана монстров порождает. В душе непреходящая тоска – И он себя от жизни отчуждает. Рождаются прекрасные стихи, Но постепенно лопаются связи С реальностью, все более штрихи Потусторонности видны в его отказе Принять чужие правила игры – И он ушел в закрытый мир куда-то... От нас, по счастью, скрыты те миры Беспамятства, откуда нет возврата... Но наш эгоистичный мир людей Берет стихи ушедшего поэта, Богатство чувств поэта и идей – И в этом обоюдная победа... Ольга Кобылянская Загадка: что есть общего у них, Кого я перечислю по порядку? Извилины включите хоть на миг – Ну, постарайтесь огласить разгадку. Я первой вам студентку назову Из универа имени Лумумбы – Порадовала красотой Москву – Чудеснейший цветок столичной клумбы. Теперь готовьтесь: называю ту, Что следует за первой в нашем списке. Она в Одесском аэропорту Директор... Прочитаю без запинки, Что третий номер в Криворожье нас, Приводит -- в неуказанную школу... Как раз она сейчас заходит в класс Учительницей... Угадали? «Шпору», Я понимаю, вы не припасли – И не сумели отыскать разгадку... Еще добавлю: авторша «Земли» Заглавная в том списке... Все не гладко? Ну, что поделать? Раскрываю сам. Не знал, что недогадливы настолько... Сперва подсказку предлагаю вам: Зовут всех выше названных... Да, Ольга... И общая фамилия у них... Да, Кобылянская... Ну, слава Богу, Разгадка прозвучала... Автор книг – Первопричина, ясно... Понемногу Мы к пониманью факта подошли, Что в мире помнят гордую землячку, Коль в самых разных уголках земли Так называют девочек... Враскачку Гуляли вечерами всей толпой По улице, что то же носит имя... Боюсь, что «Землю» мы тогда с тобой Еще не прочитали... Колдовскими На Кобылянской были вечера... А здесь она сама жила когда-то В окно глядела и любви ждала И, презирала немца-супостата, Румына... И когда в сороковом Советы пнули наглого румына Красноармейским грубым сапогом – И стала украинской Буковина, Писательница высказалась «за» Публично – в украиномовной прессе... Ее тотчас продвинули в ферзя, Чтоб в идеологическом замесе На классика ссылаться: коль она, Мыслитель европейского масштаба, Поддержка коей Сталину ценна, Сказала «За!», то пусть умолкнут жабы, Тот «аншлюс» осудившие вразброд... Но наступает год кровавой тризны Ломает судьбы сорок первый год – И Буковина, бедная отчизна, Вновь под пяту румына попадет... Бесчинствовует румын на Буковине... Уже из кресла Ольга не встает Она парализована, но ныне, -- Считает Кобылянская, -- должна Тем более сказать прямое слово Протеста, гнева... Вызвала она Злость сигуранцы... Ей грозят сурово Военным трибуналом, но ушла От власти короля и Антонеску Под Божью власть, туда, где не могла Земная -- по-румынски и немецки – Властительницу дум приговорить, Поскольку Высший суд над ней свершился... А в мир ее души приотворить Окошко до конца я не решился – Стесняюсь... Не желала ведь сама Над «i» расставить точки однозначно. Нам ни осталось ни клочка письма, Где из контекста явно и прозрачно Дала бы знать нам Ольга, что ее И поэтессу Лесю Украинку Не просто дружба жгла, как уголье, А... Ладно – дорисует пусть картинку С сочувствием читатель до конца – И понимает, а не осуждает Ту, чья душа, как прежде, в Черновцах Незримая над городом витает, Где ежечасно кто-нибудь ее Упоминает имя, где со страстью Плетут актеры тонкое тканье Из дум ее и чувств в стремленье к счастью, Что счастью равнозначно, а итог Всегда трагичен, ведь бессмертья нету... Освобожденный от фашистов мог Свою звезду сиятельную эту На гордую орбиту вознести В сорок четвертом благодарный город: На Кобылянской уголок спасти, В котором жар души и внешний холод Любовь и нелюбовь пережила: Ее квартиру сделали музеем, А