Станислав Шуляк Как будто Он был Дон Жуаном, а я Лепорелло, мы бродили вместе с ним по улицам, и мне нравилась его новая роль. Где-то над головами у нас, в верхних этажах, надрывался патефон. Мы били стекла в домах, пугали проходящих иногда мимо нас старух, ломали ветки на деревьях - впрочем, деревьев было мало - топтали серые бумажные цветы. У нас было много дел, и Дон Жуан придумывал все новые и новые. Он тут же, со свойственной ему энергией, исполнял все придуманное. Резвились мы, в основном, вечерами, так было спокойнее. Стекло со звоном рассыпалось от пущенного меткой рукой Дон Жуана камня, и мы со смехом убегали. Кидал только он, меня же заставлял собирать камни для него, говоря, что теперь для этого как раз время, мне это не составляло труда, и я собирал почти с радостью. Он, кажется, все время старался сделать из меня Санчо Пансу, и я робко противился ему. Если нам попадался худенький мальчишка с портфельчиком, мы обступали его. Я вставал сзади, Дон Жуан - спереди, он давал мальчишке пощечину, а я в это время толкал его, и так несколько раз, пока мальчишка не убегал, расплакавшись и бросив портфель или что у него там было. Портфель мы забрасывали за забор или в лужу. Женщин он как будто теперь презирал, во всяком случае, он несколько раз говорил это, слегка позируя передо мной. Но может быть, это было и правдой, я не знаю. Это он придумал мочиться на глазах у женщин, прямо у них перед носом. Причем, чем более хорошенькой была женщина, тем большее удовольствие это ему доставляло. Свои действия он сопровождал хулиганскими шуточками и разными жестами. Я-то сразу же безнадежно влюблялся в эту женщину и немного завидовал Дон Жуану, его росту, красоте, изобретательности и остроумию. И он никак не мог заставить меня сделать то же, что делал он. В такие вечера у домов нет теней, и все дома казались одного цвета. Только освещенные окна выделялись на фасадах. Дон Жуан рассказывал мне, кто, по его мнению, живет за этими окнами, и было непонятно, ненавидит он их или жалеет. Каждая его новая победа была трагедией для меня, и меня только спасает толстая кожа. Нас с ним придумывали уже очень многие, но никто не мог понять нашей общей с ним безнадежности. Навстречу нам шли трое узколобых. Я первый заметил их и, дернув Дон Жуана за рукав, указал на узколобых. Я очень испугался и сразу предложил бежать. Но Дон Жуан остался. А я убежал и спрятался в кустах, и поэтому все видел. Узколобые отколотили Дон Жуана, он защищался, но ничего не мог сделать против троих. Били его, но я отчего-то чувствовал боль, как если бы били меня. Ни одно освещенное окно не погасло, никто не прильнул лбом к стеклу. Правда, и Дон Жуан не кричал. Быть нам с ним всегда вдалеке от места всех несчастий обещал мне иногда, но порой не сдерживал слова. Даже если был способен сдержать. Но чаще и не был способен. А потом я вышел к нему. Он не ругал меня, не насмехался надо мной. Быть может, он тоже немного привязался ко мне за все наши встречи. Прошло совсем немного времени, и он стал прежним Дон Жуаном, таким, каким я знал его всегда. Я только иногда боюсь, что прошлое может возвратиться. Я очень боюсь, что может возвратиться что-нибудь из прошлого. Я этого не хочу. Я против.