Горлом глинта хлещет река. В белых пятнах снега лежащая как корова крутолобая глыба скуластого известняка равнодушно глядит, как в ущелье гремит Нарова по обкатным камням; опоры моста точа, грызёт железо, разбивает лицо форели. Верезгливая чайка, возмущённо о том крича, рвёт из цепкой волны невкусную жесть уклеек. Свирепствует ветер, каботажные корабли прибивая к берегу, словно армаду щепок. Простор густеет, наливаясь в желвак зимы, до стальной синевы раздувает упругие щёки. В спутанных мачтах струны звенят, поют, обрываются с полым, почти концентрическим звуком. Засоряют калмыцкий, свинцово-тяжёлый прищур дождевые плевки. А рука указует в подбрюшье территорий востока, попадая перстом в обвал воздуха, памяти, листопада неясных образов. Как нарвал под ногою качнулся, дымясь, пьедестал, ослеплённый окурками, сором и мокрыми розами.