улица, что имя приняла, Где бродим вечерами и глазеем, Где тайно наполняется душа Любовью, вдохновением и светом – Та улица так дивно хороша... Музей с ее рабочим кабинетом, Ее вещами, книгами – хранит Ее души высокой отраженье – И эхо нежным голосом звенит, В нас отклик пробуждая и волненье... У гения загадочна стезя И логика судьбы необычайна Его простою меркою нельзя Измерить, в нем всегда сокрыта тайна. Сто разных «почему?» да «отчего?» Навеки остаются без ответа... Один Господь все знает, но Его Маршруты неисповедимы – это -- Как аксиома... Ольга родилась, Когда была над Южной Буковиной Австрийского помазанника власть... Пан Юлиан с дражайшей половиной Квартировали в тихом городке С названием полурумынским: Гура- Гумора... Дом – и яблони в садке, Язык царит немецкий – вся фактура... Потом – Сучава, Кимполунга... Суть Тех странствий очевиден: выживанье. Где заработок был, туда и путь... Высокий смысл в том тягостном скитанье: Образованье высшее сынам – Их пятеро в семье – с натугой дали... -- А Ольге и Евгении? Ну, вам Ведь замуж, это значит, что едва ли Имеет смысл распахивать кошель... В начальной школе годика четыре Дойч поучите: «гутен морген, шнелль...» -- И баста... Папа с мамой не шутили -- И трое старших: Максимиллиан, Владимир, Александр – пошли в юристы, Филологом стал классным Юлиан, Степан – военным... Девочек – на выстрел Не принято к наукам подпускать... Пан Юлиан с супругой рассудили: -- Конечно, пусть научатся писать – И ладно... Так сестрички походили В начальную, а остальную всю Потом науку добывали сами Из книг и жизни... И Эжена Сю Сверхмодного читали и стихами Марали, как положено, альбом... Все, как у всех... С одним отличьем только: Все девушки мечтали об одном: Замужестве – тут все кончалось... Ольга Мечтала об ином: писать, творить, Участвовать в общественном движенье... С подругами об этом говорить? Никто и не поймет ее решенье... Держать в секрете – и читать, учить, Глотать науки целыми томами – И потихоньку начинать, творить, Попробовать перо... А чтобы маме Доставить радость, первые стихи Ей посвятила Ольга – на немецком... Здесь видятся особости штрихи: Язык немецкий в обиходе местном – Обычен – и для Ольги он родной. На нем рассказ дебютный написала – «Гортензия» -- и – поворот чудной: С трудом сама его перелагала На украинский... Так и повелось: Сперва рассказ напишет по-немецки Потом лишь переводит вкривь и вкось... На украинском высшие отметки Едва бы получала – и потом Ее рассказы, повести, романы Всегда, всегда в редакторе крутом Нуждались... Ну и что? В том нет обмана, Что украинским классиком ее Признала просвещенная громада... Иных ее творенья в колотье Кидало: -- Порнография! Не надо В литературе откровенных тем, Не надо страсти, ревности и боли... Чего желает женщина – зачем Писать, читать об этом? В странной роли В ее твореньях женщина... Она В них не объект желаний, а источник... И психология ее темна – Сплошное ницшеанство, если в точных Оценках обозначить этот вздор, Что пишет, эпатируя громаду С презрением к народу... Приговор Суров: читать те «творы» надо, Но для того лишь, чтоб критиковать...— Читайте, господа мои, читайте... Ну, а ее призвание -- писать О ценностях живой души... Вперяйте Глаза, сердитый критик, в новый «твор»... Но кто-то подал голос за новинку -- И вдруг умолк хулящий Ольгу хор: Найдется ль кто, кто Лесю Украинку Осмелится оспоривать? Она, Всеукраинский светоч по признанью, Той буковинкою восхищена... Легла поддержка эта в основанье Того литературного пути, Который Кобылянская торила По целине, сквозь бурелом... Спасти Новаторшу от травли – главным было Стремленьем поэтессы. А потом Связала две души высоких