Вечереет убийство, тишина фонит насекомо. Раст(л)ением яда проползают внутрь щупальца дешевого кинофарса Аутентичность шприца - как внедрение в невесомость, Силуэтов грязи, дефлорации пьяного вальса. За время сна все стало вдруг колюще-режущим, Насквозь меня брезгливо уродуют звуки и взгляды. Там вверху Гитлерюгенд готовит свечи, скальпель и ладан. В Бреду Вещей Вирус Боли молчал, оказавшись лишним... Смеются трещины нервов, скрипит суставами болидное спицекресло - Прекращаю прицельно светочувствительность лезвием или телом. Треск трансформаторный в висках отдается выстрелом. Среди чужой панорамы плачут осколками трупы - Я и Зеркало. В кислотных разводах дождя выхожу на набережную. К груди прибита иконы мишень с телефоном приемной Ада. Потными пулями огрызаются куклы Беды... вхолостую, Оставляя в изнанке лица горсть иероглифов и соленую липкую гадость. В пижаме некроразврата, в корсете тюремного воздержания Война обращает пыточность в цитаты кунсткамерной психодрамы. Игра течет автономно: на опережение, НЕ выживание. Время проходит мимо, здесь остаются шрамы. Конфетной своей оболочки кровью расписываюсь на стенах. Трое меня было ранено из остальных девяти. Чавканьем вздоха проваливается, словно сквозь дыры в венах, Какой-то скелет человека, смешно не успевший уйти.