Моё тело – прошитая красными нитками сумка Глаз мой светится слабо и в комнате ночь Страшно встать, в глубине моей гулко И шевелиться мягкое что-то, чувствую зло. Уже годы как я ненавижу се мясо, Что покрыло мне кости. Этот слой жирноват, Чуток к боли, пропитанный влагой, Чуть пониже есть орган, который встаёт. Я тебя ненавижу, Иисус, мне оставивший тело, Истираются дружбы и всё слишком быстро бежит Годы скользят, ничего не воскресло, Мне не хочется жить и я смерти боюсь. Супермаркет -- ноябрь Сперва я спотыкался в морозилке, Стал плакать и слегка боялся. И кто-то проворчал, что порчу воздух И для приличия я приостановился Пригорожане ряжены, взгляд резок -- Медлителны у минеральных вод. Гул цирковой полу-дебоша Прилавки поднимал, а я иду левшой. Я ломанулся к сыру И две старухи, пронося сардины, Переговаривались: Грустно всё-же, на свете быть мальчишкой- стариком. Затем я встретил осмотрительны ножищи, И продавец отмеривал товар Сюрпризом были мои новые ботинки В последний раз я был немного маргинал. Неутешен Отец мой глуп был, одинок и варвар; От сожаленья пьян, один перед экраном Он планы строил хрупкие и странные И радовался, что они накрылись. Он обзывал меня гонимой крысой, Его кривило от простой идеи сына, Он вынести не мог, что обойду его однажды Останусь жить, а он уже подохнет. Он умирал в апреле в воплях и растерян, Взгляд выдавал всю бесконечность злобы. Ежеминутно оскорбляя мать, Гнобил весну, над сексом насмехаясь. В конце, перед агонией последней Вздох облегчения сбежал к его груди. Он сказал с улыбкой: «Я плыву в моче» И выключился с лёгким хрипом. JIM Поскольку ты не здесь, я жду и я надеюсь; И этот переход без воздуха и бел Заблудшие в пути так странно зелены В автобуса нутри я чую вен разрыв. Мой завсегдашний друг покажет мне Сегур. Парняга этот знал истоки моих бед; Спускаюсь, вижу Jim выходит из авто На куртке у него мне неизвестный знак. Порою Jim так зол, он ждёт когда мне худо, Легко кровоточив; поёт автомагнит... Jim достаёт прибор, вокруг нет никого. Бульвар совсем пустой, больница не нужна. Я боюсь всех этих людей, рассудочных и подчинённых, Которые хотят привить мне амфитамины. Зачем отнимать у меня последних друзей? Моё тело устало и жизнь моя почти разрушена. Часто врачи, чернеющие прыщики, Утомляют мои мозги сентенциями униформ Живу и выживаю я за пределом норм Плевать. И цель моя совсем не в этой жизни. Порою по утрам пугаюсь и кричу Быстра и коротка но неизбывна боль Плевать, и я срал на социальный полис. Вечером я перечитываю Канта, один в кровати. Думаю о прошедшем дне, что очень хирургично Плевать. Я возвращаюсь в исходую точку. ЖИЗНЬ, МАЛЫШКА Едва родившись, я почувствовал себя старым; Другие сражались, желали, вздыхали Я ощущал в себе лишь бесформенное сожаление У меня никогда небыло того, что напоминало бы детство. В глубине лесов, на мховом ковре, Стволы деревьев переживают свои листья, Вокруг ширится атмосфера горя. Их кожа черна и грязна, обрастает грибами. Я никогда никому и ничему не служил; Жаль. Живёшь плохо когда для самого себя. Малейшее движение составляет проблему Живёшь несчастным и всё-же кем-то. Больницы я люблю, прибежище страданий, Забытых стариков на органы распад, Насмешников глаза залиты безразличьем Интернатура чешется и жуёт бананы. В их палатах стерильных и всё-же гнусных Хорошо различимо ничто, что их поджидает, Особенно когда по утрам они выпрямляются безжизненные И хныча теребуют их первую сигарету. Старики умеют плакать почти беззвучно, Забывая мысли и забывая жесты. Они мало смеются и всё что им остаётся -- Последние несколько месяцев перед последней фазой, Это несколько слов, почти одних и тех-же; Спасибо, я не голоден, мой сын придёт в воскресенье Я чувствую кишечник, мой сын всё-же придёт, Но сын не приходит, и их руки почти