дружба... Давайте книги Ольги перечтем... «Царевна», «Человек»... Привыкнуть нужно К особым поворотам языка... Но образы, сюжеты – искрометны... Ее рука уверенна, крепка... Вот "Valse melancolique"... Массивны, плотны Литые фразы – и во всем видна Самоотверженная честность чувства – Со смелостью такой она одна Себя творила средствами искусства... В начале девяностых – в Черновцы Переезжает Ольга... Этот город Культуры украинской образцы Являл и вдохновлял, давая повод Писательнице проявлять себя Как активистке женского движенья... Впервые, репутацию губя, Эротику в высоком обнаженье Представила в «Природе»... Берегла Стыдливость неприученных и робких: В грозе зашифровала, как тела Сливаются в оргазме... Ищет тропки К тому, чтоб передать апофеоз Набором музыкальных аналогий Красиво, поэтично... Ну, вопрос Естествен: эротичных апологий, Кто прототипом в тех твореньях был? Сама и приоткрыла ту завесу, Признавшись, первым Ольгу полюбил Не украинец – немец... Эту пьесу Сыграла за границей... В Черновцах Она любовь мучительно искала – Раба любви... Любовь ее в тисках Держала цепко и не отпускала. Любить для Ольги важно, как дышать... Объект нашелся, нежностью лелеем. Никто не в силах Ольге помешать Увлечься украинцем Маковеем... В рассказе «Доля» описала шок: Пронзила сердце с ним, желанным, встреча... Тетрадь с карандашом... Ушла в лесок, Писала нечто, карандаш калеча... Написанное стало для него Любимейшим на все года рассказом... Поверила, что выше ничего Нет той любви, в которой стали разом Великими и Осип и она – Что та любовь литературы выше – И для потомков более ценна, Чем творчество... Не видя и не слыша Ничьих резонов, ринулась в любовь, Как в омут, затянула Маковея, Поэта и редактора... -- Нет слов, -- «Природа» упоительна, -- краснея, Редактор «Буковины» Маковей Ей разъяснял отказ в публикованье, -- Но слишком откровенно, ей-же-ей... Не в этом ли причина угасанья Горячих чувств к несмелому ему... Как личность и писатель он помельче, Моложе Ольги... Все пришло к тому: Вдруг поняла, что разошлись далече Пути их душ, а, значит, и телам Соединяться скучно и нелепо... -- Прощайте! -- Осип молвил Черновцам И милой Ольге Кобылянской... Лето Их счастья разлетелось на клочки, Уехав, Осип Маковей женился... А у нее сезон глухой тоски – Возможно, что любимый ей приснился... Она не вышла замуж... Никогда Уже никто из всех мужчин планеты В писательницы зрелые года В ней не зажжет те чувства, что воспеты В ее новеллах пламенных, но к ней Приехала Лариса... Поэтесса, Чья дружба становилась все нежней И все нужней обеим, но завеса Здесь будет мной опущена... Не всем Дана способность понимать другого – И эту тему исключу... Затем Иного важного коснусь немного... Мечтала, что возьмет в репертуар Театр спектакли по ее новеллам, Но сценаристу равный с нею дар Был надобен – таким, настолько смелым, Никто себя при ней не проявил... Когда ушла, в театре Черновицком Спектакль «Земля» поставлен все же был Идет с успехом много лет... Привычкам Ходить в театр еженедельно мы Обязаны и Ольгиным спектаклям, Что наполняли мыслями умы И пробуждали чувства в нас – не так ли? Был режиссер отважный – Василько (А может быть – Василько), что и «Землю» Сумел на сцену вознести легко -- (Сижу – и затаив дыханье внемлю) – И «У недiлю рано...»