Посвящается Николаю Караченцеву и Людмиле Поргиной Как он устал! - уставшего не бьют, - Не может быть, чтоб жизнь без оговорок. Под яркий свет упал по центру шут Успев узреть восторженные взоры. И всё не так, и всё уже не так… Летят сквозь ночь огни автомобилей… И время в боль и молнией в кулак – Оно понятно – да, остановили, Да не дождались, недообнялись… И с полосы в бетон, как в безразличье… А ты Людмила милая молись Смывая слёзы мылом земляничным. «Он жив! Он жив…!» Как долог коридор! Как ярок свет реанимационной! «Он жив! Он жив, представьте, до сих пор!» А будет ли? – о, неопределённость! Как ярок свет! Когда же на поклон Он выйдет к ним мятущимся в партере? А он, смотри, как будто бы не он… Он отстранён от суетных мистерий… Пойдите прочь, служители вранья С глазами близоруких объективов! Пойдите прочь! Куда?! Сюда нельзя!!! Нельзя Любовь свести до примитива… Здесь о другом, на уровне души; Здесь вместо слов страдание и горечь… А ты его, погодь, не торопи… Дай срок и он очнётся твой Петрович. Не просто это встать, когда тебя Поймали в лёт и жизнь перехватили… Любить, чтобы откланяться любя? – Ну, это вы, ребятушки, хватили! И вот он час – в раскрытые глаза Глядит Спаситель: «Коля, рановато…» Ему б ответить, только не сказать И лишь глаза слезятся виновато. О, сколько дней беспамятства и дней, Когда была ты с ним одним дыханьем. И было ли кому из вас больней…? «Ты – ангел мой!» «И ты мой верный ангел!» И встал актёр, как заново рождён! Он сделал шаг! Вы слышите, он сделал! Когда болеть? – все боли – на потом… Известно, что душе послушно тело, - Оно подвластно силушке её, Оно ещё ей одухотворится… И театрал, игрою упоён, Опять в «Ленком» решит поторопиться. Воскресший шут, знать ты не досказал… Ну, не спеши, тихонько, понемножку… И обещай в Любви не угасать Её целуя в тёплую ладошку.