белы. Столько сердце стучало на этой земле В её шкафах вещицы посжались Вещают о бедствиях и жалких историйках Тех, кто не любил на этой земле. И посудка стареющих холостяков И приборы вдовы от войны, Боже! Даже платочки стареющей девы Во шкафах. Как жестока жизнь! Аккуратно разложено всё, жизнь пуста Вечерами покупки, остатки бакалеи Телевизор несмотрен, еда невкусна Наконец-то болезнь, придаёт всему гнусность И уставшее тело метётся с землёй Нелюбимое тело угаснет без тайны. Моя сестра в семнадцать лет была уродкой, Однокашники обзывали её дубль-жир. Ноябрьским утром она прыгнула в пруд, Но выловили – вода была жёлтой и мутной. Съёжившись под пуховиком как обрюзгшая крыса Ей снилась жизнь ясная и едва сознательная, Без социальных отношений и без надежды на секс, Но спокойная и тихая, почти эфемерная. Назавтра утром ей представились формы Скользкие и лёгкие со стороны правой, Она сказала: останься со мной, я не должна спать; Я вижу большого Иисуса вдали, он хромает. Она сказала: я немного боюсь, но хуже не будет, Веришь ли ты, что он вернётся? Я надену корсаж. Я вижу домики, почти целая деревня, Там так мило. Придётся ли мне страдать? Смерть трудна для очень богатых дам, Окружены девушками, которых зовут «моя козочка», Прикладывают льняной платок у прекрасных глаз, Оценивают картины и старинную мебель. Я предпочёл бы смерть старух многоэтажек Они до конца думают, что любимы, Ожидая приход гипотетичного сына, Который купит сосновый гроб. Очень богатые дамы кончают на кладбищах, В окружении кипарисов и кустов из пластмассы Это прогулка для шестидесятилеток, Хорошо пахнет и нет комаров. Старухи моногоэтажек кончают в крематориях В ящичке с белой этикеткой. Здание тихо, даже в воскресенье И большой охранник-негр спит спокойно. Где моё субтильное тело? Чувствую приход ночи Укол голубой иглы и электрических штук. Шум пришёл издали в сокращённое пространство: Мурлычет город, анекдотическая машина. Завтра я выхожу, покину мою комнату, Изношенный пройдусь по мёртвому бульвару, И женщины весны выгибаются телами, Обновляются в чудный убор. Завтра будут овернские салаты В набитых кафе жуют чиновники. Сегодня воскресенье. Великолепье божье, блеск! Я купил себе пластмассовую куклу Вижу, улетают кровавые звёзды, Выколотые глаза скользят по стене; Мария, Божья мать, защити моего ребёнка. Ночь ползёт по мне как нечистое животное. На углу FNAC булькает толпа Очень плотная и жестокая. Большая собака грызёт туловище белого голубя. Подальше, в улочке Старый бродяга собирает всё в ком, Получает молча плевки детей. Я был один на улице Ренн. Электрические указатели Меня ориентировали на пути порой эротические. Привет, это Амандина. Я ничего не почувствовал на уровне члена Несколько мужланов зыркнули злобно На разодетых тёлок и сальные журналы. Чиновники потребляют. Это единственная их функция. И тебя здесь нет. Я люблю тебя. Вероника. 1 Я был один за рулём моего Пежо 104 На 205-м был бы круче Постоянно лил дождь и я устал сражаться; У меня осталось три франка и пятьдесят пять сантимов. Я колебался перед развилкой Кольмар: Осторожно ли было оставлять автостраду? Его последняя буква говорила: «Ты мне осточертел С твоими проблемами. Твои выходки мне отвратительны.» Наши отношения порою были холодны; Жизнь часто разделяет тех, кто любят. И не теряясь, и прищёлкнув так Я запел рефрен «Циганской жизни» 2 Немцы свиньи, но умеют делать дороги, Как сказал мой дед, духом тонок и критичен. Я был напряжён; несомненно, усталость, Встретил радостно немецкий асфальт. Путешествие вело постепенно к бездорожью. Я почувствовал себя на краю истерии. Хватало вполне бензина чтоб добраться до Франкфурта; Там конечно же появятся приятели И между двух сосисок мы отбравируем смерть, Поговорим о людях и смысле жизни. Обгоняя фургоны гружёные мясом, Радуюсь проекту распевать гимны. Ещё ничего не кончено, жизнь с её приношениями Пролегла предо мной, неясна и тонка. ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ В порнокинотеатре, пенсионеры с одышкой, Восхищаются, без особой веры, Плохо снятые игры двух похотливых пар; Никакой истории нет. Так вот, сказал я себе, лицо любви; Подлинное лицо. Некоторые соблазнительны; соблазняют всегда, А другие ведутся. Нет ни судьбы, ни верности, Но привлекающиеся тела. Без всякой привязанности и конечно жалости Играют и рвут. Иные привлекательны и начав очень любимы, Узнают оргазм. Настолько другие постылы и им нечего скрывать, Даже фантазмы; Только одиночество отягощённое наслаждением Бесстыжих женщин; Только уверенность: «Это не для меня», Темнота маленькой драмы. Они умрут, это точно, немного пресыщенны, Без лирических иллюзий; Практикуя искусство отвращения к себе, Это будет механически. Я обращаюсь к тем, кто никогда не любили, Кто никогда не умел нравиться; Обращаюсь к минувшим свободной любви, Простого удовольствия. Не бойтесь ничего, друзья, ваша потеря ничтожна: Любви нет нигде. Это только жестокая игра, которой вы жертвы; Игра специалистов. ПРИРОДА Я не ревную этих надутых дураков, Восхищённых перед кроличьей норкой, Ибо природа некрасива, скучна и враждебна; И ей нечего сказать людям. Приятно, за рулём мощного Мерседеса, Пересекать места одинокие и грандиозные; Осторожно манипулируя ручкой скоростей Доминируем подъёмы, реки и прочее. Близкий лес скользит под солнцем И похоже отражает старыми знаниями; В глубине их долин смакуем чудеса, И через час-другой входим в доверие. Выходим из машины и начинается скука. Спотыкаемся в отвратительной путанице, Универсума гнусного и лишённого смысла, Сделанного из камней, колючек, мух и змей. Сожалеем о стоянке и запахе бензина, Ясном и мягком блеске стойки бара; Слишком поздно. Слишком холодно. Началась ночь. Лес вас втягивает в свой жестокий сон. ОТПУСК Мёртвое время. Белая дыра в устоявшейся жизни. Солнечные лучи вращаются на стене. Солнце спит. После-полудня неизменна. Отблески металла скрещиваются на песке. В кипении воздуха влажного и едва подвижного, Слышны скрещения самок насекомых. Мне хочется покончить с собой, вступить в секту; Мне хочется движняка, но это всё бесполезно. Через пять часов небо будет полностью черно; Я дождусь утра, давя мух. Тьма ощупывает как маленькие рты; Позже вернётся утро, сухое и белое, без надежды. Свет льётся на воды Как в первые дни мира. Наше существование это – груз, Когда я думаю что Земля кругла! На пляже была целая семья, Вокруг барбекю они говорили об их мясе, Сдержанно смеялись и открывали пару пива; Чтобы дойти до пляжа, я шёл по ландам. Вечер спускается на фукус, Море шумит как животное; Наше сердце слишком сухо, И зло больше не во вкусе. Я действительно поражён, что эти люди знакомы, Изменённые звуки покидают их группу. Я хотел бы почувствовать себя членом их вида; Акцентированные помехи, выключение контакта. Минута в конце дня, После солнца и пляжа. Инкарнация сожаления; Я снова чувствую свой возраст. После возвращения ночи В наших опостылевших мозгах, упования; Мне кажется, нахожусь снаружи Архитектуры внешностей. И планировать в нашем не-бытии Которое прерывается каждое утро Когда нужно заново появиться И убраться с праздника. Говорить «здравствуй» человеческим существам, Играть свою роль, социальный блитцкриг: Чувствовать себя отвратительно утром, И бредить моральным законом. Вялое пробегание холмов; Вдали урчание трактора. Понаделали огня в руинах; Возможно, жизнь это ошибка. Выживать всё труднее и труднее Посреди организмов Которые смеются и носят сандалии, Эти маленькие механизмы. Как же устроена жизнь В этих прованских семьях! Утончающееся существование, Задубевшие радости совсем худы. Хорошо