... Перевод Заглавие лишал очарованья И огрублял... Ее душа живет И в ритме поэтичного названья, В его аллитерации самой, В мелодии неуловимой: «... Зiлля Копала»... Старый снимок... Был зимой Наверно сделан... Темные носила Глухие платья Ольга... Тот же стиль У Леси, что порывиста и нервна... А Ольга, руки тонкие скрестив, Задумалась... Об Осипе наверно... Степан Сабадаш Трубач на башне… Полдень… Перекличка Слигованных навеки нот и дней… Уже полвека «Чаривна Маричка» За речку манит молодых парней… А первые, кому запала в душу, Сегодня – белоглавые деды – Опять готовы – (с правнуками) – слушать «Маричку» от звезды и до звезды… Что помню о Степане Сабадаше? Немало помню… Я любил кино… Перед сеансом в «Жовтне» можно даже И песенки послушать заодно… Покуда там, на полотне экранном, Еще не обозначился финал, Оркестрик, управляемый Степаном, Начала фильма ждущих развлекал… А молодежь сегодня удивится: Вживую, без «фанеры» пели нам На разных языках певец, певица… И песни были – не отстойный хлам… Конечно, и «Маричка» там звучала, И «Песня с полонины»… Здесь Степан – (Своя рука – владыка) – мог сначала Проверить песню… Так и поступал Пред тем, как дать путевку в жизнь новинке… Концерт маэстро завершал хитом: «Желаем фильма доброго…» О спинки Сиденья кресел щелкали… Потом Все дружно в главный зал перемещались… Мои воспоминания о нем, Конечно, в голове перемешались: Что ранее случилось, что потом Уже не вспомню… Главное, что – было… Красивый он мужчина, Сабадаш! Костюм всегда – с иголочки, слепила Улыбка… Так артист же! Главный наш Авторитет по части музыкальной… Конечно, это вышло неспроста: «Маричка» стала песней эпохальной… А начинал он с чистого листа… Родился в Новоселицком районе, Что был румынским – шел двадцатый год… А через тридцать лет Ротару Соня Из тех же мест за песнею пойдет… Но речь сейчас веду о Сабадаше… В семействе девять братьев и сестер. Семья бедна – и нет обувки даже… Но над Степаном ангел распростер Крыла – и сердца музыка коснулась… Услышав скрипку, мальчик заболел: Его душа за скрипкой потянулась – Уж он сыграл бы, точно бы сумел… У Сабадашей денег нет на скрипку… -- Отец сказал мальчонке: -- Сделай сам… И он, представьте, сделал! Видно, шибко Мечтал… Мечта навстречу чудесам Вела парнишку сельского Степана… Церковный регент обучил азам, А дальше сам трудился неустанно, Прислушиваясь к тайным голосам, К мелодиям садов и горных речек, К тем песням, что вечернею порой С завалинок звучали и крылечек... Степан увлекся золотой трубой, А после перешел к аккордеону. И тот прославил парня... -- Эй, норок*, Сыграй-ка, музыкант, для нашей свадьбы -- Заплатим... Ну, а чарка и пирог – Само собой... – Играть бы и играть бы Всю жизнь – сулила музыка ему Высокую отраду вдохновенья, Веселую взвихрила кутерьму, Даря Степану звездные мгновенья... Играет день-деньской – не пьет, не ест... Зачем еда, коль музыка питает... Степана приглашают в Бухарест – На всю страну по радио играет... * Привет И королева слушает... Она Степана приглашает жить в столице... Для украинца холодна страна Румыния... Он хочет научиться Всему, что должен классный музыкант Знать и уметь – и быть – высокой пробы... Да, Богом дан недюжинный талант, Но знания нужны высоким профи... Заначив леи музыкой, Степан В бумагах указал себя румыном – (Пришлось: не взяли б, если б не обман) – И он студент консерваторский... С пылом Он в Черновцах теорию учил, Оттачивал и слух и виртуозность... Приход советской власти пережил, Она же, проявив свою стервозность, Консерватории высокий ранг Понизить до училища решила... Закончил в год, когда кровавый «Дранг Нах Остен» рать фашистов учудила... В театре концертмейстером Степан Трудился, новый опыт обретая... Судьба о нем имела четкий план, С судьбой не споря, жил... Судьба простая – Провинциальный скромный музыкант, Но у судьбы иное на прицеле: Степану выдает за квантом квант Тычков, подсказок, направляя в деле, Которому он жертвенно служил, Не отвергая скромной ипостаси... На фабрике Степан руководил Рабочим хором... Подвернулся кстати В газете стих о передовиках – И вот он песню выдал со сноровкой... Конечно, песне той не жить в веках, Но он обласкан в Киеве Веревкой Григорием, который распознал В Степане музыканта Божьей волей... -- Ты – композитор. – Мэтр провозглашал, Напутствуя... -- Эх, поучиться, что ли? – И Сабадаш науки добирал, С оглядкою на дирижерство в хоре... А той порой студент в селе кропал В больничке на ночном дежурстве... Кори, Коклюша, к счастью, не было в селе, Никто по пьянке не порвал сорочку... Заречный бор чернел в ночном стекле – И он в тетрадь кладет за строчкой строчку... В’ється наче змiйка, Неспокiйна рiчка, Тулиться близенько До пiднiжжя гiр... А на тому боцi, Там живе Марiчка – В хатi, що сховалась У зелений бiр... Дом творчества неоценимый вклад Привнес в созданье звонкого шедевра... Объявлен конкурс на «Маричку»... Рад Степан принять участье... Для маневра Училищных хористов подключил – Впервые в хоровом многоголосье Звучит «Маричка... Вскоре попросил Ее Гнатюк – и не осталось вовсе Певцов, кто эту песню хоть разок – Не пел и не любил... Звучит поныне Со сцены и в застолье под «квасок» -- Заметьте, что не только в Украине... Такое счастье выпало творцу – И вдохновило покорять вершины... Взлетая, песни старцу и юнцу Души касались... «Песня с полонины» И «Очи волошкови» хороши... «Ромашки» -- о военном лихолетье... Верши предназначение, верши, Художник – для того живешь на свете... Он знаменит – и власти Черновцов Эксплуатируют и в хвост и в гриву. На праздниках, на конкурсах певцов – Как без Степана? Трудно... Быть бы живу... На нем – три хора, «Жовтень» и ансамбль «Маричка»... И к «Борису Годунову» Массовки... Черновицкий парт-нотабль Задачки Сабадашу ставит снова... То в Киев он летит, то в Ленинград, В первопрестольной во дворце кремлевском Ансамблик темпераментных девчат Овации срывает... На московском Капризно-строгом зрительском лице Восторг... Его «Гуцулочки» и «Вишни» Исполнены ансамблем во дворце Столичном – и опять в шедевры вышли... А Сабадаш теряет к жизни вкус. Не радует успех, здоровье тает... Сказался многолетний перегруз – Он что-то поменять в судьбе мечтает... Ему дают жилье в особняке... С обкомовским инструктором – соседом – В друзьях... О Леониде Кравчуке, С которым по субботам пред обедом Играют в карты – (тот мухлевщик, жох) – Степан категорично предрекает: -- С такой ухваткой ждет его прыжок В карьере... А тоска не отпускает... Его столица древняя зовет – И он переезжает – и в столице В дворце «Жовтневом» трудится, живет... Другое время и другие лица... Он пишет песни... Жаль, но ни одна Не поднялась до уровня «Марички»... Похоже, что родная сторона Ему дарила тайные отмычки К секретам песни, а когда Степан Стал киевлянином, отобрала их... Не нам судить... Протопав по стопам Творца от дней давно ушедших, ранних До нынешних -- его взблагодарим За песни, что нам душу согревали... Нам выпало прожить синхронно с ним... Всевышний, утоли его печали... Владимир Ивасюк Семидесятый... Песней вся страна Покорена... Рождение шедевра... Елена Кузнецова... Вот она «Червону руту» спела самой первой -- (На Театралке сняли этот клип) -- Солистка из ансамбля «Буковина»... Вы были в Черновцах тогда? Могли б Услышать сами: трепетно, невинно Ту песню, как признание в любви, Пронзительно, восторженно и жарко, Как смелый вызов парню виз-а-ви Исполнила девчонка-черновчанка... А парень – сам Володя Ивасюк, Мелодию с душой своей сложивший. Та песня к ней пришла из первых рук – И весь народ, ту песню возлюбивший, С той песней принял в сердце и ее... Как я, Володя был тогда студентом... Престранное везение мое: Курс на картошке... Я же тем моментом С последствиями травмы в ССО Отпущен в Черновцы... Я это