О, эта праздная небрежность, когда краса так дивно манит, И что нам остается? Нежность. И пусть иллюзия обманет. Мы в том театре, как актеры, готовы снова раствориться. Печаль, она проходит скоро. И очень страшно воплотиться. О львицы дивные, вы снова небрежно смотрите на мир. И больше нет пути иного, как только распрощаться с ним, Когда прекрасная эпоха, растает, словно этот сон. Останется лишь профиль Блока, потом исчезнет даже он. В театре, где мы все играли себя, а может быть иных Созданий, дивные печали хранили этот старый миф. И мир, в его великолепье был так далек от этих грез. И вы проснулись на рассвете. И ветер вдруг духи унес. И в старом парке встреча снова так неожиданно мила. И мира больше нет иного, чем тот, который обрела Твоя душа в театре этом, в плену у света и тоски Звучали дивные сонеты, и пелись светлые стихи. Ваш век серебряным назвали. И в блеске тихом и тоске, Звучали дивные печали. И веер чуть дрожал в руке. Раздета, больше, чем одета, и потому озябла снова, Но света не было от света. Метались среди грез и снов. Небрежно брошенные снова в мой век, и в трепете огня Еще я вижу этот пламя, заворожившее меня. И диалог, он будет длиться, и что ему теперь века, Когда вдруг воскрешает лица опять художника рука.