Не изменить, ведь ты - уроненный на пол, пусть не с оторванною лапой, но хороший, и замираешь словно богомол – нелепый, правильный и прошлый. А за стеною – женская слеза, к ней языком дотянешься голодным. Она не верит и кричит: «Ты знал меня и оставался инородным!» Не объяснить, что впитывал в плену пустых глотательных движений, и почему то охру, bland, то хну встречал охапкой предложений, и стал действительно колюч, приветствуя бессмысленные токи, когда сосну заглатывает плющ, и дождевик в сердцах кричит: «No smoking!»