видел! С начала до конца я видел все... Какую песню этот парень выдал... Как раз на переломе сентября Снимали этот клип на Театралке... И вот она, синкопами бодря, Всех нас завоевала по нахалке... Ах, что за песня! Музыка, слова... Такая свежесть в ней, такая сила! Не оторваться – сердце, голова Сдались ей, чтобы к счастью возносила... Ходили слухи: Ивасюк влюблен В певицу из ансамбля «Буковина», Что тот шедевр был ей и посвящен... Кто скажет точно? Может быть... Картина Той съемки не забыта посейчас... Еще из уст в уста передавали, Что подарил на перстеньке алмаз... А вы что о той девушке слыхали? Ансамбль «Смеричка» был уже потом Хоть в прессе первым тот ансамбль назвали... В ансамбле том изъяна не найдем: Василь Зинкевич, Яремчук Назарий Задор старались в песне подчеркнуть, Безудержный напор и темперамент, Но здесь они пережимали чуть... Вокалу незатейливый орнамент С гуцульским колоритом добавлял Аранжировщик – клавиши, гитары... «Червоной руте» дарят свой вокал Гнатюк, Гуляев, Сонечка Ротару... У каждого певца подходец свой... К примеру, романтично и с грустинкой Пел Константин свет Дмитрич Огневой... Журнальчик «Кругозор» с его пластинкой Потом мне удалось купить в Москве... Закончив этот курс, стажировался На радио Московском. Ну, так с кем Румынских меломанов постарался Я познакомить, радиожурнал Готовя для трансляций в Бухаресте? С Ивасюком... А песню исполнял В знакомом варианте – честь по чести – Он: Константин свет Дмитрич Огневой... Мне было ближе это исполненье... А вскорости уже над головой Из каждого окна звенело пенье: «Червону руту» весь Союз запел... В той песне было что-то от «Марички, Но это я не в нотах разглядел, Не в ритмах и стихах, а в перекличке Тех вдохновенных и высоких чувств – Их обе песни ясно выражали... Ах, песня! Ты превыше всех искусств... Все Черновцы Володю поддержали... Занятно, что один из двух «отцов» «Марички» был предтечею Володи По институту. Здешний мед – творцов Наладил выпуск... Что ж, и песня вроде Лекарства – избавляет от хандры, Гармонизирует работу сердца... В мединституте, видимо, горды Преподы и студенты от соседства С Володей, что внезапно стал звездой... Но с детства так трудна его дорога, Ах, до чего трудна, хоть волком вой – Судьба его испытывает строго... Родился он, Владимир Ивасюк, В местечке Кицмань здесь, на Буковине... Всем стало ясно: музыкальный слух! Родители задумались о сыне: Его же надо музыке учить, А в Кицмане покуда нет музшколы... -- Давай начальству жалобы строчить, Настроим депутатов... -- В общем, скоро Открыли – Черновицкой филиал... Вот повезло так повезло мальчонке – И скрипочку малыш впервые взял В пока еще некрепкие ручонки И из его покуда слабых рук Вдруг вылетела музыка, как птица... Уж так старался Вова Ивасюк. Уж так хотел быстрее научиться! Он рос. С ним вместе музыка росла. А руки стали сильные такие – Те руки – крылья горного орла Перенесли его однажды в Киев, В спецшколу для талантливых детей... Но здесь без мамы с папой одиноко – И он домой вернулся без затей... У мальчика под материнским оком – (Столичный импульс втуне не пропал) – Открылись сочинительства задатки. Он «Буковинку» организовал – Ансамблик школьный – и пошел в терадке На нотоносец звуки помещать, Из коих повыстраивались песни... Ах, почему б ему не помечтать: Уж так Володя будет счастлив, если Однажды песни те споет Гнатюк... Ну, а пока на всех олимпиадах Ансамбль, который создал Ивасюк, Обычно побеждает – и в наградах Директорский просторный кабинет.... Вот он впервые на телеэкране... И Киев проявляет пиэтет К подростку... Замечательной награде Маэстро удостоен: по Днепру Поездкой на туристском теплоходе... И взрослые ансамбли по-добру