мытая кухня; Ах! Эта одержимость кухней! Дискурс пуст и расплющен; Мнения соседки. Поверх этих белых домов, Есть другой мир Во мне что-то включается, Мне нужен другой мир. Присутствие общежитий, Моё гипертрофированное я кровоточит Нужен мир, где любят, Океан, где купаются Не эти эмбрионы бассейнов, Где расслабляются пригорожане; В дискотеках-руинах Несколько хулиганов оттягиваются. Что-то внутри меня даёт трещину, Мне хочется найти радость Прятия человека и природы, У меня не выходит. Мне холодно. Девять часов вечера, приходит темнота Я больше не могу кричать, больше нет сил. Слегка моросит, начинаются отпуска Я пробую вообразить, что мне всё это безразлично. В двадцатый раз беру свой телефон Мне больше нечего сказать, но я могу слушать, Следить за жизнью людей и ими интересоваться, В двадцатый раз я никого не нахожу. Я купил хлеб и резаный сыр, Это поможет мне не вырывать мой правый глаз Продукты булькают, думаю что сегодня воскресенье, К счастью, погода умеренно прохладная. Если и есть кто-либо, кто меня любит, на Земле или среди звёзд, Должно быть подаёт мне сейчас знак Я чувствую как собираются признаки безнадёжности, Бритва в моей руке чертит прямую линию. Вторая часть Как вырванная из своей земли кукуруза, Старая раковина забытая морем, Рядом с жизнью Я обращаюсь к тебе, кто посмел меня любить Пойдём со мной, пойдём, я хотел бы отыскать Следы ночи. Чувство холода Утро было ясным и абсолютно красивым; Ты хотел защитить твою независимость. Я ждал тебя рассматривая птиц: Что бы я ни делал, будет страдание. После полудня ложная радость, И тело разобщённое само с собой Ты больше не хочешь меня, Наши взгляды стали расходиться. О, разлука, смерть В наших пересекающихся взглядах Медленное разъединение тел, Прекрасным летним послеполуднем. Маленькие начищенные вещи Переводятся в состояние не-бытия. На кухне, скомканным сердцем, Я жду твоего появления. Подруга на корточках в кровати, Худшая часть меня самого Мы проводим плохие ночи, Я боюсь тебя. И всё-же люблю. Суббота послеполудня, Один в шуме бульвара. Разговариваю сам с собой. Что я сказал? Жизнь редка. Почему мы не можем никогда Никогда Быть любимы? Жить без точки опоры, окружённым пустотой, Как хищная птица на чёрном поле; Но у птицы есть крылья, добыча и реванш; У меня ничего такого. Горизонт остаётся мутным. Я знал ночи, которые привели меня в мир, Где я просыпался новой жизни полон Артерии гудели, я чувствовал секунды Мощно осыпались, такие сладкие и реальные. Кончено. Теперь я предпочитаю вечер. Каждое утро я чувствую прибавление усталости, Я вхожу в регион больших одиночеств, Я хочу мира без победы. Жить без точки опоры, окружённым пустотой, Ночь опускается на меня как одеяло, Моё желание исчезает в этой тёмной встрече; Я пересекаю ночь, осторожен и ясен. Нить забвений длинна развилась и плетётся Неотвратимо. Крики слёзы и жалобы. Отказываясь спать, я чувствую как скользит жизнь Как большой белый корабль, спокойный, вне ожиданий. Поезд де креси-ля-шапелле Я хотел бы иметь несколько современников Когда бессонница скребёт мои ночи, порой до поздна; Я так бы хотел повстречать взгляды, Поговорить с людьми по-человечески. Замурован в недоверии и робости, Ночь кажется так длинна моим больным мозгам. Мне хотелось бы иметь приятелей, Говорят, что я теряю мои лучшие годы. Ах, подростки которых я не любил, Когда сажусь в поезд креси-ля-шапелле В субботний полдень, возвращаясь из лицея, Я наблюдал их и находил красивыми. Я чувствовал в себе мир желаний, В субботу вечером смотрел на свою рожу; Не смел я танцевать и я не смел уйти, Меня не обнимали, я был одинок. Я был себе противен до желания умереть, Когда переживаю мгновения сильные и исключительные; Сегодня я стараюсь страдать меньше, Приближаюсь к концу, сливаюсь с реальностью. Внешний мир ///