Ему звонят и пишут: мол, Володя, Пришли нам ноты песенок твоих... -- А кстати, кто придумал эти тексты? – -- Я сам писал и музыку и стих... -- Ну, ты даешь! Чудесно! Были те, кто, Наверно, и -- завидовал ему – И сглазили – удачу умыкнули... Шел на медаль. Не дали. Почему? На первый взгляд случайность... Подтолкнули И бюст вождя был с пьедестала сбит – И – гипсовые сыпались осколки... Шьют дело... У него насчастный вид, А в школе комсомольцы, комсомолки С подачи старших – (вбили конформизм) – Берутся прорабатывать Володю: Явил, мол, злостный антикоммунизм – Уже и исключенье на подходе... Родители боролись за него – Отбили, отстояли, но медали Не будет... -- Ладно, сынка, ничего... Спасибо, хоть закончить школу дали... Блестяще поступил в мединститут, Но «органам» Володя – костью в горле – И в ректорат о нем «телегу» шлют. Дают ход делу – и такое горе – Позоря молодого паренька, Приказ об исключении публично Зачитывают... -- Институт, пока! Вот дураки – ведь он всегда отлично Учился – и отличный был бы врач... Но выкормышам Берии с Ягодой Кого-то б лишь в мятежники запрячь... Они, чекисты, были вражьей кодлой, А не Володя... Выдержав удар, В рабочий класс... Но на заводе Прознали про его высокий дар – И попросили: -- Ты б не мог, Володя, Хороший хор нам организовать? -- Могу, конечно.... Классная идея!... И хор Володин радость вызывать Стал в городе... О творчестве радея, Володя для своих хоровиков Цикл песен пишет – и под псевдонимом Их шлет на конкурс... Результат каков? Он – победитель! Вот – в газете снимок... А песни – «Видлитали журавли», А также «Колыбельная Оксане» В народ без визы «органов» пошли... И вот – «Червона рута» на экране... А он мединститут завоевал, Придя в него с путевкой заводскою... Видать, в тот раз «майорчик» прозевал – Потом, наверно, с лютою тоской, Кусая локти, злился – не достать: Обласканный народом композитор Пред «органом» не станет трепетать, Пред подлым и никчемным паразитом – Ведь за него поднимется народ... Володин звездный миг – «Червона рута»... Союз,... Европа,... мир ее поет – И вправду песня сочинилась круто... Потом был фильм с названием таким, Потом ансамбль для собственной супруги С таким названьем создал Евдоким... -- Кто? -- Толя Евдокименко... -- И в круге Звезд украинских занял Ивасюк Достойное, заслуженное место. И, как мечталось, сам Дмитро Гнатюк Запел «Червону руту» -- так чудесно, Как только он, великий мастер мог... Взлетая в композиторской карьере, Владимир совершил большой рывок – Во Львов уехав... Черновцы потере Не рады... Что поделать: город Львов – Консерваторский... Отпустили, веря, Что, научившись, станет – будь здоров! – Творцом – и лишь на время та потеря... Ротару с новой песней «Водограй» Очаровала польский город Сопот... Летят по всей земле из края в край Те песни-птицы... Замолкает шепот, Когда его мелодии звучат... «Два перстня», «Словно стаи птиц», «Две скрипки» -- То тихой грустью душу покорят, А то на лица вознесут улыбки... От песни к песне зрел его талант – И вот уже «Мелодия» дозрела Чудесных песен выпустить «гигант»... С прилавков та пластинка улетела – За день... Потом случился тот апрель... Володе позвонили... Он оделся... Ушел... -- Но где он? Поздно же... Теперь Глухая ночь... Да где ж он засиделся?... Он только в мае обнаружен был Повешенным в лесу... Самоубийство? Скорее нет, чем да... Но кто убил? За что? Ответа нет... Так быстро, быстро -- Безудержно уносятся года... Незаменимых нет? Увы, неправда: Таких, как он не будет никогда. Нет заменимых... Но одна отрада: Как в зеркало, душе Ивасюка В сердца его земных друзей глядеться.... «Червона рута» будет жить века И Черновцам останется в наследство...